Роджер Желязны - Колесо Фортуны

• Название: Колесо Фортуны
• Автор: Роджер Желязны
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2001
• ISBN: 5-04-002567-Х

Риск, страсть, азарт — вот три карты, на которые поставлена жизнь настоящих Игроков. Их судьба не ровная дорожка к белому домику под красной черепичной крышей или солидному банковскому счету, а дьявольская лотерея, в которой шанс дается только тому, кто сегодня у удачи в фаворе. И если на зеленое сукно стола брошены не золотые монеты или хрустящие купюры, а красота, любовь, время жизни, а может быть, страны, планеты, вселенные, Игра становится только увлекательнее.

---

Все вышесказанное верно и в отношении игроков.

Удача. Риск. Привыкание. Общие черты разных страстей. Итак, берем ручку и бросаем кости.

Барри Молзберг, Кейт Коджа СТРЕНОЖЕННЫЙ

Никогда не ставь на то, что может говорить.

Дэмон Раньон

Восемь к пяти. Они сбили его на виртуальной доске до уровня восемь к пяти; подлог, конечно, но попробуй сказать об этом. Попробуй сказать им хоть что-то. Попробуй сказать, кто ты такой, чего тебе это стоило, какими могут — должны — быть механизмы чувствительности. Их лоснящиеся тупые лица ясно видны в убывающем свете, так же как наклон головы, тени носогубных складок, их сужающиеся кверху лошадиные лбы.

Что можно им сказать? Им нельзя сказать ничего.

* * *

ПЕРЕД СКАЧКАМИ: Уолкер устанавливает Леди Света, шепчет ей что-то во время демонстрационного проезда. Дрожащее, неровное дыхание, влажные, покрытые пеной бока; душно, но она постарается, она всегда старается. Длинные ноги, коричневые ноги движутся ритмично, иногда порывисто сбиваясь с ритма. Она чутко слушается поводьев, ее нельзя ругать, она может понести на поворотах, если закусит удила. Она немного пуглива, робеет, если слишком натянуть поводья, но хороший, сильный, собранный наездник сможет с ней справиться. Он обязательно справится. Линии ее тела для Уолкера гиперреальны, он больше чем видит ее: каждый мускул, каждый изгиб, каждое зернышко пота, каждый пупырышек на ноздрях, каждый волосок находится именно там, где его невозможно не увидеть, но и невозможно постичь; проступающая под кожей мускулатура, воздух, омывающий ее тело, подобно воде, то, как она движется в толпе других столь же опасных созданий, нереальных, как весь ее бег. О Боже, Боже, она ведь просто зверь, думает возбужденный Уолкер. Она там и не там, его Леди Света, мелькающая перед ним, словно во сне. Он не может ни покорить, ни приручить ее, только скакать, скакать сквозь плотное течение гиперреальности. В жокейской куртке, слившийся со своей Леди Света, Уолкер чувствует ее силу, протекающую через его собственное сознание, ее силу, его силу, перетекающие из одной сущности в другую. На этот раз он должен победить. Он обуздает ее и выиграет Виртуальное Дерби.

Потому что он должен: победит, и все тут. Восемь к пяти, пять к восьми, все равно. Плевать — ему не помешают никакие обстоятельства — достаточно уже проигрышей в миллиметре от победы, сердцебиений, падений; но то было лишь подготовкой, а этот раз станет наградой за все; во что бы то ни стало он и его гиперреальный зверь, воображаемая, настоящая Леди Света добьются своего.

Гипотетическая миля с четвертью, с двумя поворотами, первый и последний шаг к цели, и все теперь в их власти: жар его собственных мышц, зажженный ею, его усилия и напряжение; возможно, он гнездится где-то на самом краю ее сознания, этот наездник, но он должен максимально это использовать, вся борьба, все движение не меньше ее, чем его, и во время движения он так же стремителен, так же воспламенен — ярость и страсть в их беге. Посмотрите, как они бегут. Билеты, пожалуйста, никого не ждем, все уже вошли, вниз по склону, вверх по склону, по всей трассе к победе. Он знает ритм каждого, всех соперников: Амоса и его Рыцаря Первого Порыва, обожаемую и вероломную Хильду со своим Оленем Тьмы и все остальных, придуманных и подлинных, колдунов и колдуний, шепчущих слова правды и лжи, втискивающих себя в машины и сенсоры из гонки в гонку, и все это ради одного последнего, огненного момента: Виртуального Дерби. Ах, Грэмпс! Солнечный Джим выиграл Виртуальное Дерби! Уолкер знает все это, но знает также, что помимо необходимости вспомнить существует и сопутствующая потребность, более тонкая, — она накатывает медленно, заполоняя собой все, захватит и его, если он не сумеет вырваться, не сумеет победить, — потребность забыть. Это должно было уже стать скрытой частью его сущности, но сейчас главное — это она, он и его Леди Света, разжигающая огонь в его крови и несущаяся с не свойственной лошадям яростью и свойственной лошадям точностью, смешение антроморфизма и звериной дикости, о которой он уже думал недавно; знать, не видя, знать, что она ждала Виртуальное Дерби, чтобы показать свою великолепную стать, и теперь рвется вперед с неудержимой силой, не свойственной ей прежде. Осознание того, что на этот раз она превосходит его собственный опыт, возможно, даже не подвластна ему, кажется шокирующим, даже смешным: он думал, что не может быть ничего, что находится за пределами его опыта, во всяком случае, не эти сюрреальные лошади, не эти серые полосатые туннели, через которые они рвутся к свету, не кровавый стук его сердца. Нет ничего, не изведанного Уолкером, и все же…

…И все же несчастный, взвинченный Уолкер чувствует, как бешеное мелькание ее ног тащит его по тропам и туннелям его собственной необъяснимой сущности, тащит сквозь свет к тьме; о, глубокое постижение, глубже, и глубже, и — о! — глубже, в разъяренные пещеры его сердца, в его злополучную, ужасную, зияющую и отнюдь не виртуальную Душу.

* * *

НАКАНУНЕ ГОНКИ: «Ты должен принять решение, — сказала Хильда, — так продолжаться не может. Мы должны покончить с этим, иначе нас засосет, мы станем как репа в амбаре; еще несколько гонок, и у нас не останется выбора, мы сойдем с ума. Нас привяжут к кроватям — ты этого хочешь? Нужно покончить с этим, — говорила она, — пока мы еще можем это сделать. Неужели это все, чего ты действительно хочешь? Это все, чего ты действительно хотел?»

— Я тебе все время говорю, — сказал он, — и говорю еще раз: уже скоро. Хорошо? Уже совсем, скоро мы с этим покончим.

Вот так они теперь разговаривали, он и Хильда, так они говорили и перед тем, как идти, куда должны были пойти, и это ощущение надвигающейся беды объединяло и подталкивало обоих к решению, настолько необратимому, что оно уже начинало проникать в их жизнь, обвивая их своими усиками; но все же он будет оттягивать принятие этого решения сколько сможет, сколько смогут они оба. Не то чтобы это было наркотиком, хотя, конечно, это было наркотиком, но дело не в этом: он все глубже постигал особенности техники, и теперь он собирался выиграть, отточив до предела свой метод и собрав в кулак волю. Дайте ему выиграть, отпустите вперед; если он сумеет победить, выжить и мозги его не лопнут, то Дерби освободит его до конца жизни, даст возможность вести исследования. Однако восемь к пяти. Восемь к пяти — это ужасное, чудовищное занижение, Леди не из категории восемь к пяти, она не из этой группы: он рассчитывал на три к одному, четыре к одному. Означало ли это, что в публике сидят еще большие дураки, чем он, или здесь присутствует какой-то неожиданный элемент, нечто, о чем он не подозревает?

Он не знал ничего. Но: «Прежде всего не следовало в это ввязываться», — голос Хильды все еще звучал в ушах, растерянный и расстроенный. На экране большие глаза, крупные губы, нежные скулы; бутон лица безо всякого следа предстоящих скачек, уже не его лицо, но разве может быть иначе? Угрюмое лицо, лишь поцелуй света, исходящий из глаз, окрашивающий щеки, угрюмость удара молота, но все же он застал ее врасплох с этим светом, и в ней было чувство, внезапные жесты, быстрый промельк или пульсация этого света, который превращал ее лицо в лицо неповторимого чудесного ребенка, налет трансцендентности и сияние, холодное сияние, омывающее его, словно вода, влекущее его к их дальнейшей, еще более глубокой близости, хотя они и без того были близки.

— Нам кажется, что мы владеем ситуацией, — говорила она, как не раз говорила прежде и скорее всего будет говорить и впредь, — но это не так. Мы ничего не контролируем, мы забираемся в эти машины, и что они с нами делают? Фаталист, — говорила она, — вот как я себя называю, фаталист; а потом мы начинаем действовать, и все меняется. Я никогда не задумываюсь над тем, что здесь происходит, пока не окончится первая дюжина заездов, но мы-то что делаем? Вот что бы мне действительно хотелось узнать: что мы делаем, что все это должно означать? Становимся ли мы лошадьми? Или они становятся нами? Что они пропускают через наши мозги? Как по-нашему, кто мы такие?

И дальше, и дальше в том же духе, и, конечно, у нее не было на это ответов. Все рассуждения Хильды оканчивались ничем. С ними больше никого не было в кают-компании, как они называли эту комнату, а наездники, беговая дорожка, даже публика — все это было на компьютере. Только внешние наблюдатели, техники, были реальными: реально реальными и одновременно гиперреальными, подключенными к внешнему, панорамному аспекту. А здесь и сейчас, в этом замкнутом пространстве, они были вдвоем, они с Хильдой разговаривали перед большим заездом; это было их личное время, дополнительное время, когда они могли нелегально потрахаться или предаться иным наслаждениям, о которых могли лишь мечтать, а в машины загрузиться в самый последний момент, но они с Хильдой были уже слишком захвачены ритуалом, они могли говорить только о лошадях, скачках, Виртуальном Дерби, своих жизнях и выборе, словно все эти вещи были реальными, тогда как все это были лишь какие-то миазмы, погруженные в некую энтропическую мешанину из альтернатив, не существуя за пределами их самоосознания, и их самих охватывало, пронизывало и окружало чувство беспрерывного головокружения, которое не могло не возникнуть при таком постоянном столкновении с нереальностью.