Анастасия Коробкова - Воскрешенные

• Название: Воскрешенные
• Автор: Анастасия Коробкова
• Жанр: Прочие приключения

---

— Ионизирующее излучение, — дрожащим голосом произнесла я, — всегда опасно?

Герман сел и посмотрел на груду обломков. И намека на ужас в его лице не было — только нарастающий, страстный интерес.

— Не обязательно. Это зависит от жесткости, дозы и еще многих факторов. Но как правило — да.

И вот в этот момент он испугался — за Артема. Сколько тот получил от работающей установки? А при ее разрушении? А пока лежал, заваленный радиоактивными руинами? А чем его поразили?!

Герман сорвался с места со скоростью выпущенной торпеды и помчался к берегу, не оглядываясь. Наверное, он был уверен, что я бегу следом, но я осталась, ошалев от сознания собственного бессилия.

V

Передо мной был враг, который не нападал. Тот, от которого можно было уберечься — но только если знать о нем. Насколько опасны нанесенные им нечувствительные удары? Как лечить поражения?

Эти вопросы шумели в голове, мешая сосредоточиться. Но выход должен быть! Я сильнее смерти, неужели мне не подчинятся наимельчайшие частицы?!

Так, а почему я вообще решила, что излучение, идущее от обломков — ионизирующее? По аналогии с рентгеновскими лучами, также способными проникать сквозь мягкие ткани человеческого тела. Однако проникающая способность не означает обязательную ионизацию со всеми ее вредными последствиями… Или означает? Надо было лучше учить физику!

Как узнать, опасно конкретно это излучение, или нет? Провести опыт на себе? Наверное, я смогу настроить глаза на различение микроскопических подробностей биологической жизни, возможно, вплоть до поведения электронов или нейтронов, но… Проблема в том, что я не человек.

В этот миг все мое сознание опустошил вопрос, прежде в него не попадавший: из чего меня сделали? Да, я знаю — из того же вещества, что и сестер-планет, совершенно разных, иначе структурировав это вещество, но как именно? Мое тело копирует человеческое, в том числе и человеческие ткани, но до какого предела? Как у фантомов Лема в «Солярисе» — до клеток, но не до атомов? Я тоже из нейтрино?

Не зная, что еще можно предпринять, я уставилась на собственную ладонь, подняв руку к солнцу, и попыталась сфокусировать взгляд на мельчайшем участке кожи. Что ж тут рассмотришь… все мешается. Тьфу, дурью маюсь: нейтрино слабо взаимодействует с веществом и электрически нейтрально, то есть, созданная из него, я бы давно развалилась на части.

Хотя… Почему обязательно из нейтрино? Как будто других фундаментальных частиц мало.

Почему не разваливались фантомы Соляриса? Потому что частицы в них удерживались вместе силовым полем планеты… А если бы всё сущее создавалось планетами и удерживалось их силовым полем, а за его пределами разлеталось на кварки и электроны? Обалдеть… Какая идея! Если бы я своими глазами не видела инопланетян на разных планетах, и не прогуливалась по другим планетам сама, обязательно увлеклась бы ею.

Но пора вернуться к собственным кваркам. Не найдя ничего лучше, я прокусила губу и мазнула каплю крови на единственное, что сошло за предметное стекло — поверхность камня, вживленного мне в палец Черным Старшим.

Неужели я и вправду пытаюсь рассмотреть субатомные частицы?..

На самом деле, сейчас это и не нужно. Разбор состава собственной сущности можно отложить на потом. Сейчас важно, меняется ли что-либо на молекулярном уровне под воздействием излучения обломков — всё проще, чем погружаться в квантовую физику, не сходя с места.

Второй глаз в этом деле лишний…

Какие-то круглые разноцветные кусочки…

Состоят из склеенных между собой более мелких кусочков… Это клетки. В них темные ядра и жидковатый бульончик… Прицеплюсь к ядру… Какой-то крупяной комок…

Слабо?. Дальше — слабо?. Придется довольствоваться этим.

Я села на корточки у самого крупного обломка и уткнулась в него ярко блеснувшим на солнце камнем.

…Ничего. Кровь успела засохнуть? Наверное… Как проверить иначе?

Прямо сейчас — никак. Остается признать поражение.

Может, Герман что-то выяснил, обследовав Артема? Не следовало бы, конечно, возвращаться на «Тайну» — если Германа посетит гениальная мысль обследовать и меня тоже, выкрутиться будет сложно. Но узнать, что происходит, очень важно.

VI

— Она пришла! — пробегая мимо меня, крикнул Кирилл и скрылся в конце коридора.

Я пошла в ту сторону, откуда он мчался — в зал управления.

На секунду оторвавшись от микроскопа, Герман вскинул на меня взгляд, стоивший целого состояния — столько облегчения и затаенного счастья в нем было — потом деловито бросил маячившему за ним бортврачу:

— Отстань, Серега, не до того! — и вернулся к окуляру.

Предположив, что он более перспективно, чем я, исследует попавшую под облучение кровь, я тихо присела на табурет у противоположного конца стола.

Вид у Сереги был озабоченно-несчастный. В одной руке он держал бутыль с изотоническим раствором, а в другой — иглу с трубкой, и явно пытался придумать, как приспособить все это к капитанской вене.

— Левая рука, — вполголоса подсказала я. — Фонило сквозь нее.

Серега посмотрел на меня жалобно, а Герман молча ухмыльнулся.

— Тёмке, значит, полное промывание всего, — вдруг возмутился находившийся здесь же Егор, — а тебе только какой-то укольчик!

— Ну, мне-то детей не делать, — не отвлекаясь от созерцательной деятельности, еле слышно буркнул Герман и добавил громче: — Нечего было устраивать саботаж.

— Асю уколи, — подсказал Егор, словно это компенсировало бы возмутившую его несправедливость.

Серега, нацелив на меня иглу, словно дуло, мгновенно обогнул стол.

Я подставила руку.

Гм, научно-технический прогресс коснулся здесь даже системы капельного вливания: вогнав в меня иглу, Серега просто положил бутылку на стол, и раствор по короткой трубке сам потек в вену. Никаких приспособлений на бутылке не было.

Убедившись, что все подключилось нормально, бортврач воткнул в трубку еще какую-то ампулу с острым металлическим наконечником.

— Что чувствуешь? — осведомился он.

— Ничего, — ответила я. — Все в порядке.

— Не, надо тоже промыть, — стервозным тоном встрял Егор.

Серега растерянно посмотрел на капитана.

— Не надо, — отрубил Герман.

Примчался Кирилл, грохнул на стол толстенный справочник, раскрытый на таблице с немыслимыми формулами, и встал смирно.

Подводную лодку накрыло безмолвие. Парни даже не двигались. Герман поглядывал в справочник, возвращался к микроскопу и делал короткие записи в испещренном разноцветными значками блокноте. Я — смотрела на него. Используя на полную случайно выпавшую мне редкую возможность. Остановив сердце, разумеется.

Интересно. Хоть сердце не активировало чувства, мне все равно было приятно смотреть на Германа. Это удовольствие было иным, спокойным и достаточным, без ощущения переполненности энергией, но и без изоляции от действительности; без светового преображения пространства, но и без страха потери…

После погружения в ненависть Дарха мне, как никогда, необходимо было смотреть на Германа. Необходимо понимать, что есть тот, кто думает обо мне гораздо лучше. Я спокойно рассматривала, тихо удивляясь, сколько черт его облика ускользало от внимания прежде — в те редкие мгновения, когда мы оказывались вместе, я или прятала глаза, или замечала лишь его взгляд, или быстро уходила. Сейчас, связанная капельницей, не спеша, я знакомилась с очертаниями его лица, привлекательного излучаемой им спокойной силой, его коротких темных волос, зачесанных назад и казавшихся жесткими, могучих плеч, обтянутых тонкой серой водолазкой, рук, которые, я знала, наощупь твердые, как теплый камень. Мне нравилось всё, что составляло Германа, но если бы хоть что-то из этого, или всё вместе, было иным — это мне тоже нравилось бы. Потому что главным в нем был взгляд, направленный на меня. Как не сейчас.

В корабельной тишине я вдруг различила музыку — гармонию безмолвия. Все, происходящее здесь сейчас, стремилось к одному финалу: размеренно-напряженные мысленные поиски Германа, верящее ожидание его команды, разумность всего корабля и дух, незримо парящий за его головой. Даже я вписалась в тему своим любованием. Герман солировал: его мозг работал с уверенной виртуозностью, а всё остальное звучало удивительно гармоничным фоном. Возникшая как импровизация, эта музыкальная тема в исполнении целого вдохновенного оркестра текла к предрешенной кульминации — Герман разгадает загадку. И это будет потрясающе гениально.

Наверное, Салдах намекал на что-то подобное, когда говорил о месте, которое личность — человек, бог, дух — занимает в пространстве и времени. Личность Германа сейчас была огромной. Он был во всех нас — мы отдали ему свою жизненную пульсацию, и в каждой молекуле каждой детали своего корабля — он предвосхищал любую его потребность, и в мире духов — оберегаемый самыми преданными из них. Он был равноценен богу.