Александр Волков - Пришелец

• Название: Пришелец
• Автор: Александр Волков
• Издательство: Азбука, Терра
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1996
• ISBN: 5-7684-0154-7

Он родился во тьме, но знал, что над миром скоро взойдет новое солнце, под которым померкнут костры языческих капищ. Исполненный этим знанием, он ощущал себя не вполне человеком, и стал он в своем племени словно ПРИШЕЛЕЦ в земле чужой…

Роман А. Волкова «Пришелец» — это еще одна притча о вечной борьбе Добра и Зла, о внешних силах, управляющих людьми и движущих историю, о повторении всего, о новом пришествии Христа, которого опять не узнали и которого опять приносят в жертву.

---

— Гардары! — громко повторил Эрних, подняв с палубы второй пистолет. — Этот воин очень долго был прикован к веслу, и потому если вы будете медлить, то я не отвечаю за жизнь вашего капитана!

Дильс слегка ослабил хватку на шее Нормана, и тот прохрипел, брызгая слюной: «Делайте то, что он говорит, кретины!»

Эрних снял с ручки двери черный пояс Нормана, встряхнул его над палубой, и ветер размотал скрученную ткань в широкое трепещущее полотнище. Затем он подошел к люку и, по-прежнему держа в ладони пистолет, расстелил на досках тонкую блестящую ткань.

— Кладите сюда! — приказал он, отступив назад на пару шагов. Остановился, стал вглядываться в изможденные, иссушенные жаждой и голодом лица. Прошлой ночью он видел, как кто-то подобрался к стенке лошадиного загона, клинком отодрал доску, схватил лошадь за узду и потянул ее к образовавшейся щели. Одновременно с этим человек вбросил длинный клинок в ножны на поясе, вытащил короткий кинжал и, когда шея лошади оказалась перед самой щелью, потянул к ней руку, вооруженную блестящим в лунном луче лезвием. Но в этот миг в воздухе раздался тонкий свист, хлесткий щелчок — рука человека дернулась, кинжал выпал и вонзился в палубу. Эрних оглянулся и увидел Гусу; черный великан хмурился и сворачивал в кольцо длинный гибкий кнут.

— Поставь доску на место! — приказал он.

Человек перед загоном покорно вытащил из-за пояса пистолет и, приставив доску к щели, рукояткой вколотил выдернутый гвоздь.

— Больше так не делай, — сказал Гуса. — Когда мы придем в Сатуальпу, лошади будут нам нужнее, чем люди!

— Тогда давай съедим кого-нибудь из пленников, — слабым голосом пробормотал человек. — Женщину, Гуса, в Сатуальпе нам хватит женщин!

— А что скажет на это ваш падре? — усмехнулся Гуса, сверкнув белыми зубами.

— Плевать на падре, — сказал человек, — в гробу я видел его болтовню о Боге, который превращал воду в вино и мог накормить толпу полудюжиной сушеных рыбок! Где его хваленый Бог? Сидит на облаке и ждет, когда мы все добродетельно передохнем с голоду, чтобы принять наши души в свое распрекрасное царствие? Но мне-то уж точно не найдется местечка в этом дармовом кабаке: сам падре после исповеди сказал, что для того, чтобы искупить мои грехи, не хватит и трех пресвятых и самых монашеских жизней! А иногда я думаю, что уже горю в геенне огненной, и тогда ты представляешься мне черным дьяволом. Ха-ха-ха!

И человек слабо рассмеялся, откинувшись на стенку конского загона.

— Мне нет дела до того, кем я тебе представляюсь, — жестко сказал Гуса, — но, если ты еще раз сунешься к загону и попытаешься напиться лошадиной крови, я отправлю тебя в ту самую преисподнюю, которой так стращает ваш падре!

— Если я не отправлюсь туда сам, — просипел человек, — без твоей помощи!..

Гуса еще раз негромко щелкнул кнутом по доскам конского загона; кони забеспокоились, забили копытами, захрипели, вскидывая к ночному небу точеные морды с раздутыми ноздрями. Потом Гуса исчез, словно растворившись в темном воздухе над палубой, а человек так и остался лежать перед загоном, широко раскинув руки со сжатыми кулаками.

«Так вот они какие, — думал Эрних, отступая к загону и держа наготове увесистый, изукрашенный тонкой резьбой пистолет, — озверевшие от голода, от жажды, признающие над собой только один закон — закон силы… И что для них слова падре о любви к ближнему?!.» Он сам уже четвертый день пил только травяной настой, но не чувствовал никакой слабости. Напротив, чувство было такое, будто его тело день ото дня становится легче и свободнее в движениях, как тело каторжника, освобожденное от оков. Теперь он слышал все, даже редкое, затаенное дыхание Сафи за массивной дверью каюты. Он не только видел глаза измученных, затравленных страхом гардаров, он как бы чувствовал на своей коже колкие бегающие прикосновения настороженных взглядов. «Их слабость только видимость», — думал он, глядя, как один из гардаров, широкоплечий низкорослый детина без трех пальцев на левой кисти враскачку подошел к черному квадрату полотна и с глухим стуком бросил на него два тяжелых пистолета. Следом за ним от противоположного борта отделился второй — рослый, сутулый, выступавший чуть боком и смотревший исподлобья единственным глазом, желтым, оправленным в вывернутые рубиновые веки. Гуса поднялся и встал у мачты, все еще не выпуская из руки кривого короткого клинка. Он, казалось, ленивым и даже равнодушным, презрительным взглядом наблюдал за тем, как гардары один за другим бросают оружие в лязгающую громыхающую кучу посреди палубы. Тут же, рядом, складывались разной формы и длины клинки. Когда же кто-то слегка дернулся в сторону мачты, то ли намереваясь скрыться за ней, то ли повинуясь случайному толчку палубы, сам Норман так рявкнул на недотепу, что тот с перепугу упал на четвереньки и бросил в общую кучу свой единственный пистолет.

Когда с оружием было покончено, Эрних знаком подозвал к себе гардара со связкой ключей на поясе, и тот безропотно снял с пояса и вручил ему широкое ожерелье из длинных железных стержней, отороченных двойным, причудливо вырезанным опереньем.

— Падре, — громко позвал Эрних.

— Я здесь, сын мой, — послышался голос священника где-то за его спиной.

— Вы много говорили о милосердии, — продолжал Эрних, — вам предоставляется прекрасный случай проявить его, своей рукой освободив от оков тех несчастных, что сидят под нами! Еще вы, как мне помнится, говорили, что вера без дел — мертва! Красивые слова, падре, — сколь прекрасны должны быть поступки человека, произносящего их! Действуйте, падре!

Он через плечо перебросил священнику тяжелую связку ключей и услышал, как тот на лету подхватил ее. Дильс по-прежнему крепко сжимал шею Нормана, приложив к его виску дуло пистолета.

— Гуса! — повелительно крикнул Эрних. — Собери оружие, освободи крышку люка, чтобы ничто не препятствовало святому отцу совершить дело милосердия!

Гуса перевел взгляд на Нормана, и тот слегка прикрыл веки в знак согласия. Но в тот момент, когда он приблизился к полотну и наклонился над ним, чтобы собрать углы и стянуть их в узел, Эрних увидел, как матрос, стоявший у штурвала, резко крутнул массивное деревянное колесо. Палуба корабля накренилась, Дильс покачнулся и стал валиться вбок вместе со своим пленником. И тут Гуса метнулся к ним, выставив перед собой жесткую ладонь с широко растопыренными пальцами.

Пистолет ожил в ладони Эрниха как бы сам собой, разразившись грохотом, огнем, дымом и послав в запястье сильный резкий толчок. Пуля попала Гусе в живот; черный великан упал на палубу и скрючился, скрипя зубами и зажимая рану пальцами. Из капитанской каюты донесся длинный отчаянный крик Сафи. Но его тут же подхватил и перекрыл страстный напряженный вопль, раздавшийся на верхушке мачты. Все подняли головы: отшельник Уни, казавшийся снизу совсем маленьким человечком, взлетевшим над белыми облаками парусов, стоял, выпрямившись в полный рост, и, широко раскинув руки, исторгал из себя бесконечно долгую, ликующую ноту.

— Падре, — насмешливо прохрипел Норман, — язычник узрел своего бога!

Но тут корабль опять качнуло, вопль умолк, и все увидели, как Уни скрестил руки на груди, наклонился, вывалился из своего дощатого гнезда и, распустив по ветру длинные седые пряди, упал в волны.

И тут все смешалось. Гардары, забыв про Гусу и про Нормана, бросились к вантам, веревочным лестницам и стали из последних сил карабкаться по ним вверх, вглядываясь в гладкую выпуклую линию горизонта и уже как бы различая над ней плоскую темную туманность близкой земли.

Падре рухнул на колени и, воздев руки к небу, стал благодарить Господа за то, что тот избавил несчастных от мучительной смерти и после всех ужасов корабельной преисподней привел их к обетованной земле.

Гребцы в трюме, услышав шум, выстрел и суматоху на палубе, тоже страшно забеспокоились и, бросив весла, стали кричать и звенеть цепями.

И только Гуса продолжал неподвижно лежать на палубе, прижав ладони к животу и глядя на растекающуюся перед ним лужу темной крови.

— Земля? — спросил Дильс, не выпуская шею Нормана.

— Да, — сказал Эрних, — земля!

— Скажи, чтобы он отпустил меня, — прохрипел Норман, скосив глаза на Эрниха.

— Чтобы ты опять заковал его, а потом продал какому-нибудь мерзавцу? — спросил Эрних. Он уже отбросил на доски палубы дымящийся пистолет и теперь склонился над Гусой.

— Никто не знает здешних рифов и мелей лучше меня, — продолжал Норман, — и если мы с ходу налетим на подводную скалу, то всех, кому удастся добраться до этих гостеприимных берегов, забьют в колодки здешние торговцы живым товаром!

— Что вы скажете по этому поводу, падре? — спросил Эрних, осторожно отводя ладони Гусы от кровоточащей раны.