Михаил Кожемякин - Красная Валькирия

• Название: Красная Валькирия
• Автор: Михаил Кожемякин
• Издательство: Вече
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2010

История трагической любви "женщины российской революции" поэтессы Ларисы Рейснер и Николая Гумилева, разворачивающаяся на фоне событий Первой мировой и Гражданской войн, экспедиции Красной армии в Персию, первой советской дипломатической миссии в Афганистан и жизни петроградской литературной богемы в эти роковые годы... Издано: М., "Вече", 2010.

---

  Чалмоносный паломник, совершивший хадж в святой город Мекку и видевший камень Каабы, оторвался от четок и бросил на Ларису недоумевающий взгляд. Не пери-утешительницу, прекрасную деву, которую Аллах отпустил из рая в чудесный сад поэта Гафиза, увидел мулла в этой странной, одетой в мужской наряд женщине в остроконечном шлеме. Караван демонов во плоти пылил по Хезарийской дороге: демоны ухали, свистели и приплясывали, кровавые звезды украшали их остроконечные шлемы, а возглавляла караван демонов женщина в мужской одежде. Мулла окаменел от изумления и негодования, а его тощий слуга схватился за спрятанный под халатом старый револьвер, вопросительно глядя на господина.

  - Ишь ты, испужался, буржуй толстозадый! - хохотнул один из морячков, успевший изрядно хлебнуть спирта. - А второй, разбойник, - чисто мощи, а туда же, зенки топорщит! Шмальнуть его, что ли?

  - Не стоит смеяться, товарищ! - одернула его Лариса. - Местное население уважает служителей культа. А нам пропаганду вести нельзя. Мы здесь послы, а не Красная армия.

  Комиссарша намеренно назвала муллу служителем культа. Она давно привыкла говорить на понятном матросам языке и даже боялась иногда, что в дыму и огне сражений, среди пролитой крови, своих и чужих ран, забудет высокий язык поэзии. Поэтому и бормотала стихи в недолгие передышки между боями - пока бойцы устало матерились и били вшей, а их командиры размешивали кокаин в водке и твердили о мировой революции. В такие минуты Ларисе казалось, что стихи чужды этому миру, привыкшему жить в крови и пепле, но когда она, словно заклинание, повторяла заветные, истертые работой сердца строки, все становилось на свои места, и жизнь обретала смысл и вес. Даже такая - на дорогах братоубийственной войны, которую "братишки"-моряки фамильярно называли Гражданкой.

  Вот и сейчас ей хотелось сказать другое, совсем другое - обратиться к святому человеку почтительно и возвышенно, например, так: "Ты, дервиш, первый в нашей вере, ты сыплешь мудрость, как цветы...". Но Лариса знала, что ответом на ее странные слова будет хохот балтийской братвы, а кто-нибудь из "братишек" обязательно скажет: "Совсем с ума спрыгнула баба, по-своему, по-барски, заговорила...". Вместо этих возвышенных строк Гумилева комиссарша добавила: "Совнарком запретил нам ставить к стенке местных попов и буржуев - пока что нам нужно привлечь на свою сторону временного попутчика, так называемого эмира Амманулу-хана".

  - Братва, с местными пока не связываться! - веско поддержал жену Раскольников. И добавил, обращаясь к доморощенному переводчику: "Товарищ Лепетенко, поприветствуйте служителя культа!".

  - Ну, Семен, сбрехни что-нибудь по-ихнему, по-персюцки, - подначивали Лепетенко товарищи.

  Семен Лепетенко открыл затрепанный словарь, стал мусолить пальцем страницы, потом пробормотал несколько слов, отдаленно напоминавших фарси.

  Мулла испугался еще больше: приветствие человека в полосатой рубахе без ворота показалось ему страшной тарабарщиной, языком шайтана. От такой мерзости следовало немедленно очистить себя намазом. Святой человек с помощью слуги спустился с лошади, слуга расстелил для него на земле молитвенный коврик, приготовил кувшин и медный таз для омовения, и мулла стал молить Аллаха, чтобы дьявольское видение рассыпалось в прах, стало тенью и маревом.

  - Смотри, братцы, поклоны бьет! - удивлялись дипломаты Страны Советов.

  - И славно у него выходит, ровно в церкви, - с невольным восхищением сказал молодой матрос, прятавший под тельником крестик.

  - Отставить разговорчики! - прикрикнул на него Раскольников. - Поехали, пусть местный служитель культа и дальше в пыли валяется. Наше дело - сторона. Пока - сторона. Мы в этой стране представляем Советскую Россию, но к мировой революции их призывать права не имеем. Наркоминдел запретил особой директивой.

  Чтобы успокоить муллу, Лариса сняла с головы буденовку. Под остроконечным шлемом были спрятаны пышные темные волосы, ионийские завитки которых сводили с ума друзей-поэтов. Теперь мулла видел в Ларисе пери, для забавы или по странной прихоти надевшую мужской костюм. Только пери могла оставить открытым такое прекрасное лицо, только пери Аллах мог наделить таким смелым и царственным взглядом глубоких и темных, как на старинных персидских миниатюрах глаз. И только у пери могла быть такая по-детски растерянная и по-царски торжествующая улыбка!

  Мулла поднялся с колен, почтительно склонился перед Ларисой и произнес слова приветствия. Ответом ему был хохот балтийских морячков, не испытывавших никакого почтения ни к дородному "служителю культа", ни к его тощему слуге. Тогда мулла решил, что пери попала в плен к демонам и схватил было за узду ее лошадь, но Раскольников, которому изрядно надоела эта странная сцена, дал знак каравану.

  Демоны вместе с пери исчезли в дорожной пыли, а уязвленный в самое сердце мулла еще долго стоял посреди дороги и смотрел им вслед. Удивительное видение послал ему Аллах: райскую деву пленили дэвы, надели ей на голову остроконечный шлем с кровавой звездой, заставили носить мужскую одежду и, быть может, завладели ее бессмертной душой... Горько и грустно стало мулле, словно он и не совершал паломничество в святой город Мекку. И долго еще потом он вспоминал райскую деву, которая ехала по Хезарийской дороге в сопровождении каравана демонов. Вспоминал и просил у Аллаха свободы для несчастной!

Глава пятая. Штурм Персии

  Встреча с муллой напомнила Ларисе о подлинной цели ее пути. Раскольников и балтийские морячки из его свиты, Владимир Кукель, оправивший на дно морское отборные корабли Черноморского флота, чтобы они не доставались белым и Антанте, переводчик поневоле Семен Лепетенко, даже собрат по перу - Лев Никулин, все они ехали в Афганистан, чтобы сделать азиатского Петра I, эмира Амманулу, если не другом, то хотя бы союзником Советской России. На одном из привалов Раскольников, смакуя циничные подробности, рассказал "братишкам" о том, что Амманула еще тот "хрен" - организовал убийство своего любимого папаши Хабибуллы и собственноручно выколол глаза обожаемому дяде Насрулле. "Словом, - поправился Раскольников, когда к его рассказу прислушалась Лариса, - Амманула - человек крупный и решительный, как в политике, так и в преступлениях".

  "Ты прав, политика и преступления - одно и то же", - съязвила Лариса, и Раскольников снова почувствовал - с бесцветной опустошенностью и отчаянием, что его с женой разделяет пропасть, которую не преодолеть боевыми подвигами и славой, разделенной на двоих властью и даже этим совместным изгнанием. Лариса прошла с ним Гражданку - не стесняясь, отдавала жестокие приказы, расхаживала с маузером по палубе и охотно играла в комиссаршу. Но ее руки, сжимавшие маузер, была непростительно белыми, и расхаживала она перед матросами в парижском платье, и даже порой грассировала всем назло, так что "братишки" хорошо понимали, что кожанка комиссарши - "невзаправду", что эта барыня охотнее бы надела что-нибудь свое, барское, и ведут ее по военным дорогам боль и ненависть, нестерпимая ненависть к прежнему, дореволюционному миру, и к нему же - безумная, бездумная любовь.

  Федор Ильин, назвавший себя Раскольниковым из любви к топору, который опустил на голову старухи-процентщицы герой романа Достоевского, еще недавно - мичман императорского флота, закончивший гардемаринские классы, незаконный сын протодиакона Федора Александровича Петрова и дочери флотского генерал-майора Антонины Васильевны Ильиной, был для революционных балтийских "братишек" своим. В Федоре Федоровиче не наблюдалось Ларисиной невольной утонченности, непростительной для большевистского начальства одухотворенности. Он шел по революционным дорогам потому что искал власти - и нашел ее. Нашел, как любой балтийский морячок, которому удалось выбросить за борт командира и взять власть на судне.

  В балтийской матросской вольнице Раскольников-Ильин был своим, а Лариса - чужой, прихотью командира, "персидской княжной", которую новоявленный Стенька Разин для забавы нарядил в комиссарскую кожаную куртку и галифе. Матросов удивляла небывалая, почти собачья преданность, которую Раскольников испытывал к Ларисе, к ее редкой, властной красоте и невольной, старорежимной одухотворенности. "Персидская княжна" стала командиршей, отдавала приказы, ловко стреляла, во время высадок на берег носилась на коне перед строем - словом, усердно и искусно играла свою роль. Но в редкие минуты затишья маска комиссарши падала с ее уставшего лица: в такие мгновения она смотрела вокруг непонимающим взглядом и бормотала стихи, при звуке которых Раскольников хватался за маузер, бросался к жене, а потом, испуганный и завороженный ее властным спокойствием, опускал оружие и отходил в сторону. Чьи стихи читала она? Конечно, Гумилева.