Елена Самоделова - Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

• Название: Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
• Автор: Елена Самоделова
• Жанр: Языкознание

До сих пор творчество С. А. Есенина анализировалось по стандартной схеме: творческая лаборатория писателя, особенности авторской поэтики, поиск прототипов персонажей, первоисточники сюжетов, оригинальная текстология. В данной монографии впервые представлен совершенно новый подход: исследуется сама фигура поэта в ее жизненных и творческих проявлениях. Образ поэта рассматривается как сюжетообразующий фактор, как основоположник и «законодатель» системы персонажей. Выясняется, что Есенин оказался «культовой фигурой» и стал подвержен процессу фольклоризации, а многие его произведения послужили исходным материалом для фольклорных переделок и стилизаций.

Впервые предлагается точка зрения: Есенин и его сочинения в свете антропологической теории применительно к литературоведению. Обстоятельно и подробно рассматривается новаторская проблематика: феномен человека как основа литературного замысла и главный постулат философии творчества. Поставленная задача решается с привлечением не только множества опубликованных и архивных данных, но и многочисленных фольклорно-этнографических и историко-культурных текстов, лично собранных исследователем в ходе многолетних полевых экспедиций в Рязанскую область, в том числе и на «малую родину» С. А. Есенина.

---

Из архивных материалов, разысканных есениноведом Олегом Бишаревым, следует, что М. И. Конотопова была внучкой Пелагеи Евтихиевны Кверденевой – родной сестры Натальи Евтихиевны Титовой, бабушки Есенина по материнской линии. Маша рано осталась сиротой, часто жила в семье Есениных и у старшей сестры Ольги в с. Кобыленка близ с. Спас-Клепики, в 40 км от Рязани. После свадьбы уехала с мужем в с. Пески Новопсковского р-на Луганской обл. Украины; муж погиб на войне. [57]

Преломление каравая на свадьбе

В «Инонии» (1918) имеется аллюзия на свадебный ритуал разламывания дружкой на его голове каравая с последующим угощением участников свадьбы хлебными ломтями, которые разносили новобрачные и получали вознаграждение за это: «Пополам нашу землю-матерь // Разломлю, как златой калач» (II, 64).

В Константинове каравайный ритуал выглядел так: «Подходють к сыру. А когда приходють, когда садятся они (родственники), счас, значить, буханку хлеба и соль в солоничке. И значить, он буханку хлеба делають эту и один носить и шумить: “Кузьма-Демьян, ломайте хлеб пополам!” А его разрежуть, он как топнеть – и хлеб напополам разваливается – тут и: ура! – И начинають сыр носить» [58] . Или по другим сведениям: «Должен жених хлеб резать, на его. Это которые будуть резать тоже хлебушек и разносить, его пополам разрежуть. Тогда-то пекли, а счас покупають. Пополам разрежуть его, но не совсем. И вот это Кузьма-Демьяна начинають у нас называть. И вот он кругом:

Кузьма-Демьян,

Развали хлеб напополам!

Кузьма-Демьян!

И подпрыгиваеть, как будто он переломил буханку хлеба. Его резать потом стануть. Ну, прыгал какой-нибудь мужчина. Ну, его кто должен? Друж о к – он обычно сидить рядом с молодыми за столом». [59]

Традиционность подхода Есенина к сватовству

Свадебное действо рассматривалось Есениным и как серьезнейшее событие в жизни человека, и как игровой момент, предмет для шутки. Например, он разыгрывал телефонистку – «бросал трубку вместе с какой-нибудь фразой, вроде: “Срочно требуется жениться, понимаете?”». [60] Лев Клейнборт привел такой розыгрыш в начале литературной карьеры Есенина: «Я не прочь, коль просватаете». [61]

В с. Константиново бытовали частушки о сватовстве (естественно, сватали девушку):

Не покосят в час пшеницу,

Зерно на землю падёт.

Не засватают девицу,

Прелесть даром пропадёт;

Сосватали меня

В дом деревянный.

Свекровь – сатана,

Свекор – окаянный. [62]

Но бывали и обратные ситуации, когда знакомые Есенина приписывали ему брачные действия, о которых поэт и не помышлял, однако некоторыми моментами своего поведения давал повод думать о свадьбе. Так, в семейной переписке К. А. Соколова с его женой П. М. Соколовой развивается целый сюжет о том, как Есенин будто бы женился на Ольге Кобцовой (miss Olli – как называл ее поэт – VII (3), 254–255). Сначала К. А. Соколов был обеспокоен безрассудной жизнью Есенина и рассуждал 11 декабря 1924 г. в письме к жене из Тифлиса, где он находился вместе с поэтом: «…его может спасти только женщина – но где она? Это очень трудно, ибо для него нужно собой буквально пожертвовать». [63] В письме 17 декабря К. А. Соколов, ратовавший о женитьбе Есенина и оставшийся в Тифлисе уже без него, недоумевал по поводу слухов о не подходящей для поэта невесте, на которой он якобы женился: «…Сергей, кажется, в Батуме женился на 17-летней “девице с кошкой”, ничего не понимаю…». [64] Свое недоумение насчет безрассудной женитьбы Есенина эпистолярный автор повторил в письме 20 декабря: «Ах, Сережка! Какой он бурный – а теперь в муках живет, да еще не подумавши, буквально с похмелья женился на девушке… которая ничего не знает и не понимает». [65] И затем 22 декабря того же года К. А. Соколов приводил новый сюжетный поворот “народных слухов” о свадебном путешествии Есенина: «От Сережи я не имею никаких сведений. Есть слухи, что он сел на итальянский пароход и поехал в Геную, хотя я сомневаюсь, всего вернее, он с молодой женою поехал в Сухуми». [66] Как видим, в обсуждение свадебных проблем, имевших хоть какое-нибудь отношение к Есенину, вовлекались его друзья и знакомые; они также вели переписку на эту животрепещущую тему.

И далее уже Есенин, до которого дошла эта невероятная история с вымышленной женитьбой, удивлялся в письме к А. А. Берзинь от декабря 1924 – начала 1925 г. и вынужден был объясняться, чтобы развеять мифическую выдумку: «С чего это распустили слухи, что я женился? Вот курьез! <…> Я сидел просто с приятелями. Когда меня спросили, что это за женщина – я ответил: “Моя жена. Нравится? ” – “Да, у тебя губа не дура”. Вот только и было, а на самом деле сидела просто надоедливая девчонка…» (VI, 197. № 195). Содержание есенинского письма показывает, что народный менталитет включал в понятие жизненного успеха человека его брачное состояние и выбор невесты, чье достоинство зримо проявлялось в красоте. На примере с приписанной поэту свадьбой Есенин мог убедиться, что порой бывает легче создать миф (особенно соответствующий этикету, проявленному в свадебной обрядности и соотносимому с законами высшего миропорядка и природной гармонии), чем развенчать его.

Есенин с детства усвоил, что в жизни каждого человека наступает свадебная пора, когда необходимо создать семью. До Первой мировой войны и службы в армии он слышал разговор матери с одной женщиной в Константинове о намерении сосватать его – как вспоминала сестра Е. А. Есенина: «“Сынка-то женить не думаешь?” – “Да нет, рано еще, не думали”. – “Ну где же рано, ровесники его давно поженились, пора и ему”. – “Не знаю, мы волю с него не снимаем, как хочет сам”. – “А вы не давайте зря волю-то, женить пора. Вот Дарье-то желательно Соню к тебе отдать, – прибавила она другим тоном, – и жени! Девушка сама знаешь какая. Что красавица, что умница. Другой такой во всей округе нет”. – “Девка хорошая, что говорить. Я поговорю с ним”, – сказала мать. <…> Сергей уже проснулся. Дверь амбара была открыта, и он, задрав ноги на кровати, пел. “Уж и жених”, – мелькнуло у меня в голове. <…> За столом мать сказала Сергею о посещении Хаички. “Я не буду жениться”, – сказал Сергей. <…> Хаичке мать ответила: “Отец не хочет женить сейчас, еще, говорит, молод. Годок подождать надо”». [67]

Также Есенин слышал народную свадебную терминологию, бытовавшую в Константинове. Его младшая сестра Александра Есенина привела пример такой свадебной лексики: «Работая <на сенокосе> у всех на виду, нужно показать себя в работе ухватистой, особенно девкам на выданье . К их работе пристально присматриваются будущие свекор или свекровь». [68]

В рязанской свадьбе известно два типа выбора будущего супруга: 1) сватовство, когда в дом к родителям невесты засылаются сваты от жениха; 2) навязывание, когда родители невесты предлагают свою дочь в невесты. Довольно редкий народно-свадебный термин «навязываться» зафиксирован в частушке села Константиново:

Соперница моя

Низко повязалася.

Она к милому мому

Сама навязалася [69] .

Известно, что в первой половине ХХ века в ряде селений Рязанщины сохранялся обычай навязывать невесту (с. Секирино и с. Корневое Скопинского р-на; с. Новая Пустынь Шиловского р-на; Шацкий р-н). [70] Сватом выступала сестра, тетка, брат невесты, изредка – мать; она входила и обещала в приданое корову, хлеба пудов двадцать, вина 10–15 четвертей, а также одеть-обуть жениха с ног до головы (пальто, костюм, сапоги, столько-то брюк, рубашек, кальсон). Иногда под окном оказывался сват от другой невесты, который слышал о приданом и сулил уже корову с телкой и т. п. (с. Корневое Скопинского р-на). [71] Женщина, расхваливавшая невесту при «навязывании» ее родителям жениха, называлась « хвастушка » (с. Новая Пустынь Шиловского р-на). [72] Сходное наименование носил мужчина: «Накануне свадьбы возят “ хвастуна ” – близкого родственника невесты, наряженного в рваную одежду – на салазках по улице, стараясь свалить в яму: “ хвастун ” – тот, кто наговаривает, лжет на невесту» [73] (д. Анатольевка Касимовского уезда).

Этнограф Р. С. Липец, согласившись с мнением местных жителей, относит периоды активизации навязывания невесты к Первой мировой и Великой Отечественной войнам, а причину бытования обычая именно в шахтерских селах усматривает в экономической независимости девушек. [74] Однако это мнение небезупречно, поскольку известны иные временные привязки. Так, П. А. Серин записал бытование «навязывания» в 1930-е гг. (с. Новая Пустынь Шиловского р-на; Шацкий р-н). [75] Намного раньше, в 1898 г., Д. Шишлов в с. Белоомут Зарайского у. зафиксировал сходный обычай, относя его к далекому прошлому и ограничивая его возрастными рамками: «В среде крестьян сохранилось предание о существовавшем когда-то крайне оригинальном способе выдавать замуж засидевшихся невест. По рассказам, родители такой девушки сажали ее в салазки и возили по улицам села, выкликая: “Эй, надолба, надолба! Кому надо надолбу?” – Домохозяин, у которого имелся взрослый сын – жених, приглашал родителей надолбы (невесты) к себе в дом, где без дальних проволочек совершалось рукобитье, богомолье и прочие формальности, и свадьба следовала иногда на другой день». [76]