Георгий Струмский - Наско-Почемучка

• Название: Наско-Почемучка
• Автор: Георгий Струмский
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1974

Дорогие ребята!

Две увлекательные и очень своеобразные повести написал для вас современный болгарский писатель Георгий Струмский. Их герой Наско необычайно любопытен, и его интересует буквально всё — от космоса до проблемы, как стать невидимкой. Вы не только прочитаете о его необыкновенных приключениях, о том, как он вдруг оказался в старой, ещё царской Болгарии, но и узнаете много интересного о Болгарии новой, чудесной, замечательной стране. Перевела эти повести для вас известная детская писательница Ирина Токмакова.

---

— Самая короткая? — навострил уши Наско.

— Самая короткая, — подтвердил старик.

И, не дожидаясь нашей просьбы, начал рассказывать: «Жила-была бабка. У неё была внучка. Бабка внучке купила порося. Вот и сказка вся».

Дед Стойне угостил нас черносливом. Потом попытался позабавить нас загадками. Потом помолчал, пососал трубку, глубоко вздохнул и встал.

— Чего приуныли? Ну, раз уж вы говорите, самый старый да самый старый, покажу я вам одну штуку.

Он кряхтя распрямился, направился в угол к пёстро расписанному сундуку и наклонился над ним. Крышка скрипнула протяжно и жалобно. Запахло лавандой.

Мы с Наско едва усидели на своих табуреточках. Так и хотелось соскочить с них, чтобы заглянуть поверх согнутой спины деда в скрипящий таинственный сундук.

Наконец дед Стойне обернулся и направился к нам, кашляя.

— Вот что откопал на поле дед моего деда. Самая старая сабля. Может быть, ещё принадлежала она и самому Шишману.

Сабля блеснула в его подрагивающих руках и опустилась на наши протянутые ладони. Тонкое остриё блеснуло огоньком.

— В наших краях много сражался царь Шишман[2]. Говорят, что там, где упала с его плеч царская багряница, стало село Багрянцы. А там, где убили его коня, стало село Конево. А там, где был самый жаркий бой, возникло село Шишковцы.

Рукоятка сабли грела мне ладонь, она была тёплой, как будто только что, а не несколько веков назад сжимала её человеческая рука.

Совсем стемнело, когда дед Стойне проводил нас до дверей и почти насильно сунул каждому в карман по два больших яблока.

Река светилась во мраке, как брошенная сабля. Окна в ближайших домах поблёскивали, как лукавые глаза деда.

— Приходите ко мне ещё! — крикнул он нам вслед. — Жаль, что я не сумел показать вам самого старого человека. Зато я-то доволен, что узнал самых симпатичных мальчишек в деревне.

Рассказ третий

Сколько всего людей на свете? Больше трёх миллиардов. Много это или мало?

Я подсчитал, что если все люди возьмутся за руки, то опояшут нашу планету восемьдесят раз.

Из дневника Наско-Почемучки.

С некоторых пор моего друга Наско волнует одна сложная проблема: он хочет стать невидимым.

Когда впервые Наско поделился со мной этой идеей, она показалась мне несерьёзной и даже попросту смешной.

Как это так — стать невидимым?

Чем заниматься пустыми делами, лучше побыстрее собрать запчасти для походной рации, которую мы мастерим вот уже два месяца у нас во дворе под навесом.

Наско всё это выслушивал молча. Его не задевали мои шуточки. Не трогали и мои упрёки.

Только один раз огрызнулся:

— Как это — незачем становиться невидимыми? Какое же это «пустое дело»? Сам Васил Левски[3] говорил о шапке-невидимке! Если бы Апостол был невидимым, никакие предатели не смогли бы его предать, никакие каратели его не схватили бы.

Ну вот, даже Левского впутал! Я уж знаю его: если какая-то мысль им овладеет, — всё, нет никакого спасения. Ни упросить его, ни запугать нельзя, ничто его не остановит.

Наско-Почемучка решил стать невидимым, и всё тут.

— Шапки-невидимки бывают только в сказках, — убеждал я его.

— Ха, «только в сказках»! — передразнивал меня Наско. — А помнишь, как летом мы не могли найти кузнечика?

— Какого кузнечика?

— На лугу. Он стрекотал где-то рядом с нами, мы его целый час искали, да так и не нашли. Значит, он был невидимкой.

— Не невидимкой, а просто он зелёный. Сливается с травой. Вот мы его и не видели. Как зелёная гусеница на зелёном листе. Или серая ящерица на камнях.

— Вот ещё! Ты что, не знаешь, что на свете есть много невидимых растений и зверей?

— Да не невидимы они, просто у них защитная окраска. Они сливаются с окружающей средой, чтобы спрятаться от своих врагов.

— Или наоборот: чтобы легче было выследить добычу, — добавил Наско. — Например, белый медведь среди снега и льда. Или царь зверей лев. Он ведь самый сильный в степях и пустынях, ему бояться некого, а шкура у него жёлтая, как песок или пожухлая от солнца трава.

— Ты говоришь, как по учебнику.

Так мы ни до чего и не договорились. А на следующий день Наско опять начал:

— Как ты думаешь, сколько живых существ может находиться на берёзе одновременно?

— Сколько? Наверное, с десяток наберётся.

— Тысячи, тысячи! — завопил Наско. — Я читал, что берёза — это настоящий небоскрёб, где живут тысячи жителей!

— Да ну?! А где же они?

— Где? — ответил Наско вопросом на вопрос. — А где миллионы насекомых, которые приходятся на каждый гектар луга? А где миллионы насекомых, живущих в садах и на полях?

— Под шапкой-невидимкой, — подыграл я Наско.

Наско не обратил на это внимания.

— Многих из них, конечно, не увидишь. Они живут под корнями, в земле, живут под корой и в древесине. Но немало насекомых живут прямо у нас на виду, и всё же мы их не видим. Потому что они действительно невидимы.

— Но ты же не желаешь быть «невидимым», как кузнечик или белый медведь. Ты хочешь стать действительно невидимым!

— Да. Как Гриффин.

Всего неделю назад мы читали роман Герберта Уэллса «Человек-невидимка».

— Жалко, что так глупо разбилась эта пробирка, — вздохнул Наско, — а то бы…

— Но Гриффин и всё, что с ним случилось, — это ведь писатель сам напридумывал.

— Знаю, что напридумывал. А всё-таки что-то в этом есть.

— Гриффин сам мог становиться невидимым, а одежда-то его была видна! — возражал я Наско. — Чтобы стать невидимым, ему надо было раздеться догола! Можешь себе представить, как ты побежишь голый по снегу и потащишь санки на горку?

— А что, могу. Было бы очень даже интересно!

Вот так всегда: уж если Наско заведётся, то его не удержишь. Через пару дней весь класс только об этом и говорил.

— Если бы я стал невидимым, — сказал я, — я бы подглядел в журнал. Интересно, какую отметку тебе поставит товарищ Николов за такое открытие.

— Если я стану невидимкой, — сказал Милчо, — я пройду в кино без билета и просижу подряд три сеанса.

— А я, как сделаюсь невидимкой, заберусь в автобусе в шофёрскую кабину и поеду куда захочу. В Софию поеду. И там посмотрю матч «Левский» — «Спартак». Настоящий, а не по телевизору.

— А я, как сделаюсь невидимкой, дёрну Мурджо за хвост, а он даже не сможет меня схватить. А потом пойду в кондитерскую и наемся чего захочу, — размечталась Цветанка.

— А я, когда стану невидимым, помогу деду Стойне переколоть все дрова, — сказал кто-то.

— Можешь переколоть и сейчас. Для этого не обязательно становиться невидимым.

— Когда я стану невидимкой, — сказал я, — то приду на заседание сельсовета и в книге решений запишу: «Постановили. На лугу за рекой построить стадион. Только для детей. Выровнять футбольное поле, баскетбольную и волейбольную площадку. И ещё — чтобы был специальный зал для шахмат».

— А я, когда стану невидимкой, — решил Милчо Техника, — исправлю тройку по пению на пятёрку.

Только Латинка не захотела становиться невидимкой. Она захотела другое: чтоб у неё появилась сестрёнка-двойняшка.

— Мы будем близнецы, похожие как две капли друг на друга. Чем плохо? Никто нас не сумеет различить. Даже товарищ Николов. Моя сестра будет учить алгебру и задачи решать и свои и мои. А я себе буду рисова-а-ать…

Наско-Почемучка стоял в сторонке и в разговорах участия не принимал. Потом он заспешил и пошёл домой. Так мы и не узнали, что бы он сделал, став невидимкой.

А мы ещё долго бродили по улице и всё говорили, говорили.

Проснулся я оттого, что лаял Мурджо. Я соскочил с кровати и прилепил нос к окну. Стекло заледенело, и двор стал невидимым. Я потёр стекло указательным пальцем. В маленьком кружочке показался кусочек забора. Я увеличил кружочек и увидел сарай. Затем показалась поленница, за ней — горка. На меня глянули угольные глаза снежной бабы.

Я всё тёр и тёр указательным пальцем и дышал на стекло, и скоро в растаявшем кругу задымила труба на крыше у деда Стойне, качнулась заиндевелая вершина тополя. Я решил, что Мурджо я оставлю невидимым. Пусть себе лает в будке или возле неё, и пусть его не будет видно. Но потом я отказался от этой мысли. Сжалился над ним и его тоже оттопил во имя нашей старой дружбы. Мурджо лаял так радостно и громогласно, что я засомневался, правильно ли мы в тот день определили, чья собака громче всех лает.

Так я разморозил дом, двор и улицу. Только Руен остался невидимым во мгле. И тут меня осенила идея, которой я решил немедленно поделиться с Наско.

Жалко только, что я ещё не успел сделаться невидимкой. Тогда можно было бы выскользнуть из дома, а не идти на цыпочках, оглядываясь на каждом шагу, чтобы мама не заметила.