Мина Полянская - Я - писатель незаконный (Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна)

• Название: Я - писатель незаконный (Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна)
• Автор: Мина Полянская
• Жанр: Публицистика

---

______________ * У нас был огромный платяной шкаф во всю стену, который мы отдали Горенштейну с тем, чтобы он, наконец, разместил свои "пять английских пиджаков", о которых он писал в "Памфлете", а также все остальное. У Фридриха было много по-настоящему красивой дорогой одежды. Шкаф водрузили в маленькой комнате, которая располагалась ближе к кухне.

Меня хотят пригласить в Нью-Йорк, но я за 500 долларов не поеду. За 500 долларов я могу поехать в Кельн. А влезать в самолет и лететь 8 часов не хочу. Я уже там был. Меня туда не тянет. Если заплатят тысячу долларов, оплатят дорогу и дадут квартиру, где я смогу жить один, или отель, но не раньше осени. Хотя не думаю, что для меня найдутся такие средства. И хорошо - пусть там Битовы с Евтушенками пасутся.

Надеюсь, у тебя и кота все нормально....

Будь здорова. Обнимаю и целую.

Фридрих.

18. 3. 2000

Дорогая Ольга,

Я получил вчера приглашение на юбилей Академии.* Дали нагрудный знак и три билета. Но нужен паспорт с собой, поскольку будет президент, а значит полицейский контроль. Это второго июня. Начало в 10 часов и почти целый день. Не думаю, что будет интересно, но я пойти должен... У нас билеты в конференц-зал, а не в аудиторию, где будет президиум и т.д. В аудитории надо сидеть по стойке смирно и слушать скучные речи, а в конференц-зале можно погулять, выпить воды и т.д. Самое интресное - поездка на пароходе начнется в 16 часов и будет длится короче, чем обычно, полтора часа. А потом какой-то ужин. Мина тоже хочет. Раз в год можно посуетиться, тем более, Академия много мне помогла. И сейчас иной раз дает заработать. Вот 27. 5. 300 марок за чтение. Не много, но все-таки, учитывая, что читать будут 13 писателей.**

______________ * Речь идет о той самой Немецкой академической службе культурного обмена, которая в 1980 году пригласила Горенштейна в Германию со стипендией на год, а затем еще и помогла ему в Германии остаться. Писатель считал для себя долгом не пропустить ни одного мероприятия, на которое его приглашали. А приглашали его всегда. Сложилась традиция, по которой я тоже не пропустила ни одного мероприятия (иногда присоединялись Борис и Игорь). На юбилее Академии искусств 2 июня мы были втроем: Юргенс, Горенштейн и я. ** Чтение Фридриха 27 мая 2000 года прошло с большим успехом и заметно выделило его среди остальных писателей, приехавших из разных стран. Он читал парижские сцены из романа "Летит себе аэроплан".

Ем я более правильно и полезно, но от хлеба не отказываюсь. И от масла тоже. И от сыра. Просто ем этого меньше. Намного меньше. Но ем фрукты, овощи, спаржу, рыбу, постное мясо. Кстати, пирог с капустой и мясом тоже можно есть. Только немного и в тот же день.* А вообще сахар ведь не только от еды. От стресса (я получил его во время развода), от переутомления. Стресса особого у меня нет, но некоторая усталость есть...

______________ * Фридрих решил похудеть в основном из-за диабета, который прогрессировал. Пирог он упоминает в связи с тем, что Ольга пекла очень вкусные пироги и умудрялась привозить их из Ганновера еще теплыми.

Полностью снял волосы, но по голове не плачу. Разве что голову не потерял. Волосы укрепляются и седина меньше видна. К тому же, модно. Будь здорова. Привет коту. Обнимаю.

Фридрих.

22.8. 2000

Дорогая Ольга,

Если ты будешь в библиотеке, и будет у тебя лишнее время, глянь, что интересного есть по Пушкину. У нас в университетской библиотеке Пушкина много.* В смысле, и о нем. "Разговоры Пушкина" - это репринт издания 1929 года, "Федерация", переизданы в 1991 году. "Политиздат". Я бы купил. Лариса Шенкер обещала мне в Нью-Йорке посмотреть. У них там в редакции потомок (или потомица, я не понял) Пушкина. Так же и Ростана "Сирано" я бы достать хотел или сделать репринт.

______________ * Библиотека института Восточной Европы Свободного университета Берлина.

Если закончу книгу вчерне,* месяца два ничего делать не буду.** Рукопись пусть отлеживается. Но книги по Пушкину буду просматривать.

______________ * Имеется ввиду "Веревочная книга". ** Время от времени писатель "угрожал", что ничего когда-нибудь делать не будет, но свидетелями "ничегонеделания" мы так и не стали. Наоборот, приходилось "притормаживать" его, успокаивать даже, говорить, что написано им достаточно, на хорошее собрание сочинений хватит, и незачем так напрягаться и торопиться.

Представляю, сколько врагов я наживу, если возьмусь за Пушкина и сделаю по-своему. Старых и новых. Но я люблю врагов. Мне в моем возрасте уже карьеру не делать и детей не крестить. Я, наверное, сделаю теперь, как сделал с Петром и Иваном. Никакой информации об идеях и замысле. И прочем подобном. Я пока лишь заглянул, но почувствовал живого. И с моей судьбой во многом перекликающимся. С моими чувствами и проблемами. А милые даже знатоки живого не понимают, если даже (...) знают о мертвом, хрестоматийном ли, антихрестоматийном ли. Иконном ли, дурно изображенном ли - в смысле о плохом человеке. Впрочем, это меня не интересует.* (...) Живу монотонно. Это, наверное, хорошо, хотя иногда и надоедливо. Будь здорова. Привет коту. Обнимаю.

______________ * Образ Пушкина, изображаемого современниками и их потомками как человека с плохим неуживчивым характером и даже как плохого человека, интересовал и тревожил его. О нем, о Горенштейне, говорили тоже самое.

Фридрих.

3.9.2000

Дорогая Ольга,

Наверное, сентябрь, по крайней мере, большую его часть я проведу в Берлине, а если поеду в Москву, то в самом конце, а может, и в октябре. Притом, недели на полторы-две, не больше. Поэтому 20 сентября есть смысл пойти на очередную встречу в мою Академию. Это на озере, в замке. Начало в 11 утра. Так что, если решишь, можешь тоже принять участие. Разумеется, все зависит от твоего времени. И с котом, или без кота. Решай и сообщи.* Я работаю и устал, конечно. Но хочу закончить за сентябрь. Не знаю, удастся ли. Хотел бы месяца два не писать, а только читать. И гулять. Причем, с утра. Люблю гулять утром, но не могу, работаю. Работаю для неблогадарного общества. И неразумного. Сейчас они еще организовали довлатовские чтения. Набоковские и довлатовские. Едят все подряд, не различая вкуса, как известное животное. Да черт с ними. Имя им легион.

______________ * Ольга Юргенс не сумела тогда приехать, и мы вдвоем с Фридрихом поехали на очередную "академическую" встречу. Помню, что сидели в саду за столом и разговаривали о Тургеневе, о теме любви в его творчестве, которая зарождается, затем загорается, но никак не "реализуется". Между влюленными, кроме непременных разговоров о судьбе России, искусстве, политике, ничего не происходит, затем они расходятся, как правило, навсегда.

Как твои рисунки?* Голубев (Шапиро) и прочие. Может, есть смысл, для пробы "Унхерна""**

______________ * Горенштей спрашивает о рисунках Юргенс к роману "Под знаком тибетской свастики". ** Неосуществленный проект (но начатый) к комиксу "Унхерн и Подмойский" с иллюстрациями Юргенс. Ею было тогда проилюстрировано несколько произведений: романы "Искупление", "Зима 53-его года", а также рассказы "Старушки", "Дом с башней", "Улица Красных зорь", "Последнее лето на Волге". Фридрих говорил Ольге, что надеется опубликовать все это в издательстве "Эксмо" в Москве, где издавался роман "Псалом".

Первый отклик на смерть писателя

На следующий после смерти Горенштейна день мне позвонила литературовед Елена Тихомирова и сообщила, что сязалась с литературным критиком Александром Агеевым, до недавнего времени заведовавшим отделом прозы в журнале "Знамя" и опубликовавшим в журнале в 1991 году впервые в России первую часть романа "Место". Агеев предложил мне написать письмо-некролог для интернетной страницы.

Я написала некролог и послала его электронной почтой с письмом следующего содержания (5 марта, 22 часа 43 минуты): "Уважаемый Александр! Лена Тихомирова дала мне понять, что сообщение о Горенштейне может носить неофициальный характер. То, что я сообщаю Вам сегодня о Горенштейне, на самом деле еще никому не известно. Пишу тогда, когда он еще не похоронен. Сообщите мне, пожалуйста, подошла ли Вам моя информация так сказать из первых рук".

На следующий день, в день похорон, 6-го марта, Агеев опубликовал мое письмо-некролог, сопроводив его текстом, поразившим даже и меня своей прямотой. По сути дела, Агеев оказался первым русским литературным критиком, открыто подтвердившим мнение самого Горенштейна о том, что в течение всей его писательской жизни он был подвергнут информационной блокаде со стороны современников, собратьев по перу (многие литераторы считали и считают, что Горенштейн проблему конфронтации между собой и истэблишментом придумывал, нагнетал атмосферу по причинам "трудного характера"), из-за чего книги его были погребены на десятилетия, надежно спрятаны от читателя, того самого читателя, который, согласно меткому выражению Набокова, спасает писателя от "гибельной власти императоров, диктаторов, священников, пуритан, обывателей, политических моралистов, полицейских, почтовых служащих и резонеров". Горенштейн был оставлен без места в русской литературе. Я не сторонница "судьбоносных", высокопарных фраз типа: "время все расставит по своим местам" или же "большой талант рано или поздно пробьется к читателю" или же "рукописи не горят". Всякое бывает в этом мире, дорогой читатель! Бывает, что время не "расставляет", талант так и не "пробивается" к читателям, а рукописи сгорают. Привожу некролог Горенштейну полностью: