Андрей Войницкий - Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

• Название: Резиновое солнышко, пластмассовые тучки
• Автор: Андрей Войницкий
• Жанр: Короткие истории

Идея повести «Резиновое солнышко, пластмассовые тучки» возникла после массового расстрела учеников американской школы «Колумбина» в 1999 г. История трех подростков, которые объединяются, чтобы устроить кровавую баню в своей школе стала первой в Украине книгой о школьном насилии. По словам автора, «Резиновое солнышко, пластмассовые тучки» — не высокая литература с витиеватыми пассажами, а жесть как она есть, история о том, как город есть людей, хроника ада за углом свежевыкрашенного фасада. «Это четкая инструкция на тот черный день, когда вам придется придумать себе войну, погибнуть в ней и сгнить в братской могиле вместе со своим батальоном неудачников», — говорит Войницкий.

---

Что можно сказать о той жизни? О жизни до. Вспоминались обрывки. Бешеная езда вдвоем на велосипеде «Украина», набеги на яблочный сад и полные футболки яблок, битвы подушками по вечерам, смешные до колик в животе матерные анекдоты — маленький Гена залезал к Артему под одеяло и тот рассказывал их шепотом, а Гена закрывал рот краем одеяла, чтобы мать из-за двери не услышала смеха.

В шесть лет он впервые увидел похороны. Они сидели с Артемом, свесив ноги на смоляной крыше гаража, а с далекого конца улицы ползла похоронная процессия.

Гудел траурный марш. Старики в черном шли, глядя под ноги.

— Что это? — спросил тогда Гена.

— Похороны, — ответил Артем равнодушно. — Умер кто-то. Скопытился.

Гена впервые тревожно подумал о смерти.

— Как умер?. Насовсем?

— Дурак ты, — сказал брат беззлобно. — Ну как еще умирают? Конечно, насовсем.

Тогда Гена подумал: а что если мама с папой тоже когда-то умрут. Скопытятся. И тоже насовсем. Что тогда? Что они с Темой будут делать? Останутся ведь совсем одни.

О том что может умереть Тема Гена никогда не думал хотя сам вопрос смерти волновал его все больше.

Потом уже стало ясно: «одни» — это не крайняя степень одиночества. Бывает еще «один» и не исключено что бывает еще что-то.

* * *

Гена долго не решался набрать номер. Был уже вечер. Он понимал — если не сделает это сейчас, то не решится и завтра, не решится никогда. Впервые в жизни он пытался пригласить девушку на свидание.

Глядя в листок Гена набрал номер который заучил наизусть. От волнения ему казалось, что он путает цифры. Между гудками он слышал удары своего пульса.

— Алло.

Голос был вроде бы Юлин, но Гена решил не рисковать.

— Д-добрый вечер. А Юлю можно к телефону?

Ему вдруг очень захотелось, чтобы Юли не оказалось дома.

— Сейчас позову.

— Але, — сказала, наконец, трубка хрипловатым голосом.

— Юля? Привет. Это я, Гена.

— Привет, Гена.

Одна фраза была у него в запасе всегда.

— Как дела?

— Нормально.

— И у меня тоже нормально.

Юля молчала. Гена услышал тихий вздох и поспешил спросить:

— А это твоя мама трубку взяла?

— Да.

Гена нервничал все больше и понес что-то совсем ненужное:

— А папы нету дома, да? Работает?

— Мой папа умер.

Гена понял, что краснеет.

— Извини… ой… извини… я не знал…

— Ничего. Он давно умер.

Было страшно неловко, и Гена решил действовать напролом, чтобы быстрее это закончить.

— Я просто подумал… Может мы сходим куда-то, — он испугался и добавил, — погуляем, пообщаемся… — он снова испугался и снова добавил, — ну ты понимаешь…

Стало еще запутаннее.

— Хорошо, — просто сказала она.

— Завтра, например?

— Давай увидимся завтра в школе, после третьего урока. Подходи в буфет. Хотя… — она сомневалась. Не хочет, чтобы нас видели вместе, понял он. В буфете много народу. — А ладно, загляни в буфет. Я там буду. А если нет, то я тебя потом сама найду. Окей?

— Окей.

— Ну ладно, давай, — и она положила трубку.

— Пока, Юля, — сказал Гена уже гудкам.

Он отключил телефон и рухнул на диван. Самое трудное было впереди. Может подарить ей цветы?

* * *

В то утро Гена слышал сквозь сон голоса матери и Артема. Гена понял, что мама отправляет брата в магазин за хлебом, и тут же опять заснул.

Когда он снова проснулся солнце свирепо било в занавеску. В комнатах было неестественно тихо. Даже в выходной Генке редко давали доспать до конца, что-то всегда будило: утренние перекрикивания близких, журчание сковородки на кухне, запах кофе… Часто тормошил Артем. А сейчас было тихо, и сам факт того, что его никто не будит, наверное, и заставил Гену проснуться.

Он встал, позвал всех по очереди, походил по комнатам, но никого не обнаружил. В доме никого не было. На плите остывала недавно выключенная сковорода с котлетами. В двух тарелках на столе дымилась нетронутая гречневая каша. Папина книжка про крестоносцев лежала раскрытой.

Из коридора сквозило. Гена вышел туда, и обнаружил, что входная дверь распахнута настежь. Удивляясь все больше он вышел во двор в одних трусах (был теплый март) и увидел, что калитка распахнута также. Тогда он еще не был таким нервным. Он вернулся в дом и стал ждать когда все вернутся, ведь если они оставили все открытым, то не могли уйти далеко.

Когда они вернулись, вдвоем, одетые в домашние халаты, у них были такие лица, что Гена понял сразу — с Артемом что-то случилось.

Гена спросил, где Артем.

Мать попыталась соврать, и он помнит ей это до сих пор. Ему шел девятый год, а она неумело врала, словно речь шла о потерянном свитере.

— Артем поехал в гости к тете Наташе, — и она произнесла чудовищную фразу (потом Гена поймет, что у нее был шок). — Пойдем завтракать.

Но папа видел лицо Гены и сказал ей:

— Лена, не надо. Он уже взрослый… — и ему, — Гена, Артем поехал на скейте в магазин и его, понимаешь, сбила машина… Сейчас его увезли в больницу…

— И что… Артем может умереть?

Папа нервно захихикал:

— Да нет, что ты… нет-нет, он не умрет, все будет хорошо.

Артем умер в тот же день. И отец знал, что он умрет еще до того как сына увезла скорая. Отец никогда этого не говорил, но Гена в этом уверен. Может быть, его убедил тот нервный папин смех.

Родители переоделись и поехали в больницу к Артему. Гену закрыли так чтобы он не смог выйти. Но он вылез через форточку и побежал к магазину. На месте трагедии уже почти никого не было, только возле магазина осталось несколько зевак, и стоял милицейский «бобик» На дороге перед ним Гена и увидел эти пятна, небольшие красные лужицы. Внизу, в канаве Гена нашел криво треснувшие половинки скейта «Vostok». Чуть дальше валялась в грязи окровавленная зеленая кепка Артема. В шоковом состоянии Гена надел мокрую и липкую кепку (как Артем — козырьком назад), взял остатки скейта и вернулся домой.

Ближе к ночи приехали родители и на этот раз стали врать оба: Артем серьезно болен, но врачи говорят, что поправится. Они не смотрели ему в глаза, но Гена поверил папе.

Следующим днем был понедельник, но никто не будил Гену в школу. Он проснулся сам, часов в девять (после тех событий Гена ненавидел просыпаться сам — пусть хоть в пять утра, но разбудят), пошел на кухню, думая, что там снова никого нет — было тихо.

Но родители оказались дома. Отец курил, мать смотрела в окно. Холодный завтрак (вчерашние котлеты) стоял на плите.

— Почему вы меня не будите? — спросил Гена. — Я что, в школу не иду? Мы поедем к Артему в больницу, да?

Отец поднял красное заросшее лицо. Гена увидел мешки под глазами.

— Сынок, сядь.

Гена сел на табуретку. Дым отцовских сигарет ел глаза поедом.

— Сынок, постарайся быть сильным. Артем… понимаешь… врачи не смогли ничего сделать. Внутреннее кровотечение. Очень сильное. Артем умер. У нас несчастье, сынок, — и отец заплакал.

Гена впервые увидел, как плачет отец. Мама не поворачивалась, и теперь Гена понял, что она уже давно беззвучно рыдает. У нее мелко дрожали плечи.

— Мы не хотели тебе вчера говорить… — продолжал папа сквозь слезы, — нам было трудно…

У Гены защипало глаза. Слезы вдруг оказались на губах, на языке, потекли дальше вниз. Стало трудно дышать. Мозг словно накрыли мягкой пухлой лапой.

— Ты же обещал! — крикнул Гена. — Обещал, что он не умрет!

Ему казалось тогда, что если бы отец не соврал, что-то бы изменилось.

Потом он ревел и одевался, а мама тоже ревела и пыталась его удержать. Папа стоял в стороне и механически повторял: «Лена, оставь… это ничего не даст… пусть погуляет немного… Лена, оставь…»

Потом он очутился на улице, в чужих дворах, далеко от дома. Слезы уже высохли и навалились тяжелые мысли, каждая как метровый кусок рельсы. Восьмилетний Гена шел в никуда, не видя ничего и никого вокруг. Быть может, так чувствуют себя после электрошока. Потом Гена назовет это состояние безобидным словом «ходить». Как ходят лунатики. Я ходил, поймет он потом.

Проплывали дома и дворы, мелькали лица и автомобили, оставались за спиной улицы и дороги.

В какой-то момент Гена подумал: «Артема больше нет. И что теперь? Всю жизнь плакать?» Генке захотелось проверить, сможет ли он рассмеяться, не разучился ли. Он заржал так, что от него шарахнулись прохожие. Смех был громким, но это был папин смех: папа хихикал так, когда говорил, что Артем будет жить.

Потом было какое-то поле, и Гена уселся на траву полюбоваться закатом. Только теперь он понял, как сильно болят ноги. Ремешок сандалии натер на ноге мозоль. Он вспомнил, что с самого утра он непрерывно куда-то идет и пора бы возвращаться. Он поднял голову и впервые увидел местность, где оказался, и неясно было даже, с какой стороны он сюда пришел. Было ощущение, будто он только что проснулся.