Фелипе Фернандес-Арместо - Цивилизации

• Название: Цивилизации
• Автор: Фелипе Фернандес-Арместо
• Издательство: АСТ
• Жанр: Культурология
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-056644-0; 978-5-403-00426-8

Фелипе Фернандес-Арместо — известный современный историк, преподаватель Университета Миннесоты, лауреат нескольких профессиональных премий и автор международных бестселлеров, среди которых особое место занимает фундаментальный труд «Цивилизации».

Что такое цивилизация?

Чем отличается «цивилизационный» подход к истории от «формационного»?

И почему общества, не пытавшиеся изменить окружающий мир, а, напротив, подстраивавшиеся под его требования исключены официальной наукой из списка высокоразвитых цивилизаций?

Кочевники африканских пустынь и островитяне Полинезии.

Эскимосы и иннуиты Заполярья, индейцы Северной Америки и австралийские аборигены.

Веками их считали в лучшем случае «благородными дикарями», а в худшем — полулюдьми, варварами, находящимися на самой низкой ступени развития.

Но так ли это в реальности?

Фелипе Фернандес-Арместо предлагает в своей потрясающей, вызвавшей множество споров и дискуссий книге совершенно новый и неожиданный взгляд на историю «низкоразвитых» обществ, стоящих, по его мнению, много выше обществ высокоразвитых.

---

Первый период великой экспансии совпадает со временем политического единства. Кости для предсказаний рассказывают о жизни и обязанностях царей конца второго тысячелетия до н. э.: оракулы часто сообщают о выслушивании докладов и раздаче приказов; о получении дани: проса, черепашьих панцирей, лопаток; цари проводили жизнь в поездках по тысячам поселений. Царские дороги, воссозданные на основании этих предсказаний оракулов, отражают политическую географию: цари с грохотом перемещались вверх и вниз по большой вертикальной артерии царства вдоль восточного рукава изгиба Желтой реки, объезжали города и поместья к югу от реки, до Хуаи, и иногда севернее до самой реки Янцзы. Царь был обычно занят на войне или на дипломатических переговорах, предмет которых составляли среди прочего браки. Позже императоры называли это «распространением своей милости». Для солдат «заботы нашего повелителя» означали раны, холод и грязь, переход «от несчастья к несчастью», разлуку с любимыми и жилища «подобные логовам тигров и буйволов… в дикой пустыне»[599]. Военная служба, уплата налогов и послушание закону не могли быть навязаны исключительно угрозой смертной казни, хотя такая угроза часто звучала.

Но прежде всего царь был посредником между людьми и богами: он совершал жертвоприношения, советовался с оракулами и следовал их советам, он вспахивал почву, молился об урожае и дожде, основывал города. Охота — единственное развлечение, удостоившееся внимания оракулов: но если царь половину времени проводил на охоте, можно предполагать, что это было функциональное занятие, способ развлечь советников и послов, потренировать всадников, проверить границы и обеспечить добавление к обычному меню[600]. Ученые утверждают, что отмечают в этих документах усиление делового тона: ссылки на сны и болезни сокращаются, заметнее становятся лаконичность и оптимизм. Иногда гадальные кости открывают нам революционные перемены в совершении обрядов — свидетельство того, что цари, отбросив рамки традиции, старались оставить в мире собственный след. Таким явным радикалом был Цзу Цзя, который сократил приношения мифическим предкам, горам и рекам и увеличил — историческим и непрямым предкам, а также установил фиксированный календарь отправления подобных обрядов[601]. Вне всякого сомнения, он сознательно модифицировал практику правления предшественников, за одним исключением — за исключением У Дина, самого прославленного и продержавшегося дольше прочих правителя династии.

У Дин — самый живой образ второго тысячелетия до н. э., он наиболее ярко присутствует в позднейшей традиции и наиболее полно воплощен в памятниках своего времени. Хронология его правления полна неясностей, но он жил, должно быть, в XIII веке до н. э. Его помнят как ходившего войной к четырем морям, и правил он своей империей так легко, по словам Меншеса (Мен-Цзу), «словно катал ее на ладони»[602]. Он был великим охотником; в одном случае оракул предсказывал ему добычу «тигра одного, оленей сорок, лис сто шестьдесят четыре, безрогих оленей сто пятьдесят девять и так далее»[603]. Одна из его шестидесяти четырех жен похоронена в самой богатой усыпальнице того времени вместе со слугами, собаками и лошадьми, а также тысячами раковин каури и сотнями предметов из бронзы и нефрита. Хотя остается место для сомнений, ведь тогда существовал обычай называть многих людей одинаковыми именами, особенно на женской половине дворца императора, в архивах того времени мы почти несомненно встречаем упоминания об этой царице. У Дин неоднократно советовался с оракулами по поводу ее родов и болезней. Она была одной из его трех главных жен и спутницей в путешествиях — не только женой и матерью, но активной участницей принятия политических решений. У нее была собственная земля, на которой стоял обнесенный стеной город, и она могла мобилизовать три тысячи воинов, которыми командовала лично.

Царь служил заменой шамана — он воспринимал «остроухую, остроглазую» мудрость призраков и духов, восстанавливал связь с небом, которая могла прерваться из-за беззаконий тяжелого времени[604]. Однако следует помнить, что оракулы опирались на иную технологию установления истины, нежели шаманы, впадавшие в транс[605]. Указания, полученные от красноречиво говорящих костей, отличаются от того, что дают обряды экстатической одержимости; они представляют собой тексты, открытые для объективного анализа, хотя, конечно, тоже непостижимы для непосвященных. Использование черепашьих панцирей ослабило влияние шаманов и передало наиболее важные политические функции волшбы — предсказание будущего, истолкование воли духов — в руки государства. Царь стал хозяином мирского чиновничества, которое записывало и сохраняло результаты гаданий. Из писцов постепенно вырабатывался корпус историографов, запасавших свидетельства, на основе которых можно было надежнее предсказывать будущее.

На этой стадии идеология правления была прагматической: правители эпохи Шан утверждали, что явились осуществить божественную справедливость в отношении прежней, несомненно, мифической, династии, последний представитель которой нарушил свои обязательства правителя, «не проявляя бережливость». К началу первого тысячелетия до н. э. выработалась доктрина божественного избрания правителя: мандат неба снизошел на дом Чу[606]. Трактаты ученых, все более поздние относительно возникновения Китая, которое они описывают, изображают милосердных правителей, выше всего ценивших искусство мира. Желтый император, мифическая доисторическая фигура, считается изобретателем повозки, лодки, бронзового зеркала, котла для приготовления пищи, самострела и «игры типа футбола»[607]. В стихотворениях и народных легендах преобладают сведения о кровавых делах царей, наследовавших право жизни и смерти древних предводителей кланов. Первоначально правление обозначалось топором: до нас дошли изображения этих символов публичной казни, снабженные злобной улыбкой и острыми зубами[608]. «Ваши языки должны быть покорны закону, — предупреждал император эпохи Шан своих подданных в более позднем, но репрезентативном высказывании, которое с одобрением цитирует поэт следующей династии, — чтобы наказание не постигло вас, ведь тогда раскаяние будет бесполезно»[609].

Богатство и война были неразделимыми сущностями правления царей. Могилы некоторых правителей династии Аньян от 1400 до 1100 годов до н. э. демонстрируют природу их власти: тысячи низок раковин каури, которые до появления в Китае монет служили деньгами; бронзовые топоры и колесницы; сотни сложных изделий из нефрита, бронзы и кости, бронзовые сосуды небывалого качества, отлитые в керамических формах, лакированная посуда и сотни людей, принесенных в жертву, чтобы служить царям в будущей жизни или освящать их сооружения и могилы. Фундамент такого правления был шатким: войны, ритуалы, оракулы — все это очень рискованные орудия власти, они уязвимы для прихотей судьбы. Хотя китайские историки традиционно относят начало нового периода к 1100 году и связывают его с приходом к власти династии Чу, никакого резкого разрыва в культурном развитии нет — даже когда правителей династии Чу сменили многочисленные соперничающие царства VIII века до н. э. Такое развитие часто повторялось в китайской истории. Всякая раздробленность оказывалась временной, всякая революция сменялась обратным движением, и каждое сжигание книг приносило ценные результаты.

Феникс Востока: выживание Китая

Последующие столетия разъединения и соперничества не уничтожили цивилизацию; в некоторых отношениях они даже стимулировали ее развитие. Возникли новые технологии, наряду с бронзой постепенно стало употребляться железо. С заменой колесниц, которые монополизировали поля битв вплоть до VIII столетия до н. э., огромными пешими армиями, менялось и общество. Вследствие торговли, несомненно, связанной с появлением около 500 года до н. э. монетной системы, росли познания Китая об окружающем мире, хотя до восстановления политического единства дальние дипломатические связи не вносили серьезного вклада.

Тем временем границы Китая раздвигались не только к югу, но и за истоки Желтой реки, где возникло государство Чин, охраняемое рекой и горами. Оно стало самым сильным из воинственных государств и, покорив все остальные, выдвинуло Ши Хуанди как всеобщего правителя.

Вероятно, возможности человеческого мозга наиболее широко раскрылись благодаря деятельности мыслителей, известных под коллективным именем «Ста Школ». Их возможность заниматься науками опиралась на богатство правителей, которые надеялись использовать силу их мысли. В середине первого тысячелетия до н. э. Конфуций, ученый, перебиравшийся от двора к двору в поисках идеального правителя, оставил наставления, которые до наших дней продолжают оказывать влияние на политику и повседневную жизнь китайцев. Для Конфуция, как и для большинства мыслителей Ста Школ, которым приходилось терпеть предательство и насилие своего времени, главная добродетель — верность: верность Богу, государству, своей семье и истинному смыслу употребляемых слов.