Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость

• Название: Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость
• Автор: Эмиль Золя
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1966

В двадцатый том Собрания сочинений Эмиля Золя (1840–1902) вошел роман «Плодовитость» из серии «Четвероевангелие».

Создавая тенденциозный, проповеднический роман, Эмиль Золя во многом уходил от реалистического метода. Роман построен им нарочито иллюстративно. Каждый эпизод и каждый персонаж призваны воплощать и иллюстрировать некий тезис. Все персонажи разбиты на две основные, противостоящие одна другой группы: с одной стороны — положительные Матье и Марианна с их потомством, свидетельствующие своим примером о преимуществах плодовитости (к ним еще примыкает доктор Бутан); с другой стороны — остальные действующие лица, отрицательные, совершающие преступления против естественного закона деторождения. Все поступки персонажей, все их мысли и разговоры связаны с одним-единственным вопросом — деторождением. Они много рассуждают, резонерствуют: Золя передает Матье свои мысли по основному вопросу книги, а персонажам, не желающим иметь детей, — мысли своих идейных противников. Золя дифференцирует и воплощает в разных персонажах различные мотивы ограничения семьи или отказа от деторождения (Бошены, Моранжи, Сегены, Анжелены, Лепайеры, Серафина). В определении этих мотивов он опирается на факты действительности, обобщенные в прочитанных им книгах или наблюденные им самим.

Под общей редакцией И. Анисимова, Д. Обломиевского, А. Пузикова.

---

За десертом, когда служанка удалилась, Моранж, став после обильного завтрака разговорчивее, показал жене глазами на гостя и сказал:

— Он наш верный друг, мы можем ему открыться.

Валери кивнула головой и улыбнулась, изъявив свое согласие.

— Так вот, дорогой друг, весьма возможно, что я скоро оставлю завод. Ну конечно, не сегодня, но я всерьез об этом подумываю… Да, я размышляю уже не первый месяц: посудите сами; я надрываюсь восемь лет кряду и получаю всего пять тысяч франков! Самое главное, ужасно сознавать, что нет никакой надежды заработать больше!

— Это чудовищно! — вставила Валери. — Иногда хочется размозжить себе голову об стену!

— Разве не благоразумнее при таких обстоятельствах попытать счастья в другом месте?.. Помните Мишо, того юношу, который лет шесть назад был моим помощником на заводе? Очень способный малый… Прошло всего шесть лет с тех пор, как он перешел от нас в банк «Креди насьональ», и угадайте-ка, сколько он сейчас зарабатывает? Двенадцать тысяч франков. Понимаете — двенадцать тысяч!

Эта цифра прозвучала как барабанная дробь. Супруги Моранж восторженно закатили глаза. Даже девочка и та покраснела.

— В марте я случайно встретился с Мишо, он рассказал о себе и был очень со мной любезен, даже предложил помочь мне. Тут есть, само собой разумеется, известный риск! Он сказал, что вначале придется довольствоваться жалованьем в три тысячи шестьсот, зато потом оно быстро повысится до весьма внушительной суммы. Три тысячи шестьсот! Но как прожить на такие деньги, в особенности теперь, когда мы переехали на новую квартиру и наши расходы соответственно возросли?!

Валери заявила безапелляционным тоном:

— Кто не рискует — не выигрывает! Я с утра до вечера твержу об этом. Разумеется, я за благоразумие и никогда не допущу мужа до опрометчивого поступка, способного испортить все наше будущее. Но не может же он прозябать в положении, его недостойном.

— Итак, вы решились? — спросил Матье.

— Бог ты мой! — протянул Моранж. — Жена все подсчитала, и мы решились, если, конечно, не произойдет ничего непредвиденного… К тому же должность в «Креди насьональ» освобождается только в октябре… Пусть этот разговор, мой друг, останется между нами, до поры до времени нам не следует ссориться с Бошеном.

Моранж посмотрел на часы, — этот исполнительный, прирожденный служака славился своей пунктуальностью. Валери поторопила служанку, и та принесла кипящий кофе, но тут вошла гостья, появление которой до того взбудоражило хозяев, что они забыли обо всем на свете.

— О! — вскричала Валери, зардевшись от гордости и поспешно вставая. — Баронесса Лович!

Серафина, которой было уже двадцать девять лет, рыжая, красивая, высокая, элегантная, славилась в Париже своим великолепным бюстом. Ее алые губы торжествующе улыбались, в огромных карих глазах с золотыми искорками горел пламень ненасытного вожделения.

— Не беспокойтесь, друзья, умоляю вас. Служанка приглашала меня в гостиную, но я прошла прямо сюда… Дело в том, что я тороплюсь… Заехала за вашей очаровательной Рэн, хочу повести ее на утренник в цирк.

Эти слова вызвали новый взрыв восторга. Дочь замерла от радости, а мать не знала, как и благодарить Серафину.

— О, баронесса, вы чересчур добры к нам; ну право же, вы ее слишком балуете, эту девочку!.. Она не одета, вам придется, к сожалению, немного подождать. Идем скорее, Рэн, я тебе помогу. Мигом, не больше десяти минут!

Оставшись с мужчинами, Серафина, не скрывая удивления, что видит здесь Матье, весело подошла к нему и на правах старой знакомой пожала ему руку.

— Ну, как живете?

— Очень хорошо.

И так как она уселась возле него, он, явно недовольный этой встречей, машинально отодвинул стул.

Когда Матье только что поступил к Бошенам, он сошелся с Серафиной. Отчаянная искательница приключений, истеричка, не знающая, что такое мораль и угрызения совести, пылкая и сильная, она, казалось, была создана для страсти. Она выросла среди шумной заводской суеты, возле неутомимого труженика отца и брата Александра, завзятого эгоиста, а позднее появилась двоюродная сестра Марианна, доброе создание, здоровая, веселая, благоразумная девица. С малых лет Серафина проявляла нездоровое любопытство. Говорили, будто в один из праздничных вечеров она отдалась совершенно незнакомому человеку. Затем последовало ее скандальное замужество с бароном Ловичем и ее бегство из родительского дома с прекрасным, как бог, проходимцем. Через год она родила мертвого ребенка, поговаривали об искусственном выкидыше. Жадно искавшая наслаждений, к тому же чудовищно скупая, она прогнала мужа, без чего не могла получить отцовское наследство, а затем мужа убили в одном из берлинских притонов. С тех пор, радуясь, что у нее развязаны руки, молодая вдова без оглядки пользовалась своей свободой. Она не пропускала ни одного праздника, о ней рассказывали бесчисленные истории, говорили о ее мимолетных связях, уверяли, будто она не остановится ни перед чем, лишь бы тотчас завладеть приглянувшимся ей мужчиной. Ее свободное отношение к любви переходило все границы, но внешне она соблюдала приличия и не афишировала своих связей, поэтому ее, очень богатую и очень красивую, по-прежнему любили и принимали в обществе.

— Итак, вы живете в деревне? — спросила Серафина, вновь повернувшись к Матье.

— Да, вот уже три недели.

— Я узнала об этом от Констанс. Повстречалась с ней вчера у госпожи Сеген на журфиксе. А вы знаете, ведь мы помирились с Констанс, она даже довольна, что я наставляю на путь истинный своего братца.

Серафина терпеть не могла золовку и постоянно вышучивала ее, как, впрочем, вышучивала всех ближних, — дерзко и никого не щадя.

— Представьте себе, разговор зашел о знаменитом хирурге, докторе Годе, который изобрел способ избавить женщин от необходимости рожать. Я все ждала, когда же Констанс осведомится об его адресе. Но она так и не решилась.

Тут вмешался Моранж.

— Я слышал о докторе Годе, одна из подруг моей жены рассказывала о нем. Говорят, он производит необычайные операции, прямо чудеса творит. Преспокойно вскрывает живот, словно шкаф, рассматривает внутренности, удаляет все лишнее, закрывает обратно, и женщина здоровехонька. Ну не чудесно ли это?

Моранж пустился в подробности, рассказал о больнице Марбеф, одно из отделений которой возглавляет доктор Год; в его клинику сбегаются любопытные, чтобы поглядеть на операцию, так же как стремятся попасть на театральную премьеру. Доктор отнюдь не бессребреник, он берет с богатых клиенток огромные суммы, но в равной степени стремится к славе и потому проделывает самые рискованные опыты над неимущими пациентками клиники. В газетах то и дело появлялись о нем статьи, он охотно демонстрировал представителям прессы оперированных женщин из простонародья, с помощью шумной рекламы привлекая богатых дам. Весельчак и скептик, этот врач холостил женщин, как кроликов, причем без малейших угрызений совести: ведь он уменьшает число несчастных, это ли не благодеяние?

Серафину насмешило смущение и негодование Матье, и она расхохоталась, показав ослепительно белые, как у волчицы, зубы, сверкнувшие между кроваво-красными губами.

— Каково, друг мой?! Это не доктор Бутан, который как панацею от всех болезней рекомендует своим пациенткам рожать. Поражаюсь, как может Констанс иметь дело с этой наседкой мужского пола: ведь сама она каждое утро щупает свой живот, в ужасе, не забеременела ли… В конце концов, она права. Фи! Гадость какая! Какой кошмар!

Моранж сочувственно подхихикивал, желая показать свое полное согласие с Серафиной. Однако Валери все еще не появлялась, и Моранж забеспокоился, не слишком ли долго его жена заставляет баронессу ждать. Он спросил разрешения отлучиться, чтобы помочь Валери поскорее нарядить дочку.

Лишь только они остались наедине, Серафина устремила на Матье взгляд своих огромных, пламенных глаз, в которых вспыхивали золотые искорки. Она уже не смеялась, и на ее ироническом лице, обрамленном рыжими кудрями, застыло выражение какой-то дерзкой похоти. Наступило длительное молчание, словно ей хотелось смутить и покорить Матье.

— Ну как, здорова ли наша добрая кузина Марианна?

— Да, здорова.

— А ребятишки подрастают?

— Подрастают.

— Итак, вы счастливы в вашем захолустье в роли отца семейства?

— Вполне счастлив.

Она снова умолкла, но продолжала смотреть на Матье вызывающим, искрящимся взглядом, чаруя, как волшебница, блеском глаз, проникающим, словно яд, в самую глубину сердца. Наконец она медленно проговорила:

— Значит, между нами все кончено?

Жестом он подтвердил, что кончено. Все уже давно отошло в прошлое. В то время ему было девятнадцать лет и он только что поступил на завод Бошенов, а Серафине, тогда уже замужней, шел двадцать второй год, и однажды вечером она внезапно ему отдалась. Он был моложе ее на целых три года и не смог совладать с зовом плоти, которая не всегда подчиняется рассудку. Несколькими месяцами позже, перед женитьбой на Марианне, он решительно порвал с Серафиной.