Ханс фон Люк - На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945

• Название: На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945
• Автор: Ханс фон Люк
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-13658-4

Молодой командир эскадрона разведки, Ханс фон Люк, одним из первых принял участие в боевых действиях Второй мировой и закончил ее в 1945-м во главе остатков 21-й танковой дивизии за несколько дней до капитуляции Германии. Польша, Франция, Восточный фронт, Северная Африка, Западный фронт и снова Восточный – вот этапы боевого пути танкового командира, долгое время служившего под началом Эрвина Роммеля и пользовавшегося особым доверием знаменитого «Лиса пустыни».

Написанные с необыкновенно яркими и искусно прорисованными деталями непосредственного очевидца – полковника танковых войск вермахта, – его мемуары стали классикой среди многообразия литературы, посвященной Второй мировой войне.

Книга адресована всем любителям военной истории и, безусловно, будет интересна рядовому читателю – просто как хорошее литературное произведение.

---

На следующий день я снова отправился в Смоленск, на сей раз уведомив дивизионного командира. Из предосторожности я взял с собой наряд бронеавтомобилей.

Открывшееся нашему взору по прибытии зрелище было захватывающим. Площадь перед собором полнилась людьми, которые медленно двигались в направлении входа. Вместе со своим дежурным офицером я протолкался вперед. Уже тогда внутри не осталось места, где можно было бы не то что сидеть, стоять или преклонить колени. Мы встали в сторонке, чтобы не мешать службе и никого не смущать своим присутствием.

Ритуалы русской православной церкви были мне незнакомы, однако чем дальше, тем сильнее меня охватывала магия службы. Невидимый за алтарем, один из священников[42] начал монотонное чтение, которому вторил хор из восьми певчих, стоявших перед алтарем. Звуки пения наполняли всю церковь. Из-за прекрасной акустики казалось, что голоса идут откуда-то сверху, прямо с неба. Люди упали на колени и принялись молиться. У всех в глазах стояли слезы. Для них это была первая обедня за более чем двадцать лет. Меня и моего спутника это очень тронуло. Как же глубоко верили эти бедные люди. Никакая идеология, никакое принуждение и даже террор не могли лишить их веры. Пережитого тогда в соборе мне никогда не забыть.

Следующей нашей целью стал город Вязьма, стоявший на шоссе Смоленск – Москва и находившийся в 200 с небольшим километрах от Москвы. Силами разведывательного батальона мне предстояло провести проверку участков территории восточнее и северо-восточнее в районе севернее шоссе, произвести рекогносцировку на фланге и продвигаться как только можно быстрее.

Пройдя примерно километров 50, мы столкнулись с упорным противодействием. Мы установили, что русские создали сильную линию обороны на высотах с востока широкой долины притока Днепра, в нескольких километрах к северу от населенного пункта Ярцево. На позициях стояли танки T-34 и тяжелая артиллерия. Я доложил обстановку, и дивизия развернула крупномасштабную атаку. Вспыхнули ожесточенные дуэли танков и артиллерии, продолжавшиеся несколько суток.

15 июля был мой день рождения, и я хотел его так или иначе отпраздновать, поскольку он запросто мог оказаться последним. Коль скоро продвинуться мы не могли, пришлось нам «замереть» на месте, и я пригласил командиров на «трапезу». Моему «отелье» Фриче, служившему в моей бывшей роте, пришлось поколдовать, чтобы все организовать. На западном склоне, прямо на глазах у русских, находившихся в какой-нибудь тысяче метров, поставили стол со скатертью и всевозможными деликатесами на нем. В обычных условиях они бы не вызвали повышенного внимания, но здесь, в России, подобные вещи являлись редкостью. Откупорив «добытые» бутылку водки и несколько бутылок мозельского, мы подняли тосты за туманное будущее.

Бои под Ярцево продолжались куда дольше, чем нам того хотелось. Судя по всему, блицкригу подходил конец. С немалыми потерями мы в итоге все же прорвались. К несчастью, среди павших оказался и командир нашего мотоциклетно-стрелкового батальона, который мне тоже пришлось принять под свое начало. Имея под командованием четыре моторизованные роты ветеранов, я превратился даже в нечто большее, чем просто глаза и уши дивизии.

Сопротивление становилось все более упорным. Русские вводили в бой танки T-50, обладавшие лучшим вооружением и бронированием[43]. Чтобы поразить их в лоб, приходилось подтягивать 88-мм орудия. Целью нашей оставалась Вязьма. Перед тем как взять ее, нам предстояло овладеть подступами к верховьям Днепра.

Погода в те августовские дни стояла жаркая, однако в условиях континентального климата вполне переносимая. Тяжело доставалось только пехоте, которая топала на своих двоих.

Пока основные силы дивизии упорно и медленно продвигались вперед, моя задача состояла в разведке участков к северу и северо-востоку на нашем открытом левом фланге. Там сплошной фронт пока еще отсутствовал. Танковые дивизии устремились вперед клиньями, оставив неприкрытыми свои фланги. Мы продвигались по бездорожью через бесконечный лес, где лишь иногда появлялись просветы с небольшими селениями. Дорог, по сути, не было, только тележные колеи.

Когда я, стоя на берегу, искал способ переправиться через речку – мост казался непригодным для этого, – я вдруг оказался лицом к лицу с русским солдатом. Он стоял у дерева и ждал, наверное, что мы проедем мимо. Но вдруг, точно в замедленной съемке, я увидел, как он поднимает винтовку и целится прямо в меня. «Или я, или он», – мелькнуло у меня в голове, я машинально вскинул автомат и успел выстрелить первым. Русский выронил винтовку и рухнул на землю.

Когда я подошел к нему, он был еще жив, хотя жить ему оставалось недолго. Глаза его я запомнил навсегда. В них был только один вопрос: «Зачем?» И тут впервые я осознал, сколь важным было это мое «или он, или я». Не могло быть никакого места для сомнения или для сочувствия. Мне лишь на мгновение подумалось, что у этого молодого русского где-то остались мать и семья. Мне пришлось бросить его там, как приходилось оставлять очень многих лежать по обочинам дорог, просто бросать их без погребения.

Еще примерно через 50 километров лес кончился. Противодействия мы не встречали. Впереди лежала небольшая деревушка, к которой мы рискнули приблизиться. Местные жители вышли из изб. Похоже, они принимали нас за русских. Когда я объяснил, кто мы, ко мне подошла крохотная старушка.

– Так что ж, война? – спросила она. – А что наш батюшка царь поделывает?

По всей видимости, люди тут даже и не знали о революции, о Сталине и о том, что мы воюем с Россией. Похоже, время для них остановилось, замерло. Не было никаких партийцев. Мы провели в деревне несколько часов, попутно пытаясь объяснить жителям, что произошло в России с того времени, когда свергли царя. Когда мы уходили, деревенский староста дал мне икону и напутствовал словами:

– Спасибо вам за разъяснения. Дайте нам теперь жить в будущем, как мы жили в прошлом. Да сохранит вас Господь!

Продвижение наше становилось все более трудным и медленным, а противодействие возрастало. Русские бросили против нас элитные дивизии из-под Москвы.

Более того, положение со снабжением становилось все напряженнее, делалось почти критическим. Все приходилось доставлять с территории рейха почти за 1000 километров. Офицер снабжения, доставивший нам боеприпасы, пищевое довольствие и запчасти транспортной колонной, рассказал мне о том, что постепенно налаживаются военные склады и восстанавливаются железнодорожные ветки.

Однако время бежало слишком быстро. Нас все еще отделяло более 200 километров от Москвы, нашей первой цели, не говоря уже о «главной цели» – Уральских горах, до которых еще оставалось добрых 2000 километров пути на восток. Побывав в дивизионном штабе, я получил кое-какие сведения об общей ситуации:

– Наше вторжение в Россию пришлось отсрочить почти на два месяца, поскольку Гитлер оказался вынужден оказать помощь итальянцам в Греции и затем вести все расширяющуюся войну против партизан на Балканах.

– К югу от нас Гудериан рвался к русской столице в направлении Калуги, примерно в 200 километрах к югу от Москвы, с целью перерезать дорогу, соединяющую Москву и Крым в районе Тулы.

– В России скоро должна была наступить зима, к встрече которой Вермахт оставался совершенно не подготовленным, причем ни с какой стороны. Гитлер и верховное командование, судя по всему, вообще и пальцем не пошевелили, чтобы принять какие-то меры на случай, если кампания затянется до зимы. Мы должны, то есть мы обязаны как можно скорее окружить Москву, как сказал нам наш дивизионный командир, и перерезать ее восточные линии коммуникации.

– Эта война продлится дольше, чем нам хотелось бы, – заключил наш командир, подводя итог трезвой и сухой оценке обстановки. – Времена блицкригов миновали.

По обеим сторонам Московского шоссе танковые части выходили на исходные позиции для броска к Вязьме. Преодолевая отчаянное противодействие, наши войска охватили город с севера и с юга, а затем захлопнули крышку «котла», взяв под контроль восточную окраину[44]. Потери у обеих сторон были тяжелые. Мой преданный Бек тоже получил ранение. К счастью, легкое, однако такое, за которое мог получить нашивку.

Вновь зачищать «котел» предстояло пехоте, которая медленно и тяжело тащилась за нами своим ходом. Танковые части обеспечивали прикрытие с востока. Разведывательные формирования были брошены на восток и на северо-восток. Всюду мы сталкивались с усилившимся противодействием. Но теперь Москва находилась «почти рядом».

После зачистки Вяземского «котла» мы задались вопросом: каким образом удается Сталину сколачивать все новые и новые дивизии, если в плен, по нашим подсчетам, попал как минимум миллион русских солдат, если не больше? И откуда берутся тысячи танков и орудий? Один пленный русский офицер показал, что Сталин осуществил молниеносную переброску промышленных предприятий, сконцентрированных вокруг Москвы и далее южнее на берегах Волги, на восток вплоть до Урала. Невероятное достижение тыловиков.