Владислав Бахревский - Савва Мамонтов

• Название: Савва Мамонтов
• Автор: Владислав Бахревский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-235-02403-6

Книга известного писателя и публициста В. А. Бахревского представляет биографию одного из ярких деятелей отечественной истории. Савва Мамонтов — потомственный купец, предприниматель, меценат, деятель культуры. Строитель железных дорог в России, он стал создателем знаменитого абрамцевского кружка-товарищества, сыгравшего огромную роль в судьбе художников — Репина. Поленова. Серова, Врубеля, братьев Васнецовых, Коровина, Нестерова.

Мамонтов создал Частную оперу, которая открыла талант Шаляпина, дала широкую дорогу русской опере — произведениям Чайковского, Римского-Корсакова, Бородина, Мусоргского, Даргомыжского, Верстовского, заложила основы русской вокальной школы и национального оперного театра.

---

Стасов на телеграмму не ответил, не откликнулся на приглашение и Римский-Корсаков.

«Снегурочка» была написана в 1880 году. К весне следующего года композитор инструментовал оперу, а в 1882 году ее поставили в Петербурге, но с многочисленными купюрами.

Критика, как водится, отнеслась к «Снегурочке», по выражению композитора, «мало сочувственно», упрекая несправедливо «в скудости мелодической изобретательности, сказавшейся в пристрастии моем к заимствованию народных мелодий»…

Римскому-Корсакову казалось, что вряд ли какой-то современный театр, даже не предубежденно относящийся к русской опере, сумеет поставить «Снегурочку» на достойном уровне. И он ошибся, к счастью.

Все лето 1885 года Абрамцево вдохновенно готовилось к постановке. Васнецовское «сидение» здесь завершилось самым замечательным образом: все эскизы декораций и костюмов были готовы. В конце лета Виктор Михайлович уехал в Киев, но в Абрамцеве работа продолжала кипеть. «Я работаю над „Снегурочкой“, — писал Мамонтов Васнецову в сентябре 1885 года, — и все больше и больше увлекаюсь музыкой. Есть балласт, но очень и очень много хорошего. К концу сентября, вероятно, она будет готова и должна составить в некотором роде эпоху для музыкальной Москвы, так говорят газеты, а не я. Коровин кончает декорации Берендеевского посада — я не видел еще. Палата Берендеев почти была написана, но Левитан уехал, и, пока не вернется, ее не трогают».

В отличие от Мариинки Мамонтов решил ставить оперу без сокращений и был по-своему прав: опера, как ее написал композитор, ставилась впервые.

Роли разошлись очень удачно. Партию Снегурочки исполняла Салина, Леля — Любатович, Мизгиря — Малинин, царя Берендея — Ершов, Деда Мороза — Власов, Бобыля — Кассилов, Бермяту — Бедлевич.

Итак, 8 октября — премьера, ставшая счастливым праздником для Частной оперы.

Москва узнала в русской опере душу свою, радовалась ее красоте, призадумывалась.

В Петербурге декорации и костюмы были заказаны Клодту. Он почему-то представил берендеев скифами. В Москве «Снегурочка» каждым вздохом своим, каждой нотой и краской была русской.

Не снизошли до мамонтовской «Снегурочки» ни оба ее творца, ни Стасов, но на спектакле все-таки были дорогие гости — четырнадцать передвижников.

Уже в прологе, когда толпа берендеев, провожая Масленицу, вышла с настоящей старинной козой, когда Бобыли-ха пустилась в пляс с Бобылем, Василий Иванович Суриков в восторге вскочил и так неистово аплодировал, что заразил своей радостью весь театр.

На этот раз и критика не смолчала. Влиятельный для Москвы музыковед С. Н. Кругликов спектакль оценил со своего критического Олимпа: «Костюмы и декорации свежи, характерны и красивы, даже волшебные превращения не лишены эффекта. В общем, впечатление любительского спектакля в очень богатом доме. Но все-таки, хотя бы и такая несостоятельная постановка „Снегурочки“ в Москве — явление самое выдающееся изо всего, что нам до сих пор дала московская музыка с начала нынешнего сезона». Опять не забыто, что ставил купец, опять подчеркнуто: хорошие костюмы и декорации — внешнее великолепие денег стоит, шальному богачу не все ли равно, по какому ветру их пускать…

Добрее и проницательнее оказался рецензент «Театра и жизни». «Со стороны художественно-сценической постановка „Снегурочки“, — писал он 10 октября, — является новым словом, сказанным в театральном деле. Со времени пребывания у нас в прошлом сезоне Мейнингенской труппы нам не доводилось видеть ничего подобного в отношении художественности ни на одной из русских сцен… Костюмы и декорации, сделанные при посредстве талантливых русских художников, блещут поразительной красотой».

Современники слеповаты, а про нашего отечественного современника и говорить бывает тошно. Мы свое золото принимаем за золото, когда оно просияет на весь белый свет. Во Франции ахнут, тогда и мы очнемся. Нет более прижимистого на славу человека, чем русский. Что говорить о рядовой публике, если такой тонкий ценитель искусства и красоты, как А. П. Чехов, писал своей сестре из Ниццы в 1897 году, когда Частная опера Мамонтова завоевала признание Москвы:

«Здешние уличные певцы, которым платишь по 10 сантимов, поют из опер, поют гораздо лучше, чем в мамонтовской опере, и я думаю, что здешний уличный тенор, во всяком случае, более талантливый и более изящный, чем, например, Петруша Мельников, получал бы у Мамонтова по 500 р. в месяц. Я не преувеличиваю и с каждым днем все убеждаюсь, что петь в опере не дело русских. Русские могут быть разве только басами, и их дело торговать, писать, пахать, а не в Милан ездить».

Почему так? Да потому, что не умеем любить себя и ценить не научились. Уж очень высоки наши мерки. Может, и впрямь мы с Гималаев сошли на нашу русскую равнину?..

10

По сообщению В. П. Россихиной, автора книги «Оперный театр С. Мамонтова», 22 октября 1885 года «Снегурочку» слушал Петр Ильич Чайковский. В письме к фон Мекк он оценил исполнение оперы Римского-Корсакова как «очень порядочное».

За сезон «Снегурочка» — самая удачная из русского репертуара Частной оперы — прошла четырнадцать раз, но никогда не делала полных сборов. «Жизнь за царя» Глинки ставили одиннадцать раз. Сусанина пел Власов, Антонину — Салина. Большинство декораций к этой опере написал Левитан: «Село Дамнино», «Ипатиевский монастырь», «Дремучий лес». Декорации публике нравились, а своя русская музыка и свои русские певцы восторга не вызывали.

Савва Иванович понимал, на какой бой он вышел. Силенок своего воинства не переоценивал, но и сдаваться не хотел. В «Фаусте», который теперь делал сборы и прошел за сезон восемнадцать раз, партии Фауста и Мефистофеля исполняли итальянцы, но рядом с ними пели Салина, Гнучева, Малинин, Гордеев. В «Лакме» — ван Зандт и Ванден, но и Любатович с Салиной.

26 декабря была премьера «Кармен». Вот участники этого спектакля: Дон Хозе — Антонио д’Андраде, Эскамильо — Франческо д’Андраде, Иль Данкайро — Карбоне, Иль Ремендадо — Ершов, Цунига, лейтенант — Бедлевич, Моралес, бригадир — Бортолотто, Кармен — Любатович, Микаэла — Салина, Франскита — Пальмина, Мерседес — Ториани.

Братья д’Андраде — баритон и тенор — пели изумительно, на них шли, перекупая билеты у барышников. Но Кар-мен-то была русская. Татьяну Спиридоновну Любатович природа наградила красивым голосом и статью. Ослепительная белизна декольте, сверкающие ярко-коричневые глаза, розы в темных волосах и на платье. Она казалась публике истой испанкой.

Декорации к опере «Кармен» написал опять-таки свой человек — Илья Семенович Остроухов. Он побывал в Испании, проникся ее духом и создал декорации, дышащие негой и сладострастием юга.

На фоне этой яростной, яркой природы дразнящая, игривая, сама радость в любви, смерть — в охлаждении, Кармен-Любатович увлекала партнеров, и отвечать на ее игру рутинным отбыванием на сцене было нельзя. Татьяна Спиридоновна очень нравилась Савве Ивановичу, но выдающейся актрисой она так и не стала, хотя роли получала самые заглавные и выигрышные. В мастерстве, в проникновенности зримо уступала Марии ван Зандт. «Трудно было удержаться от слез, — пишет в своей книге В. П. Россихина, — когда ван Зандт исполняла молитву Миньон в последнем акте оперы Тома. А при первой встрече с чужеземцем в роли Лакме поражала яростью тигренка. Пререкания же ее Розины с Бартоло в „Севильском цирюльнике“ заставляли весь зал хохотать». Но вот что писал Василий Дмитриевич Поленов Виктору Михайловичу Васнецову в январе 1886 года: «В частном оперном театре последнее время пленяла любителей восторгов ван Зандт, но чем именно пленяла, доподлинно не знаю. Только ни голосом, ни красотой, ни даже талантом, ибо она этими тремя качествами не особенно обладает. Марья Александровна Мамонтова без ума от нее, поднесла ей особенную куклу из магазина (ее магазин игрушек „Детское воспитание“ находился в Леонтьевском переулке. — В. Б.) и меня обругала за мою светскую бесчувственность и чопорность. Антон пишет с нее же, с ван Зандт, портрет и, кажется, имеет успех».

На всех, как говорится, не угодишь, но именно иноземные наемники приносили доход, и общий дефицит Театра Кроткова не казался столь угрожающим.

Приваживая публику, спектаклей ставилось множество. 2 марта 1886 года прошла «Динора» Мейербера. Роли исполняли итальянцы и русские. 20 марта «Алая роза». Искру пела Любатович, чудовище — Франческо д’Андраде. Пели итальянец Ванден и русский Миллер, Лаццарини и Самарина, Карбоне и Гнучева, Руссель и Салина.

Появились в театре знаменитости с мировым именем. Анджело Мазини был приглашен Саввой Ивановичем, чтобы осуществить постановку вагнеровского «Лоэнгрина». Пока опера готовилась, Мазини пел в «Фаворитке» и по разу в «Севильском цирюльнике» и «Риголетто». Михаил Дмитриевич Малинин, администратор и артист Частной оперы, вспоминал об этом замечательном певце: «Едва ли когда-нибудь он учился искусству пения. Природа наделила его исключительным по красоте голосовым органом. Это была чудная птица, слушать которую можно было с непрерывным наслаждением… Везде один и тот же, с типичными рутинными жестами, без грима, с обычным своим видом, без всяких движений надменного лица, часто он был смешон там, где так или иначе нужно было входить сценически в свою роль. Да и не нужно было на него смотреть, нужно было его слушать, наслаждаться красотой его голоса и мастерством пения».