Дэвид Лоуренс - Психоанализ и бессознательное. Порнография и непристойность

• Название: Психоанализ и бессознательное. Порнография и непристойность
• Автор: Дэвид Лоуренс
• Издательство: «Эксмо»
• Жанр: Философия
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-03099-9

В этой книге великий английский писатель Дэвид Герберт Лоуренс (1885–1930), автор блестящих и беспрецедентных по своей откровенности литературных произведений, открывается отечественному читателю с неожиданной стороны. Убедительностью аргументов и обезоруживающей смелостью философские эссе Лоуренса не уступают по силе воздействия его прославленной художественной прозе. Лоуренс удивляет, шокирует и… подтверждает репутацию писателя, которому всегда есть что сказать по-настоящему нового.

В оформлении книги использованы фрагменты гобеленов работы Уильяма Морриса.

---

Всем нам приходилось держать на руках новорожденного или хотя бы грудного младенца, и мы не могли не обратить внимания на разницу ощущений от прикосновения к маленькому, круглому и упругому животу малыша и к его маленькой, круглой и мягкой голове. По этим ощущениям мы могли судить о том, где просто мякоть, а где настоящая жизнь. Все мы видели слепых щенков или слепых котят и слышали, как они пищат. Но откуда берется этот писк? Что это — некие диктуемые мозговой деятельностью восклицания? Нет, это чревовещание: звук исходит из желудка. Там находится центр бодрствования. Посредством писка этих неуклюжих новорожденных существ заявляет о себе их первое, зародившееся еще в плоде сознание. Это не что иное, как бессознательное, обращающееся к нам прямо из того важнейшего брюшного центра, где и у человека располагается его предсознательный «ум».

Здесь, по телу пупка, происходит разрыв новорожденного существа с субстанцией, давшей ему жизнь, здесь впервые разрывается связь. Здесь шрам, как раскрывшийся бутон, навсегда останется напоминанием о боли и первом расцвете индивидуальности. Здесь отметина нашего одиночества во Вселенной, клеймо и печать нашей свободы, нашего совершенства и нашей неповторимости. Отсюда сравнение пупка с лотосом. Отсюда мистический ритуал созерцания собственного пупка. В этом ритуале высший ум полностью растворяется в низшем и первоначальном сознании: последнее сознание возвращается к первому.

Каждая мать понимает это лучше любого философа. Она знает, что такое этот разрыв, знает, что он навсегда разъединяет ее и рожденное ею дитя, давая ему возможность жить своей собственной, отдельной и свободной жизнью. Знает чудную, трепетную розу пупка, нервно содрогающуюся, так что кажется, будто она наделена чувствами и сознанием; знает, как больно этой розе и как она плачет, тоскуя по прежней, разорванной связи, и в то же время смеется, ликуя от ощущения органической полноты своей отдельности и индивидуальной свободы.

Большое солнечное сплетение симпатической нервной системы — это мощный и активный физиологический центр новорожденного. Этим центром младенец вновь тянется к матери, криками и плачем моля об исцелении свежей раны, о восстановлении прежнего их единения. Этим центром направляется его рот, слепо тыкающийся повсюду в поисках материнской груди. Как же он сможет ее найти — еще ничего не видя, ничего не понимая?.. Но не требуются тут ни зрение, ни разум. Помещающееся в брюшной полости великое предсознание посылает младенцу опережающий сигнал — и его, как магнит, с силой притягивает к себе материнская грудь, словно излучающая живой магнетизм.

Приникая к материнской груди, младенец до какой-то степени восстанавливает прежнюю связь с телом матери. Этот удивительный процесс возвращения к прежнему органическому единству — в дородовое состояние — в то же время есть и стимулирование, питательное поддержание новой индивидуальности. Ребенок испытывает глубокое удовлетворение от проявления силы своей собственной, новой воли. Он теперь живет и действует по законам своего собственного космоса, управляемого им из своего собственного, индивидуального центра, но при этом все еще не теряет связи с соседним космосом — материнским телом.

Теплый, животворный поток вновь устремляется из материнского тела в ноющую брюшную полость ребенка, недавно отделенного от матери. Развитие жизни невозможно без этих разрывов, отделений, катастроф: боль — спутница не только смерти, но и жизни. Быть может, нам недостает мужества и в дальнейшем нашем существовании переживать эти животворящие боли? Если бы мы могли вырваться из привычных пут разума и прислушаться к нашему бессознательному разуму, мы обрели бы это мужество с лихвой. Просто мы засиделись в материнской утробе рассудочности.

Великий магнетически-динамический центр нашего первосознания мощно действует в солнечном сплетении. Это им ребенок познаёт новый для него мир в самом начале жизни, когда умом он еще ничего познать не может. У него нет еще зрения, почти нет ощущений и уж вовсе нет никакого мышления. Нам кажется, что у него нет никакой связи с внешним миром; в глазах у него абсолютная тьма, густая, как протоплазма. Но он сознает и чувствует животом — настолько четко и ясно, что это иногда вызывает у нас ужас и чуть ли не раздражение. Точно так же мать нутром своим знает свое дитя — как ни за что и никогда не могла бы знать его головой. Ведь он не может ни мыслить, ни говорить — он может только чревовещать. Но в ответ на это чревовещание из нервного центра матери, из ее солнечного сплетения, исходит прямая, самопроизвольная эманация, посредством которой происходит ее непосредственное общение с нервным центром младенца, что пульсирует в его животе. Так совершается взаимный обмен знаниями, неизрекаемыми знаниями, знаниями в чистом виде, которые, будь они переданы в ином виде, будь опосредствованы и разбавлены любыми иными средствами выражения, бесконечно много потеряли бы и в целостности, и в полноте.

Взаимообмен этот — словно нежное, мягко струящееся, творящее электричество, текущее между великими нервными центрами матери и ребенка. Электричество Вселенной — губительная сила, но живое электричество общения — сила творческая, созидающая. Оно циркулирует между двумя полюсами эмоционального бессознательного двух теперь уже отдельных друг от друга существ, в каждом из них устанавливая первосознание — святой, всеобъемлющий, главнейший поток нашего сознания.

Но есть здесь и другая сторона медали. Эманация между матерью и младенцем несет в себе не одно лишь нежное единение. Она еще способствует и постоянному расширению ранее наметившегося между ними разлома. Поражает богатством оттенков и форм их общение — и в то же время неуклонно увеличивается между ними разобщенность. Если б мы только могли уяснить себе, что эти два процесса должны на протяжении нашей жизни всегда идти рука об руку — и в любви, и в творчестве! Ибо конечная цель человеческого существования заключается в совершенствовании каждой отдельно взятой индивидуальности, единственной в своем роде и неповторимой, а это невозможно без совершенной гармонии между любящими друг друга личностями — носителями этой индивидуальности. Такая гармония, в свою очередь, невозможна без определенной толики одиночества каждого из них, уравновешенного одиночеством другого.

Так же и младенец: находясь в полном единении с матерью, он в то же время нащупывает пути к отдельному, одинокому, независимому существованию. Один процесс — единение — не может протекать без другого — все более углубляющегося разобщения. Новорожденное дитя поначалу испытывает влечение к первичному истоку, льнет к нему и без него обходиться не может. Кажется, что у него пока еще функционирует только тот нервный центр, который побуждает его к единению, к полной близости с матерью. Младенец плачет от страшащего его одиночества, он протестует против разорванной связи. Он радостен и покоен лишь тогда, когда его допускают к груди: тогда он чувствует себя почти так, как будто вернулся назад в утробу.

Почти, но не совсем, ибо даже в эти моменты он все больше ощущает свою новую природу и силу. Вот он безмятежно сосет материнскую грудь — и вдруг отстраняется, отодвигается: чего-то ждет. Что случилось? Его что-то насторожило? Нет, просто включился другой его центр. Младенец отпрянул, весь напрягся. Может быть, это газы? Болит живот? Вовсе нет. Вслушайтесь, как в такие моменты он кричит. Ушами мы слышим больше, чем видим глазами. Это первый крик его эго. Утверждение своей индивидуальности. Крик бунта против неразрывных связей, бунта против единства. В этом крике бурное желание отстраниться от матери — отстраниться от всех и вся. В нем непокорство, упрямое всеотрицание, взрыв темперамента. Что ж, после столь тесного единения с матерью в период утробного развития нужно ли удивляться этим вспышкам ярости у ребенка, этому стремлению к разделению? Криком младенец заявляет об избавлении от плена утробы, он бьется в слепом порыве к свободе, к отдельному, всеотстраняющему, независимому существованию.

И это вполне естественно: и протестующий плач, и даже припадки гнева, — ибо новорожденный стремится вырваться из связывающих его пут, добиться для себя независимости и свободы. Но порывы эти и припадки способны вывести из себя даже мать. Они ее раздражают, хотя, возможно, и не так сильно, как окружающих. Ведь ничто не оказывает столь сильного и прямого воздействия на великое изначальное сплетение нервных центров, как крик младенца, этот слепой, смутный крик о разрыве связей. Сплошная игра на нервах! Никто не может остаться спокойным — всем кажется, будто вдруг резко наэлектризовалась атмосфера. Мать, быть может, менее всех подвержена этой электризации, ибо в ней самой содержится равный по величине и противоположный по знаку заряд такого электричества. Но и в ней тоже неизбежно, хотя и в гораздо меньшей степени, возникают гнев и раздражение.