Пётр Толочко - Власть в Древней Руси. X–XIII века

• Название: Власть в Древней Руси. X–XIII века
• Автор: Пётр Толочко
• Издательство: Алетейя
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91419-449-6

В книге исследуются основные властные органы древнерусской государственности X–XIII вв.: князь, вече, дума, тысяцкий, воевода, посадник. Тема эта — одна из наиболее дискутируемых в отечественной историографии. Главный вопрос, на который историки пытались найти ответ, заключался в том, имели ли названные управленческие структуры институциональное содержание. Приходили к разноречивым суждениям, иногда вообще отрицающим государственный статус Древней Руси.

Анализ имеющихся письменных источников позволил автору обосновать вывод, что власть в Древней Руси, будучи хорошо структурированной, определенно имела институциональный характер. Она вполне сопоставима со средневековой европейской правительственной системой. Подтверждением этому является то, что древнерусская власть оказалась способной обеспечить восточнославянскому обществу юридически регламентированный распорядок жизни, очертить его территориальные пределы и защитить их, а также поддерживать договорные межгосударственные отношения.

---

Из сказанного явствует, что дума являлась постоянно действующим органом власти, без которого не мыслилось княжеское правление. Она была не только «актом думания или советования князя с людьми», как утверждал В. И. Сергеевич и другие историки, но вполне действенной политической институцией, участвовавшей наряду с князем в выработке решений по всем вопросам жизни страны или земли, которые подлежали княжеской юрисдикции.

Отказывая думе в институциональности, С. В. Юшков мотивировал это тем, что развитие феодальной власти не дошло еще до того уровня, когда нужно было бы создание какого-то особого органа, стоявшего над князем и его окружением.[126] Слово «окружение» тут явно лишнее, потому, что именно оно и было этим самым органом, правда, стоящим не над князем, а рядом с ним. Не была дума и частным делом князя, как это представлялось А. Е. Преснякову. Она в такой же мере древний политический институт, как и князь. Вместе с князем дума олицетворяла княжеский правящий двор.

В. И. Сергеевич, на собственный риторический вопрос — был ли князь обязан иметь советников? — отвечал, что «конечно нет». Однако, как остроумно заметил М. А. Дьяконов, не мог указать ни одного князя, у которого не было бы советников.[127] Но если практика княжеских советников или думцев была давней и постоянной, то не является ли это доказательством того, что она стала нормой политической жизни, пусть и не закрепленной юридическим актом. Это осознавал не только князь, но и его думцы. Показательным здесь может быть заявление дружины Мстислава Изяславича о том, что князь без них не мог ни замыслить зла против Рюрика и Давыда Ростиславичей, ни исполнить его. «Тобѣ без нас того нѣльзя было замыслити, ни створити».

Таким образом, содержащиеся в летописи свидетельства, позволяют видеть в княжеской думе постоянно действовавший орган государственной власти. Конечно, это еще не учреждение, как полагал В. О. Ключевский и другие историки, и, тем более, не однопалатная парламентская структура, как утверждал В. Т. Пашуто, но определенно политический институт, вполне соответствовавший уровню государственного развития Древней Руси X–XIII вв.

Глава 3 Княжеские съезды

В недавно опубликованной статье, посвященной институту княжеских съездов на Руси, московский историк А. С. Щавелёв посетовал на то, что со времени обращения к этой теме Г. Г. Тельберга (1905) мера ее изученности возросла не принципиально.[128] Если иметь в виду количество специальных публикаций, то, наверное, с таким утверждением можно согласиться. Действительно, их не много, хотя и больше, чем об этом знает молодой исследователь.[129] Если же говорить о постижении сущности этого явления, а также его места в государственном развитии Руси, то придется признать полную некорректность такого высказывания, «мера» изученности княжеских съездов в работах советских историков-руссистов оказалась такой, что принципиально выйти за ее методологические пределы не удалось и автору новой публикации.

В. Т. Пашуто считал княжеские съезды «высшим органом власти феодалов», а А. С. Щавелёв — политическим институтом, в котором наблюдается «нарастание феодальных элементов за счет привлечения на них представителей светской и духовной знати некняжеского происхождения».[130] Новации же его свелись, по существу, к тому, что, в отличие от предшественников, считавших съездами только социально значимые княжеские сборы, он в качестве таковых видит любые встречи князей. Потому и насчитал их в домонгольский период 170, полагая, что и эта цифра не является исчерпывающей. Многие из них не попали на страницы летописей, что вполне возможно.

Прежде, чем приступить к анализу известий о княжеских съездах на Руси, необходимо отметить, что их выборку составят сравнительно немногие летописные свидетельства. По существу, только те, в которых действительно отражены общерусские проблемы, требовавшие коллективных княжеских решений. Будь-то в сфере законодательства, внутреннего миропорядка или же внешних отношений. Чаще всего князья собирались для обсуждения вопросов войны и мира с половцами. Инициаторами их созыва на снемы или сонмы, как правило, были великие киевские князья, местом их проведения — Киев или какой-либо пункт Киевской земли. Институт этот действовал вплоть до монголо-татарского нашествия, хотя и не имел сколько-нибудь четкой процедурной регламентации. В том числе и по периодичности его функционирования, в чем никакой регулярности не было. Съезды собирались от случая к случаю.

В свое время исследование вопросов места и роли съездов в политической системе Руси я начал с анализа известий о Любечской встрече князей. При этом, назвал ее первой в ряду аналогичных общерусских встреч. Если исходить из количественного состава участников, то, наверное, ее можно квалифицировать и так. Но если из характера обсуждаемых проблем, первенство придется отдать встрече Ярослава Мудрого и Мстислава Тмутараканского, состоявшейся в 1026 г. у Городца. На ней были приняты решения чрезвычайной важности, имевшие безусловно общерусское значение.

В летописи сказано, что братья поделили Русскую землю по Днепру: «Ярославъ прия сю сторону, а Мьстиславъ ону».[131] Формально произошел раздел сфер влияния, фактически же была установлена дуумвирная форма правления на Руси, покончившая с длительной княжеской усобицей. При этом, старшим князем признавался Ярослав. Это определенно следует из слов Мстислава: «Сяди в своемь Кыевѣ: ты еси старѣйшей братъ, а мне буди си сторона».[132] Летописец подытожил свой рассказ следующей фразой. «И начаста жити мирно и в братолюбьствѣ, и уста усобица и мятежь, и бысть тишина велика в земли».[133] Особенно примечательным здесь является то, что несмотря на раздел, для летописца Русская земля осталась единой. Тишина установилась не в землях, но в земле.

Раздел по Днепру, о котором, время от времени, будут вспоминать киевские Мономаховичи и черниговские Ольговичи, был не государственным, но обычным административным размежеванием владельческих полномочий между Ярославом и Мстиславом. Именно так его понимали уже Ярославичи, когда он не стал преградой для вокняжения в Киеве Святослава, а затем и Всеволода. И в последующем черниговские князья неоднократно будут занимать великий стол киевский. На попытки князей из клана Мономаховичей обосновать незаконность их претензий на Киев ссылкой на соглашение Ярослава и Мстислава, черниговские Ольговичи неизменно отвечали, что имеют равные права с Мономаховичами. Так было в 1174 г., когда великий киевский князь Ярослав Изяславич напомнил Святославу Всеволодовичу о давнем разделе по Днепру, а также в 1195 г. когда аналогичный аргумент был предъявлен Рюриком Ростиславичем, Всеволодом Юрьевичем и Давыдом Ростиславичем Ярославу Всеволодовичу. В обоих случаях черниговские князья не считали себя связанными этим давним договором. Мотивация их равных прав на Киев была совершенно бесспорной. Они являлись единого деда внуками.

1174 г. «Он же (Ярослав Изяславич — П.Т.) поча ему (Святославу Всеволодовичу — П.Т.) молвити: «Чему тобѣ наша отчина, тобѣ си сторона не надобѣ»». На что Святослав ответил: «Я не угринъ и не ляхъ, но единого дѣда есмы внуци, а колико тобѣ до него (Киева — П.Т.), толико и мнѣ».[134]

1195 г. «Тое же осени сослався Рюрикъ со Всеволодомъ сватомъ своимъ и с братомъ своимъ Давыдомъ послаша мужи свои к Ярославу и ко всимъ Олговичам рекше: „Целуй к намъ крестъ со всею своею братьею, яко вы не искати отчины нашея Кыева и Смоленьска под нами и под нашими дѣтьми и под всимъ нашими Володимеремъ племенемь. Како насъ раздѣлилъ дѣдъ нашѣ Ярослав по Дънѣпру, а Кыевъ вы не надобе“».

«Ольговичи же сдумавше и пожалиша себе рекше ко Всеволоду: „Ажь ны еси вмѣнилъ Кыевъ тоже ны его блюсти подъ тобою и подъ сватомъ твоимъ Рюрикомъ, то в в томъ стоимъ, аже ны лишитися его велишь отинюдь, то мы есмы не угре, не ляхове, но единого дѣда есмы внуци. При вашем животѣ не ищемь его, ажь по вас кому Богь дасть“».[135]

В летописи сказано, что встреча Ярослава и Мстислава произошла у Городца, хотя и не уточнено у какого: Остерского или Киевского. А. С. Щавелёву кажется, что предпочтительнее отнести ее к Остерскому Городцу, поскольку он находился точно посредине между «столицами» двух братьев — Киевом и Черниговом. Однако, в любом случае, согласно ему, встреча проводилась во владениях Мстислава, что будто бы свидетельствует о его доминировании.[136]

Но в том-то и дело, что не в любом случае. Если в Городце Киевском, в пользу чего свидетельствует летописное известие, то тогда определенно во владениях Ярослава. «В лѣто 6534. Ярославъ совокупи воя многы, и приде Кыеву, и створи миръ с братом своим Мьстиславомъ у Городьця».[137] Ведь известно же, что и после раздела за Киевом оставалась на Левобережье полоса шириной до 15 км. Тем более это справедливо ко времени до раздела. Однако, если бы встреча братьев состоялась и в Городце, что на Остре, она не могла бы свидетельствовать о каком-то доминировании Мстислава. Здесь нужно руководствоваться не сомнительными домыслами, а словами самого Мстислава, признавшего старшинство Ярослава и отказавшегося от претензий на Киев.