Пьер Грималь - Цивилизация Древнего Рима

• Название: Цивилизация Древнего Рима
• Автор: Пьер Грималь
• Издательство: У-Фактория; ACT
• Жанр: Культурология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9757-0317-0; 978-5-9713-8163-1

Был ли Рим «оригинальным»? Была ли римская цивилизация прямой наследницей Великой Греции? Почему римляне обожествляли свой город, но предоставляли возможность проживать в нем бывшим врагам? Почему варварские племена почитали Рим и разделяли с римлянами любовь к нему? Почему Рим отказался от монархии и тирании и стал империей? И что же такое на самом деле империя? И почему римляне считали, что настоящая духовная и религиозная среда для человека — сельская местность?

Римская империя рухнула. Но сама идея Рима продолжала существовать как бодрящий миф об общечеловеческой родине, история которой показала, что она не была невозможной мечтой.

Книга предназначена для широкого круга читателей.

---

Изгнанный Августом за провинность, которая до сих пор точно не установлена, возможно за участие в действе гадания[253], Овидий завершил свою жизнь на побережье Черного моря, в Томах[254]. Разлученный с родиной, он удовлетворял свою страсть стихотворца, воспевая свои страдания на варварском языке, на котором разговаривали вокруг[255]. Он умер, будучи последним представителем поэзии века Августа.

Конечно, Рим не испытывал недостатка в поэтах. Возможно, среди них были и превосходные поэты, но память о них исчезла навсегда. Нам известно только о всепоглощающей страсти к стихотворству до конца существования империи. Поэзия рассматривалась как средство самовыражения, подобающее «порядочному человеку». Однако она перестает быть по-настоящему серьезной, какой она была для Вергилия, Горация или Проперция. В нее играют как в «салонную» игру и сами себе льстят «очаровательными удачами». Эти легкомысленные сочинения чаще всего являются подражанием греческим стихам, это касается и творений более значительных: эпопей, трагедий, предназначенных для чтения (поскольку драматургический театр почти полностью исчезает, уступив место миму, следы которого тоже малозаметны). Может быть, эта неизвестная латинская поэзия и была прекрасной. Несколько сохранившихся фрагментов позволяют предположить, что существовали интересные опусы, например небольшие стихотворения Мецената, который был превосходным стилистом, создателем ярких образов и метафор, придающих оригинальность банальным идеям.

Следовало дожидаться правления Нерона, чтобы вновь появились сочинения, которые дошли до наших дней. Вторая половина I века н. э. — поздняя поэтическая осень, более зрелая, быть может, более талантливая, чем период литературного расцвета эпохи Августа. Поэты поздней эпохи были виртуозами, способными на поэтические вольности.

Персий и Лукан во времена Нерона выражали в своем творчестве идеи стоицизма. Персий, нервный и загадочный, за свою короткую жизнь успел написать несколько сатир, и все они были проникнуты негодованием. Он умер в 28 лет от роду (62 н. э.), оставив после себя произведение, в котором выразил политические и нравственные убеждения сенаторской аристократии, полагавшей, что она может опереться на Нерона, но вскоре разочаровавшейся. Эти несколько страниц, свидетельствующих о подлинном темпераменте поэта, испытывают еще сильное влияние школьной риторики.

Тот же самый упрек очень часто адресуется и Лукану, «молодому поэту», его считали вундеркиндом, и он рано ушел из жизни — в 26 лет. Он был казнен[256] по приказу Нерона за участие в заговоре Пизона (65 н. э.). Он начал писать стихи в возрасте 15 лет и сочинил огромное количество стихотворений в разных жанрах, а также трагедию, но из его произведений до нас дошла только его эпопея «Фарсалия» (Лукан называл ее «О гражданской войне»); до наших дней сохранилось десять песен. Работу над этим произведением прервала смерть Оно задумывалось автором как грандиозная хроника революции, которая с 49 по 31 год до н. э. заливала Рим кровью и в результате которой установился императорский режим. Создавая эпопею, Лукан честолюбиво хотел противопоставить ее «Энеиде», эпопее во славу рода Юлиев, основанной на конформистском мистицизме, эпопею, вдохновленную сенаторским духом, способную выразить политическую мысль стоических кругов. Было бы неточным утверждать, как это часто делается, что «Фарсалия» представляла собой манифест олигархической оппозиции против империи. Она не была таковой до тех пор, пока не проявился разрыв между нероновским режимом и сенаторами, сторонниками стоицизма, то есть когда приняла резко выраженный характер немилость к Сенеке (племянником которого был Лукан). В самом деле, «Фарсалия» начинается исключительно восторженным гимном Нерону, и это не было лестью. Рассказывалось также, что Лукан, которого первоначально Нерон поддерживал, своим талантом в конце концов вызвал его зависть. Нерон увидел в нем соперника, наделенного большим талантом. И конечно, в своем произведении Лукан отразил чувства автора, однако скорее следует считать, что личные соображения самого Лукана, отдалявшегося от Нерона, сыграли здесь роль куда менее значительную, чем изменения, внезапно произошедшие в Риме после убийства Агриппины, вследствие возрастания влияния Поппеи и, прежде всего, после смерти Бурра[257].

Заметно, как постепенно Лукан приходит к более отчетливому пониманию политических последствий стоического идеала. В его глазах личность Катона Утического (столь прославляемого Сенекой) приобретает особое значение в споре, который завязывается между старыми республиканскими формами и новым миром, о возникновении которого повествует поэт. Катон становится арбитром, подобно тому как ими являются боги при определении судеб мира. Добродетели Катона возвышали его над остальными людьми: именно образ Катона вдохновляет поэта, как он вдохновлял Сенеку и других стоиков, став жертвами тирана, изменившего идеалу своей молодости.

В обновленном Риме, которому суждено было родиться в год «Трех императоров»[258], «Фарсалия» могла оказаться «Энеидой» возрожденного сенаторского режима. События опровергали мечту поэта, но сама поэма навечно сохранилась как источник нравственного вдохновения, свидетельствующий о римском величии, опровергая тех, кто обвинял Рим в упадке и укоренившейся коррупции.

Невзирая на различия, изменения во вкусах, противостояние принципов, можно видеть, что Энний и Лукреций, Вергилий и Лукан оставались верными своему призванию в осмыслении величайших проблем города и мира. Можно также отметить, до какой степени латинская поэзия пропитана религиозными представлениями. Лукреций большое место отводит богам, но признает их важнейшую роль в общении с людьми посредством видений как образов высшего Блага; гимн Венере в начале его поэмы является одной из наиболее трогательных страниц. Лукан в «Фарсалиях» также сумел избежать обращения к сверхъестественным традиционным образам, чтобы разглядеть в исторических событиях волю Судьбы и действие Провидения. Наиболее возвышенные формы римской мысли неотвратимо приходили к размышлению и молитве.

Секстиев и мистический пифагореизм Сотиона[259]. Вслед за ними он научился презирать низменные ценности и не удовлетворяться так называемыми общепризнанными ценностями. Высокоодаренный, возможно, он подчинился бы обычаю и сделал официальную карьеру (и в этом ему помог бы возраст), пробовал бы себя в разнообразных литературных жанрах как любитель, если бы Фортуна не вмешалась в его предназначение. Сенека внезапно заболел в тот момент, когда должен был серьезно начинать свои первые магистратуры. Ему пришлось провести долгие годы в Египте, где он познакомился с александрийскими кружками, которые тогда пересекались с различными философскими и религиозными течениями. Это культурно обогатило его. Возвратившись в Рим, он приобрел репутацию знаменитого мастера красноречия, участвовал в придворных интригах, что после прихода к власти Клавдия под влиянием Мессалины[260] в конце концов привело к его изгнанию на Корсику. Там в тишине изгнания, которому он вначале не хотел безропотно подчиниться, он постепенно отказывался от всего, что составляло его жизнь. И когда его призвала Агриппина[261] (к тому времени она занимала место Мессалины рядом с Клавдием), он совершенно искренне отрекся от того, что не имело отношения к изучению и практике философии. Он не мог отказать в просьбе своей покровительнице и принял на себя заботу о нравственном воспитании юного Домиция Агенобарба, который вскоре стал править под именем Нерона. Как наставник принца в юности он после смерти Клавдия осуществлял нечто вроде регентства, управлял империй от имени своего воспитанника, бесстрашно решая тяжелые проблемы внешней политики, предлагая административные меры и законы, которые в течение пяти лет правления Нерона обеспечили гармонию между молодым государем и его народом. Сенека, официально придерживающийся позиций стоицизма, опирался на своих последователей в сенате. Но вскоре Нерон, достигнув возраста, когда мог править сам, отбросил принципы наставника, и Сенека, который надеялся реализовать мечту Платона — сделать философию сферой интересов государства, должен был признать себя побежденным. Он был обвинен в связи с заговором Пизона и вскрыл себе вены. Сенеке представилась возможность подвергнуть испытанию свои философские принципы. То, что считалось схоластическими спорами, благодаря ему стало фактической реальностью. Его произведения свидетельствуют о его духовном развитии, о его сомнениях и верности своим убеждениям, несмотря на обстоятельства Сенека с энциклопедическим размахом излагал научные проблемы в своем трактате «Натурфилософские вопросы», он писал и о географии, но это его сочинение до нас не дошло. Он всегда стремился глубоко изложить порядок мира и постичь план творения, который, как он считал, подчинен Провидению; он был уверен в том, что обладает истиной, был одержим желанием убедить в этом других и поделиться мудростью — единственным средством достижения человеческого счастья. Его хорошее для того времени образование и страсть наставлять обязывали Сенеку сочинять трактаты о нравственности в виде диалогов, адресованных другу или родственнику, где автор сохраняет за собой ведущую роль и где собеседник никогда не берет слово прямо, он лишь подает реплики, необходимые для продолжения диалога.