Екатерина Домбровская-Кожухова - Воздыхание окованных. Русская сага

• Название: Воздыхание окованных. Русская сага
• Автор: Екатерина Домбровская-Кожухова
• Издательство: ALTASPERA PUBLISHING HOUSE BOOKSTORE
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Пятерых детей младенцами похоронили Егор и Анна. Крещенных, несомненно, младенцев, но в переписке нет даже упоминания их святых имен. И как мне это прискорбно…

Когда мои дети были маленькими и, случалось, тяжело болели, я пребывала в ужасе и отчаянии. Однажды под Керчью в крохотном рыбацком поселке, в котором не было никакой медицины, никакой связи — лишь два раза в день автобус, — заболел мой младший сын — он был еще совсем маленький, года четыре, а в тот день его слегка прикусила собачка, которой он показывал, как цыган на гору едет — поднимал шерсть на холке. Песик был местный и неприхотливый, — взял, да слегка и тяпнул. А к ночи малыш мой стал умирать… Я думала — столбняк… Делала, что могла — было это уже давно — не одно десятилетие назад. И в один момент мне вдруг ясно стало, что он действительно может умереть, и я, тогда еще не церковная, сказала Богу, что отрублю себе руку, если к утру мальчику моему не станет лучше. И сделала бы я это, но вот чудо: под утро стала у сынка спадать температура, он пришел в себя, перестал бредить, — оказалось, что просто съел он что-то не свежее…

Конечно, такой обет был почти безумием с моей стороны, но не рассудок произнес его, а материнское сердце.

И я потому не могу представить, как умирали эти маленькие детки Егора и Анны, как выносили из дома их гробики, как жили дальше, как умели молчать об этом горе, и что оставалось потом в родительском сердце…

Каждый уход близкого человека в мир иной оставляет ощущение страшной зияющей пустоты. Человек — каждый — оказывается, занимает в этом мире очень много места: не в физическом мире, но в духовной реальности, — сердечные думы, любовь, заботы и нежность к кому-то, свет глаз, доброту, какие-то особенно искренние слова и дела, бывшие Богу угодными, весь бездонный мир этой личности, ее воспоминания — ее радости, ее юность и надежды, ее слезы и скорби, ее молитвы, наконец, ее собственные переживания отношений с Богом… О, это целая история длинною в жизнь и даже дальше. И если бы люди могли рассказывать о себе только эту историю, если бы они ее хорошенько знали и запоминали, то других бы на самом деле только эта история и интересовала бы. Как бы насыщена, полна и озарена была бы смыслом наша жизнь…

* * *

Бедный Егор Иванович даже не смог приехать на похороны сына — письмо пришло с опозданием, а он, как всегда, был в отлучке от семьи — в ту зиму в Орехове он жил один, вел хозяйство и вероятно, управлял одновременно одним из соседних имений. Как он пережил пришедшую к нему горькую весть, — Единый Господь знает. Эти годы были для Егора Ивановича очень трудными, о чем, между прочим, и свидетельствовало письмо Анны Николаевны, то, где она приводила слова из молитвы святителя Амвросия Медиоланского, стараясь утешить и поддержать Егора Ивановича, укрепив его надежду на Бога.

Долг, о котором упоминала Анна Николаевна, — порядочная весьма сумма денег, — был взят у двоюродного брата Егора Ивановича Степана Григорьевича Жуковского. Пришлось же прибегнуть к такому займу вот по какой причине…

Вычудил в очередной раз старший сын, Иван Егорович: увлеченный просьбами одной юной красавицы, он поручился за ее отца — грека по фамилии Лемандрик. Грек Ивана надул и сбежал. Залог пропал, а так как у Ивана денег не было, залоговую сумму он занял, и ее пришлось срочно возвращать — все это подвело и без того сложные денежные дела Жуковских, что называется, «под монастырь».

Разумеется, спустя некоторое время Егор Иванович выплатил долг сына, но семейное безденежье обострилось, и он стал искать какие-то новые пути спасения семейных средств. Он даже готов был пойти на то, чтобы оставить Орехово, и уехать жить в плодородную харьковскую губернию, где процветал на огромных плантациях сахарной свеклы очень богатый помещик — двоюродный брат Степан Григорьевич. Ему было отправлено Егором Ивановичем такое вот письмо:

«Мне необходимо теперь принять самые деятельные меры, чтобы заработать копейку. Для этого остается единственное средство — переменить место. Искренне благодарю тебя за любезное письмо твое и что ты обещаешь приискать нам имение в аренду…».

К счастью переезд не состоялся. Братец Степан Григорьевич — сахарный миллионер остался при своих миллионах, Жуковские при своих насущных нескончаемых нуждах. Кто или что предотвратило этот переезд — я не знаю. Предполагаю, что все-таки Анна Николаевна постаралась, — не могу представить ее себе «сахарной» харьковской помещицей. Не поступало, разумеется, из харьковских краев и братской бескорыстной помощи, даже лишнее и говорить о том. С какой стати, — изумится иной читатель, — будет богатый брат что-то жертвовать безвозмездно бедному брату? Правда, никто ни на какие жертвы в семье Егора Ивановича и не рассчитывал. Тем более, что жизнь уже готовила новый и довольно неожиданный поворот событий, Егору Ивановичу предстояло отправиться жить в тульскую губернию в имение «Новое Село», что на берегу реки Шат, которое получил в приданное за женой Иван Егорович. Он к тому времени получил назначение товарищем прокурора в Тулу и вскоре там, наконец, нашел то, что так долго искал: молодую, знатную и богатую невесту, — вдову князя Гагарина, — княгиню Варвару — Вавочку, как стали звать ее в новой семье…

Коллаж работы Екатерины Кожуховой: портрет Володи Жуковского — 19 лет, незадолго до кончины; Спас-Андроников монастырь в Москве, где Володю похоронили; фрагмент старинного кладбища в этом монастыре, ныне не существующего.

«Вначале бе Слово» (Ин.1:1)… А мы еще сомневаемся: уходит из жизни какое-то явление (понятие) — умирает слово, или же наоборот: умирает слово, а вслед за ним исчезает из жизни понятие-явление?

Так и со «странничеством», явлением старинным, и, наверное, преимущественно или даже исключительно русским, проникнутым духом нашей веры и духом движимым. О, сколько можно было бы собрать бесценных сокровищ от русской истории и культуры только под одним покровом этого изумительного слова. И какая бы открылась широта и долгота, сколько бы мы могли почерпнуть для самих себя, нынешних, — поглядев на себя глазами тех русских, давних, кто носил в себе это самое загадочное странничество…

Что же такое было русское странничество? Не в нем ли и хранится ключ к «загадке русской души», которая для Западного человека совершенные потемки? Хотелось бы все-таки угадать его исток и то, почему на Руси именно вжилось это дивное явление, которому сегодня нет аналогов. Бродяжничество — это ведь совсем, совсем другое…

Конечно, свою силу возымели над душами наших предков огромные русские пространства, бесконечные пути-дороги и та воля вольная, которыми насыщалась до краев русская душа. Да и где же еще так помолиться, как не в дальнем, одиноком и неспешном пути…

Но вот тут же рядом, со времен Руси Киевской спасались великие подвижники веры в глубоких пещерах — Киево-Печерской или Свято-Успенской Святогорской Лавр, или в святых пещерных песках Псково-Печерского монастыря…

Этим-то небесным человекам уже не был потребен широкий полевой путь «меж колосьев и трав», не лелеяла их босые ноги нежная пыль родимых проселков, не манили их сменяющиеся очертания бескрайних былинных еловых лесов с их заповедными темными озерами посреди чащ, — этот огромный завораживающий взор и сердце древний русский мир, сгусток неведомой человеку жизни, наш первый и главный русский «кормящий ландшафт». Вся сердцевинная Русь была еловым лесом с лиственными оборками, и только много позже пядь за пядью превращал человек их в поля и степи.

Впрочем, именно леса и заменяли пещеры монахам Северной Русской Фиваиды. Что в пещерах, что в Египетской пустЫне, что в лесной глухой пУстыни… Преподобный Сергий сразу ушел в лес, и почти все его ученики облюбовывали себе в непроходимых лесах, а то и в дуплах молитвенные пристанища. Таковых не влекли сменяющие друг друга и ускользающие вместе с облаками к неземным пренебесным пристанищам дали, не пленяло чье-то одинокое окошко, светящееся в ночи…

Святые опытно знали, что все настоящие дали, и свет, и тепло — в сердце человека.

Эти люди, нет, земные ангелы и небесные человеки, странствовали в духе, погружаясь в бездонные глубины своих сердец, давно уж распростившись со всем земным, человеческим, суетным, — всем тем, что отвлекало бы их от Божественного желания — влечения к Богу. Все земное — пустое, полое, не освященное сердечной устремленностью к Богу, теперь не только стесняло бы им пространство сердца, чающего иные дали и эти дали у ж е вкушающего, оно бы мучило, томило и даже убивало бы их своей мертвостью.

Не случайно преподобный Иосиф Волоцкий отказался повидаться с матерью-монахиней, пришедшей навестить его перед смертью в его монастырь. Не случайно отревали эти смиренные и ласковые даже до зверя лесного старцы усилием могучей своей воли все таковые и нежно-душевные воспоминания о привязанностях жизни земной: о родителях и милом детстве, о первых волнениях и ожиданиях юности, переполненной предчувствиями…