Владимир Васильев - Натиск на Закат

• Название: Натиск на Закат
• Автор: Владимир Васильев
• Жанр: Фэнтези

Аннотация:

В учебниках истории — наглая ложь. Всё было не так. Всё, как грезится парню родом из Полоцка, будет иначе. Человек предполагает, а бог располагает. Даже в былинные времена. Только вот роль бога исполняют таинственные кукловоды.

---

Как ты, друже, понял, допрашивал я не только Чарльза, но и его братию. По моей просьбе пираты с удовольствием спели балладу, сочинённую предком Лермонтова. А ниже привожу перевод баллады «Томас Рифмач» Томаса Лермонта в переводе С.Я. Маршака.

***

Над быстрой речкой верный Том
Прилег с дороги отдохнуть.
Глядит: красавица верхом
К воде по склону держит путь.
Зеленый шелк — ее наряд,
А сверху плащ красней огня,
И колокольчики звенят
На прядках гривы у коня.
Ее чудесной красотой,
Как солнцем, Том был ослеплен.
— Хвала Марии Пресвятой! —
Склоняясь ниц, воскликнул он.
— Твои хвалы мне не нужны,
Меня Марией не зовут.
Я — королева той страны,
Где эльфы вольные живут.
Побудь часок со мной вдвоем,
Да не робей, вставай с колен,
Но не целуй меня, мой Том,
Иль попадешь надолго в плен.
— Ну, будь что будет! — он сказал.
Я не боюсь твоих угроз! —
И верный Том поцеловал
Ее в уста краснее роз.
— Ты позабыл про мой запрет.
За это — к худу иль к добру,
Тебя, мой рыцарь, на семь лет
К себе на службу я беру!
На снежно-белого коня
Она взошла. За нею — Том.
И вот, уздечкою звеня,
Пустились в путь они вдвоем.
Они неслись во весь опор.
Казалось, конь летит стрелой.
Пред ними был пустой простор,
А за плечами — край жилой.
— На миг, мой Том, с коня сойди
И головой ко мне склонись.
Есть три дороги впереди.
Ты их запомнить поклянись.
Вот этот путь, что вверх идет,
Тернист и тесен, прям и крут.
К добру и правде он ведет,
По нем немногие идут.
Другая — торная — тропа
Полна соблазнов и услад.
По ней всегда идет толпа,
Но этот путь — дорога в ад.
Бежит, петляя, меж болот
Дорожка третья, как змея,
Она в Эльфландию ведет,
Где скоро будем ты да я.
Что б ни увидел ты вокруг,
Молчать ты должен, как немой,
А проболтаешься, мой друг,
Так не воротишься домой!
Через потоки в темноте
Несется конь то вплавь, то вброд.
Ни звезд, ни солнца в высоте,
И только слышен рокот вод.
Несется конь в кромешной мгле,
Густая кровь коню по грудь.
Вся кровь, что льется на земле,
В тот мрачный край находит путь.
Но вот пред ними сад встает.
И фея, ветку наклонив,
Сказала: — Съешь румяный плод —
И будешь ты всегда правдив!
— Благодарю, — ответил Том, —
Мне ни к чему подарок ваш.
С таким правдивым языком
У нас не купишь — не продашь.
Не скажешь правды напрямик
Ни женщине, ни королю…
— Попридержи, мой Том, язык
И делай то, что я велю!

В зеленый шелк обут был Том,
В зеленый бархат был одет.
И про него в краю родном
Никто не знал семь долгих лет.

***

Концовку боцман не услышал и думы свои не додумал. Убаюкали его голоса горцев!

В КОЛЫВАНИ (A KOLYVAN)

На пороге своего бывшего дома в Ревеле стояла Устинья, жена лавочника Кузьмы. Картинно, фертом стояла: руки в боки — и лаялась с чухонцем. Тот бойко отвечал, обзывая почтенную мать семейства похабным ругательством, оскорбительным для женщины: «вана венд». Устинья взбеленилась — и в её речи послышались угрозы:

— Ежели ты, курат, блядин сын, не отдашь долг сполна, Кузьма жалобу подаст в Магистрат, а там наказания чинятца суровы.

— Что за шум, Устинья, а драки нет? — спросил Чарльз по-чухонски.

Чухонец мигом сорвал с головы облезлый треух, низко поклонился и недоуменно уставился на англичанина. Устинья также остолбенела. Оба, можно сказать, прекрасно узнали англичанина за прошедшие полгода, но впервые услышали из его уст чистую чухонскую речь. Устинье-то сам бог велел на Большом рынке стоять, а там, чтоб торг вести, всеми языками говорить потребно.

— Да вот Юрка, почитай, лето и осень мельницу нашу пользовал, а ноне отнекивается от долга. Говорит, барон всё забрал.

Белобрысый, малый росточком Юрка, одетый в латанное подобие кафтана, белёсый из-за въевшейся в него муки, взирал исподлобья.

— Много ли должен? — спросил Чарльз.

— Так шесть мешков муки.

— Но то поклёп! Пять мешков! — возразил Юрка. — Но смогу отдать только два мешка. Я человек подневольный, но правдивый. А в суд подавай! Там с моим бароном будете судиться.

— Ах ты, курат! Не верю, чтоб у тебя мука где-нибудь на хуторе да не припрятана, — Устинья в присутствии англичанина поубавила пыл.

— Но я не обманываю…

Юрка, любивший начинать каждую фразу словечком «но», разом смолк, увидев растопыренную ладонь англичанина. Чарльз, остановив этим жестом перебранку, объявил:

— Обойдёмся без суда. Твой долг, Юрка, я отдам Кузьме. При одном условии: отработаешь без оплаты на моей новой мызе.

— Опять камень ломать? — спросил Юрка.

По рекомендации Кузьмы, прошедшим летом он себя уже проявил как подрядчик, а набранная им ватага чухонцев наломала известняка более, чем достаточно для новых домов, что строили шотландцы под Ревелем и на новой мызе.

— Лес валить будешь. Как выполнишь ту работу, что завтра укажу, так и отдам твой долг Кузьме. А потом, если твои люди будут хорошо работать, оставлю их. Лес там большой, работы хватит до весны. Завтра с утра поедем. Коня твоего, надеюсь, барон не забрал?

Юрка хитро осклабился.

— Но конь же не мой! Барон знает о том.

— Меня, Юрка, ты не обманешь. Я не Кузьма и не барон. Или ты не убедился в этом при расчёте за камень?

Юрка, подобно русичам, почесал затылок. В том, что «английский лис» его надул, Юрка не сомневался и с обидой жаловался Кузьме о недоплате: англичанин не заплатил за целую гору наломанных камней, доставленных на место новой мызы. По мнению Юрки, камень лишним не бывает: сгодился бы для ограды иль для берегового причала.

***

Окно горницы смотрело во двор. До вселения Чарльза оно было наглухо закрыто ставнями. По распоряжению эрла, ставни открыли при его вселении и с тех пор не закрывали. На бюро, придвинутом к оконцу, — амулет покойного учителя и несколько измятых газет, издаваемых в Москве некогда как «Ведомости», а в славное текущее время как «Экстракт» и забытых Зотовым в доме барона Толля. Барон без сожаления расстался с ними: по-русски он не читал, хотя вполне сносно мог объясняться в разговорах с комендантом города. Эрл, а отныне граф Колыванский нашёл листок «Экстракта» в стопке газет и вырезал из газеты короткое извещение.

Оно косвенным образом напомнило эрлу его первый пиратский подвиг и взятие свейского торгового судна с зерном на борту. Часть зерна он продал оптом, а часть хранил в новом поместье, и там же, в бухте стоял вмёрзшее в прибрежный лёд его первый приз. «Легко его взяли — легко отдадим Петру» — этак подумал граф, с любопытством перечитывая газетную заметку. В ней не было упоминания о его пиратском рейде в балтийских водах, но упоминались корабли с хлебными запасами. Заметка гласила:

«Iзъ СТЕКХОЛМА декабря въ 9 день.

Моровое повѣтрие перестаетъ, что напредь сего въ недѣлю 2000

человѣкъ умерло.

А нынѣ токмо по 300 по 400 умiраютъ.

Королевскiй дворъ и сенатъ еще въ iныхъ городѧхъ пребываютъ, изъ

стекхолма нiчего не прiвозятъ, однако водяный ходъ свободенъ, i iзъ

померанiи нѣсколько караблей съ хлѣбными запасы туды ждутъ, въ

которыхъ велiкое лiшенiе есть.»

Чарльз вырезал заметку и спрятал её в потайной карман…

***

— Вот, Государь, — сказал он мне, протягивая пожелтевшую вырезку из газеты, — Напоминание о днях минувших. Сергий Фёдорович учил меня по своим правилам. До прибытия в Россию я был уверен, что грамотно пишу по-русски.

Роскошный камзол Чарльза казался мне вычурным и годным разве что для сцены. Бывшему графу взгрустнулось, его веки задёргались, и слеза, явно не театральная, скатилась по его щеке.

— Мы все грустим по Ирию.

— У меня там осталась жена. Никто не знал, где она.

***

«Чарльз, как видно, сентиментальный парень,» — думал я, играя с «брелком», вытребованным у бывшего эрла в первую нашу встречу. Его слёзы навели на меня грусть-тоску, но она не была связана с Ирием: наши встречи и беседы были прерваны неприятными событиями.

Весь последующий день ушёл на решение тактических задач. Весьма неприятных.

Не удивительно, что меня терзали мрачные предчувствия по поводу судеб западных славян. По прибытии в стан новоприбывших пиратов-корсаров, я выдал задание сателлиту сменить стационарную позицию. Сателлит, зависнув над княжествами ободритов и лютичей, регулярно передавал картинки окрест лежащих земель. Наихудшие опасения подтвердились: вчера утром узрел большую армию рыцарей и кнехтов, ведомую монахами. Их передвижение ясно обозначило цели: княжество лютичей. Загадка лёгкой победы немцев над ободритами выяснилась: в куче трупов отыскали лазерную пушку, аналогичную тем, что мы нашли в арсенале странницы Живы. В армии крестоносцев, идущей на лютичей, один из монахов, весьма горделивый, ехал верхом в окружении братьев. За его спиной, на двух заплечных ремнях, поблёскивал ствол пушки. Со стопроцентной уверенностью можно было бы оплакивать лютичей.