Григорий Ряжский - Люди ПЕРЕХОДного периода

• Название: Люди ПЕРЕХОДного периода
• Автор: Григорий Ряжский
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-63845-1

Как известно, душа человеческая имеет реальный физический вес. Вот только как его узнать, с помощью каких измерений? Григорий Ряжский предпринимает интереснейшую попытку осуществить такое «взвешивание» при полном отсутствии каких-либо измерительных приборов. Героев романа, таких непохожих друг на друга, объединяет одно удивительное качество: оставаясь внешне неотличимыми от обычных людей, они лишены самого главного — крохотной, почти невесомой частицы. А можно ли вернуть потерянную душу?

---

— Ну а какой ещё? — привычным движением Пётр пожал плечами под хламидой. — У тебя другой, что ли, есть какой, кроме Верховного? — И продолжил изливать в мой адрес накопившуюся за время службы нематериальную желчь: — А эти все слюни пускают, на досрочность какую-то рассчитывают. Только тут им — не там, тут как-никак система работает, хоть и не без сбоя, конечно, но всё ж больше со справедливостью, чем наоборот. Хотя… как посмотреть… — Он встал и снова сел, не умея, видно, преодолеть в себе необоримое желание выговориться на предмет всех этих несовершенных дел. И продолжил, углубляя ранее начатую тему: — А остальные, понимаешь, с Овала этого не слазят, галдят там круглосуточно как карлы с кларами, типа междугороднего переговорного пункта себе устроили, желают, видите ли, до параллельных своих достучаться, достать их по-любому, чтобы то ли пожалеть, то ли про себя справиться у них же, то ли просто любопытство их одолевает, как они там, бездушные, дальше по жизни пробиваются: лучше стало им после параллельности этой или ещё чумней, чем до неё было. И так часами, часами, без укорота. Ангелоиды эти несчастные еле справляются, но виду не показывают, не положено, держат добродушную мину при плохой игре, еле успевают развести меж собой страждущих оградить своего параллельного. Морока, честно сказать, мало не покажется, по себе знаем!

— И мало того, что выпас себе дармовой устроили, так у них там внизу далеко не всякий в курсе, что вообще остался обездушенным, и к тому же представления не имеет, что он ещё кому-то тут нужен, в принципе, и что здешние добиваются их и нервничают, вместо чтоб созерцать и устремляться в окончательную вечность и блаженство, — плохо скрывая накатившее возмущение, вставил своё слово Павел. — Хотя, с другой стороны, это и понятно: тамошние параллельные откуда знать могут про тутошних? Тем более, сами остались при другой натуре, с какой жить-то, может, и легко, а человеком быть — ещё как у кого выйдет, очень по ситуации. Запросто можно и обычным натуральным уродом заделаться, одним чисто туловищем, без морали и без понятий, — он вздохнул. — Вот мы же с Петькой, как только просекли, что в нашем случае обратная связь не работает, тут же с канала соскочили, другим место уступили и больше не совались туда, сами себя же вычеркнули. А нам-то как никому туда бы маляву бросить, в смысле, проясняющую дело весточку, ты даже не представляешь, как нужно. А то обитаем тут, а что там — не ведаем, кто теперь у нас кому Петро, а кому кто Павлик. — Он горестно вздохнул. — Да и если так уж сказать, то шанса у нас — нуль, наш с братом Петром Проход с той стороны был в таком интересном месте, ты не поверишь — в библиотеке, куда теперь наши с ним параллельные ни ногой, это ж ясно, и сколько б мы к Овалу ни ходили, всё будет впустую. Хотя время от времени порываемся, бывает, конечно, но это больше так, для очистки совести оболочки. — Он снова вздохнул, но обратно ничего из себя не выпустил. — Зато теперь думаем, может, именно за такую нашу самоотверженность и терпение нас против графика досрочно на второй оборот перебросили — спасибо Магде. Хотя тут уже неважно, без разницы. Главное, сведения подала куда надо, наверно, и вовремя, не прохлопала момент. Чего-то ей от нас, видно, отдельное надо. А чего, не поймём пока.

— Слушай, Петь, а как же они за временем следят? — Я вдруг понял, что всё, о чём они сейчас толкуют, не долетает до моего сознания как надо. Наверное, время ещё не пришло вникнуть на полную катушку в суть каждого слова и в каждый их совет, и, отвлекая себя на вторичное, я в то же время упускаю в этих разговорах чрезвычайно важный момент для прояснения моего предстоящего обитания. И потому уточняю, ловя судьбу за хвост, переспрашиваю: — То есть, я хочу понять, что тут у вас вообще со временем происходит, какие дела? Ночь-день — не поймёшь, часы, как я понял, в натуральном виде, в циферблатном, тоже отсутствуют, жрать-пить неохота, до́ ветру сходить — потребности, как я понял, нет ни у кого вообще: пищеварение то ли отсутствует вовсе, то ли временно не задействовано. Откуда ж отбивка любым делам, от чего считать-то, чем? По наитию, что ли, по указке какой, по сигналу со стороны? Или у вас, нижних, всё уже по-другому против нас, кто ещё никакой вообще?

— Хороший вопрос, Герыч, — с готовностью отозвался Паша, снова вклинившийся в беседу, поскольку опять резко вдруг захотел высказаться. — Мы с Петькой сами, как очнулись после Перехода, мало чего поначалу соображали, мы вообще такими заковыристыми вопросами типа твоего даже не заморачивались. Это тебе с нами ещё повезло, брат, как никому, можно расслабить оболочку и потрындеть, как со своими. А нас-то женщина встречала, серьёзная, не в пример нам с Петькой, обстоятельная как проповедница, из ранних да деловых, не меньше. Красивая. Такие на том старом свете корпорациями руководят или пиар-службами при больших людях. За нас отвечает с первого дня, посланником была тогда, но тоже нижним, как мы теперь. Сейчас уже серединной сделалась. Но нас ведёт, как и вела, не передала по принадлежности. Короче, как только свет глазной убрала, мы её нормально разглядели, от и до. Интересное дело, смотришь — вроде нравится внешне, всё при ней, хоть и не так, чтоб совсем молодая уже, не девочка, короче, ближе скоро к среднему возрасту, но все дела: рост, объём, губки тонкие, формы оболочки под мешком нормальные угадываются. И похожа на кого-то сил нет как, но так оба мы и не вспомнили. А всё равно не хочется. Нет тяги по мужской линии, как отрезало. И не потому, что страх ещё не отпустил, или удивление у нас такое было острое, что перекрыло мужское начало, а просто как бы ушла сама потребность соединять себя с противоположностью, как и не было её никогда. Оно и понятно, с другой стороны, тут-то кому оно надо плодиться да род свой продлять, тут другие задачи у всех — нелюдские, воздушные, душевные, благостные. Да и нечем особенно плодить, если уж на то пошло, — добавил он с долей обречённости в голосе, — по себе не чувствуешь, что ли? — Он неопределённо кивнул на нижнюю часть моей хламиды и осклабился. — А звать Магда. Или сестра Магда. Кто по вере была до надземки, не в курсе, не обсуждала с нами. Знаем только, что не православная, вроде, по рождению, а в остальном — как все мы, без нации, рода, без любого племени, но с той же благой целью — мироощущать по-новому и пробиваться к Высшему. Крутая бабёнка, оболочка у неё что надо, крепкая.

— И с амбициями, — вставил своё слово Петя, — как все они, об каких и там не мечтай, и тут на кривой козе не подъедешь. Плюс к тому, деятельная и порядок любит. Чую, далеко пойдёт щелка эта, рано не остановится. К тому ж имя у ней правильное, евангелического звучания, тут такие любят, так нам думается с Пашкой, лишний бонус ко всем остальным делам.

— Так со временем-то чего, я не понял? — пропустив мимо ушной оболочки информацию об этой посторонней мне Магде, я всё же не терял ещё надежду хотя бы минимально определить для себя точку отсчёта в этой новой реальности. Насчёт женского вопроса, подумал, — решать буду потом, оставлю на финал адаптационного периода. Может статься, не так уж всё и погано будет по этой части.

— А-а, ты про это, — откликнулся Паша, — с этим тут просто, запоминай, брат. Смотри: ты на первом обороте пока, это значит, всё ещё условно подчиняешься правилу первого дня творения, так тут всем говорят, прямо в ухо получаешь от никого по сути. Отсюда — вывод: всё условно существующее вокруг тебя время состоит из одного только света и тьмы, то бишь без конкретных дней с ночами, без нюансов и без дробей. Ходи себе, перемещайся, думай о своём внутри этих двух величин: о высоком, добром, сердечном, миросозерцай пространство — от тёмной стенки до светлой. Усталости не будет никакой, за это будь спокоен. О пище тоже можешь не заботиться совершенно — даже в голову не придёт, гарантирую. Тут одной духовки столько окажется, что глаза бы не глядели, если сказать по-простому. Ну а потребность, та самая, какой интересовался, ясное дело, вообще не предвидится. Как говорится: нет прихода — нет и ухода, всё по закону бытия. Как и с женским полом — проехали, ку-ку.

— Ну допустим, — согласился я, слегка напрягшись, чтобы по ходу дела ничего не забыть, — хожу, думаю, от света до тьмы и обратно. Ну и потом чего? Дальше-то как?

— Дальше? — встрял Петя. — А дальше, когда чуток пообвыкнешься, внутренне примешь для себя обновлённую программу бытия и если не сорвёшься по слабости прошлой жизни и не слетишь с очерёдности, то переведёшься на второй оборот, как мы с Пашкой перевелись. Потом встанешь на службу, как мы встали. Нам, кстати, с братано́м скоро уж четвёртый оборот нормально светит, это практически дело решённое, уже намекнули. И это вполне серьёзно, друг ты мой, это прямиком путь на Вход, если не осрамимся где-нибудь по старой памяти или не поддадимся попутному искушению вроде излишней болтовни с вновь прибывшими пацанами. — Он подмигнул мне и улыбнулся. — Так нам наша Магдалена сказала, посланница. Она нас курирует, мы — тебя. И так по кругу, до самого верха: что до Входа, что после него — всё расписано, ни одной дырки, ни единого сбоя, как на усиленной зоне. В хорошем, я имею в виду, смысле.