Илья Эренбург - ЧЕРНАЯ КНИГА

• Название: ЧЕРНАЯ КНИГА
• Автор: Илья Эренбург
• Издательство: Tarbut Publishers
• Жанр: История
• Год: 1980

”В конце 1943 года, вместе с В. С. Гроссманом, я начал работать над сборником документов, который мы условно назвали ”Черной Книгой”. Мы решили собрать дневники, частные письма, рассказы случайно уцелевших жертв или свидетелей того поголовного уничтожения евреев, которое гитлеровцы осуществляли на оккупированной территории. К работе мы привлекли писателей Вс. Иванова, Антокольского, Каверина, Сейфуллину, Переца Маркиша, Алигер и других. Мне присылали материалы журналисты, работавшие в армейских и дивизионных газетах, назову здесь некоторых: капитан Петровский (газета ”Конногвардеец”), В. Соболев (”Вперед на врага”), Т. Старцев (”Знамя Родины”), А. Левада (”Советский воин”), С. Улановский (”Сталинский воин”), капитан Сергеев (”Вперед”), корреспонденты ”Красной звезды” Корзинкин, Гехтман, работники военной юстиции полковник Мельниченко, старший лейтенант Павлов, сотни фронтовиков.

Немало времени, сил, сердца я отдал работе над ”Черной Книгой”. Порой, когда я читал пересланный мне дневник или слушал рассказ очевидцев, мне казалось, что я в гетто, сегодня ”акция” и меня гонят к оврагу или рву...

”Черная Книга” была закончена в начале 1944 года. Наконец книгу отпечатали. Когда в конце 1948 года закрыли Еврейский антифашистский комитет, книгу уничтожили.

В 1956 году один из прокуроров, занятых реабилитацией невинных людей, приговоренных Особым совещанием за мнимые преступления, пришел ко мне со следующим вопросом: ”Скажите, что такое ”Черная Книга”? В десятках приговоров упоминается эта книга, в одном называется ваше имя”.

Я объяснил, чем должна была быть ”Черная Книга”. Прокурор горько вздохнул и пожал мне руку”.

Илья Эренбург, ”Люди, годы, жизнь”.

---

Затем пепел мы зарывали в те же ямы, откуда были извлечены трупы для сжигания.

Гестаповцы приказывали сглаживать холмы над ямами, засыпанные ямы засаживались деревьями и цветами.

Режим был строгий. Немцы боялись побега кого-нибудь из ”бреннеров” и зорко следили за нами. В течение дня гестаповцы несколько раз проверяли, все ли ”бреннеры” на месте. Так называли они сжигателей трупов. Разговаривать нам было запрещено. Нас будили в 6 часов утра и отводили к месту очередных раскопок и сжигания трупов.

Первые три ямы в лесу около Августова содержали в себе 2100 трупов. Эти люди были убиты, в большинстве, выстрелами из автоматов и винтовок. Трупы были в одежде, которая истлела или сгнила. Сами трупы, особенно верхние слои, были в состоянии разложения. Кожа и жировая клетчатка были мягки и имели вид белого сырого мыла.

Трупы вытаскивались при помощи крючков, прикрепленных к веревке. Крючок, а иногда и два, забрасывались в яму и зацепляли труп.

Немцы зорко следили за тем, чтобы все содержимое ямы было уничтожено.

С первых же дней мы решили, что должны сделать так, чтобы то, что сейчас происходит, стало впоследствии известным всему миру. Как-то ко мне подошел немец и сказал: ”Жить вы все равно не будете, а если вы даже и останетесь в живых и кому-нибудь об этом расскажете, то никто вам не поверит”. Эта фраза сильно повлияла на меня, и я решил сделать все возможное, чтобы сохранить следы нашей работы. Я следил за окружающими нас жандармами и ловил момент, когда их внимание было чем-нибудь отвлечено: в это время я крючком вылавливал руку трупа, либо ребро, либо череп и незаметно бросал в яму, засыпая ее песком. То же делали мои остальные товарищи. У каждого из нас зародилась вера, что кто-нибудь из нас останется в живых и сумеет вынести на суд все то ужасное, что пришлось видеть.

Из-под Августова нас повели по деревням, заселенным в большинстве белорусами. Возле каждой деревни возвышался заметный холм, в котором были зарыты уничтоженные евреи. Не сосчитать этих могил. Мы с утра до поздней ночи сжигали 200-300 трупов и зарывали пепел в ямы. Под Гродно, около Старой Крепости, мы сожгли несколько тысяч трупов. Особенно большое количество трупов мы сожгли в 14 километрах от Белостока, в местечках Новошиловки и Кидл.

Недалеко от Белостока мы раскопали яму, в которой было 700 женщин. Можно себе представить переживания несчастных перед смертью. Трупы были совершенно голые. У многих жертв были отрезаны груди, которые валялись тут же в яме. Этот жесточайший акт садизма следует отнести к концу 1943 года.

Мне рассказывал один из спасшихся — житель местечка Едвабны — Михель Перельштейн, что он был в гетто в тот день, когда отобрали 700 молодых трудоспособных женщин и направили их, якобы, на вязальную фабрику. Как видно, по пути к этой фабрике. их заставили свернуть в лесок, выкопать ямы, раздеться догола, и — после страшных издевательств — их расстреляли.

Под Ломжей, в деревне Голнино, мы раскопали 4 ямы, каждая по пять метров шириной и глубиной в четыре метра. Мне удалось там спрятать несколько ног, один череп и несколько ребер. Немцы нервничали, из их разговоров мы поняли, что Красная Армия близка. Та торопливость, которую проявляли немцы, подсказала нам, что наши дни, может быть, даже часы, сочтены. Надзор за нами несколько уменьшился, но все же мечтать о побеге было трудно, так как шестьдесят жандармов, вооруженных до зубов, окружали нас.

Мне навсегда запомнилось это раннее летнее утро. Мы с рассвета раскапывали одну большую яму; мы не успели произвести раскопку, как появился Махоль, который подозвал к себе оберштурмфюрера Шульца и, как мы называли его, главбандита Тифензона, и начал с ними о чем-то совещаться. Мы сразу поняли, что случилось что-то серьезное. Нервный тон Махоля и несколько уловленных слов из разговора подсказали нам, что наш конец близок. Гудайский и Пауль дубинками погнали нас в сторону, приказали нам срочно вырыть яму в 4 метра шириной и 2 метра глубиной. Мы сразу поняли, что на этот раз роем могилу для самих себя. Каждый из нас стал обдумывать, как бы вырваться из когтей смерти. Поговорить друг с другом, посоветоваться нам не удалось. Малейшее, даже шепотом произнесенное слово каралось ”гуммами” — ударами резиновой палки. Когда яма была готова, нас всех проверили и выстроили возле ямы, повернув к ней лицом. Махоль взмахнул перчаткой, и цугвахмейстер Вахт дал приказ: ”В яму!” Я крикнул: ”Спасайтесь, бегите, только в разные стороны!” От страшного напряжения нервов все пронзительно закричали и бросились бежать. Раздались очереди автоматов, которые уложили многих из нас, но все же даже раненые старались бежать в гущу леса, находившегося на расстоянии 200 метров от ямы. К вечеру в лесу мы встретились вдвоем, я и Эдельман. Мы в течение трех суток бродили по лесу, питались кореньями и листьями. Воду пили из луж и боялись выйти из леса. На четвертый день мы пришли к Грабовке недалеко от Белостока. Мы узнали, что Красная Армия утром заняла город. Сердца наши затрепетали великой радостью, мы поняли, что спасены. Из нашей группы остались в живых девять человек: я, Эдельман, Рабинович, Гершуни, Фельдер, Врубель, Лев Абрам, Шиф и Липец. Спустя одиннадцать дней мы все были в Белостоке. Трудно рассказать и передать наши чувства, когда мы очутились на земле, на которую вступила Красная Армия. Но еще сегодня звучит и, наверное, уже всю жизнь будет звучать в наших ушах этот приказ накануне смерти: ”Ин дер грабе, марш!” — ”В яму, марш!”

ПРЕДСМЕРТНОЕ ПИСЬМО ЗЛАТЫ ВИШНЯТСКОЙ (Местечко Бытень)

Это письмо я нашел в местечке Бытень, Барановичской области. Оно написано перед казнью Златой Вишнятской и двенадцатилетней Юнитой — мужу и отцу. Около 1800 евреев Бытени были убиты немцами.

Майор Владимир Демидов.

Мистеру Вишнет Оранж, США

31 июля 1942

Моему Мошкеле и всем моим дорогим!

25 июля у нас произошла ужасная резня, как и во всех других городах. Массовое убийство. Осталось 350 человек. 850 погибли от рук убийц черной смертью. Как щенков бросали в нужники, детей живых бросали в ямы. Много писать не буду. Я думаю, что кто-нибудь случайно уцелеет, он расскажет о наших мучениях и о нашем кровавом конце. Нам пока удалось спастись... но насколько? Мы каждый день ждем смерти и оплакиваем близких. Твоих, Мошкеле, уже нет. Но я им завидую. Кончаю, невозможно писать и не могу передать наших мучений. Будьте здоровы все. Единственное, что вы можете для нас сделать — это отомстить нашим убийцам. Мы кричим вам: отомстите! Целую вас крепко, крепко. Прощаюсь со всеми вами перед нашей смертью.

(приписка)

Дорогой отец! Прощаюсь с тобой перед смертью. Нам очень хочется жить, но пропало — не дают! Я так этой смерти боюсь, потому что малых детей бросают живыми в могилы. Прощайте навсегда. Целую тебя крепко, крепко.

Поцелуй от Г.

Твоя И[37]

СЕМЬЯ ТЕМЧИНЫХ ИЗ СЛУЦКА. (Отрывки из писем, полученных летчиком Ефимом Темчиным). Подготовил к печати О. Савич.

1

27.IX. 1944 г.

Здравствуй, Ефим. Зайдя в горсовет, я нашел твое письмо, адресованное туда, с запросом о твоей семье. Сообщаю тебе, как воину, у которого сердце крепкое, что твоих, которые остались здесь, как и моих, в живых нет. О тебе слыхал, что ты совершил большие боевые дела. Я всегда знал, что ты будешь таким.

Твой товарищ детства Анатолий Потехин.

2

2.X.1944 г.

Здравствуй, дорогой и единственный брат мой Ефим! Наконец-то я нашел из всей семьи одного дорогого и близкого мне человека. Но рана в моей душе никогда не заживет. Ты и больше никто, знаешь, как я любил и уважал нашу семью, как мать часто плакала о нас. А теперь никого уже нет в живых. Ефим, ты не можешь себе представить, как мне жаль мать, отца, Пинхоса, Фрейду, Нехаму и Розу. Я еще никак не могу узнать судьбу Мани.

В последний раз я видел родных в 1941 г., 22 июня, в 10 часов утра. А ты их не видел еще больше, ты ведь уехал учиться. Я с ними простился и уехал на фронт. 24 июня мы вступили в бой. 26 августа я был тяжело ранен под Черниговом. Восемь месяцев пролежал в госпиталях. Потом опять пошел на фронт и снова был тяжело ранен. Теперь нахожусь в Литве в нестроевой части. Я все время старался узнать что-нибудь о семье, но безрезультатно. Семья у меня всегда в уме, вспоминал ее, когда вставал, когда садился кушать, когда ложился спать. Но к тому удару, который я получил, когда пришло письмо о судьбе семьи, я был подготовлен, ибо я видел, что немцы делали с евреями. В Каунасе они расстреляли и сожгли 65000 евреев. Я видел после освобождения города, как вытаскивали обгорелые трупы людей. Ефим, нужно взять себя в руки и быть человеком. Я тебя прошу, возьми себя в руки. Ты сам знаешь, как я любил семью. Когда мы были дома, я как старший работал больше всех и помогал семье, потому что я любил семью и особенно мать. Ибо мать, это самое родное и близкое, что есть в твоей жизни. Я так работал, потому что я жалел мать. Ефим, ох, как жалко, что у нас нет ни одной фотокарточки нашей семьи, даже не будет на что посмотреть, чтобы вспомнить ее. Ефим, еще раз буду просить тебя взять себя в руки и быть человеком. Ты не обижайся, что я так тебе пишу, но кроме тебя у меня больше никого нет. Ты для меня большое счастье.