Андрей Войницкий - Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

• Название: Резиновое солнышко, пластмассовые тучки
• Автор: Андрей Войницкий
• Жанр: Короткие истории

Идея повести «Резиновое солнышко, пластмассовые тучки» возникла после массового расстрела учеников американской школы «Колумбина» в 1999 г. История трех подростков, которые объединяются, чтобы устроить кровавую баню в своей школе стала первой в Украине книгой о школьном насилии. По словам автора, «Резиновое солнышко, пластмассовые тучки» — не высокая литература с витиеватыми пассажами, а жесть как она есть, история о том, как город есть людей, хроника ада за углом свежевыкрашенного фасада. «Это четкая инструкция на тот черный день, когда вам придется придумать себе войну, погибнуть в ней и сгнить в братской могиле вместе со своим батальоном неудачников», — говорит Войницкий.

---

Она сделала несколько шагов вслепую по абсолютно черному коридору, нашарила выключатель, поклацала несколько раз. Свет не зажегся.

— Экономят, — объяснила она с досадой. — Днем отключают потому, что светло. А ночью потому, что все спят. Ничего, у нас есть свечи.

Юля ушла на кухню топить котел и искать свечи. Горик хаотично шлялся по мрачным комнатам, натыкался на разные неодушевленные предметы. Ему стало скучно.

— Где вино? — закричал он на кухню.

— В сумке! Иди, возьми!

Горик наткнулся на инвалидное кресло. Он сел в него и покатил к Юле, сметая по пути всякую хрустящую мелочь. Пару раз он врезался в стены, это добавляло азарта.

Из кухни ложились в коридор неровные подрагивающие тени. Внутри как раненое животное гудел котел. Юля, пошатываясь, светила горящим подсвечником куда-то в угол. Было заметно как она пьяна.

— Карету подано, — объявил Горик.

— Шестисотый мерс! — улыбнулась Юля.

Она отдала Горику рюкзак, порылась в столе, вручила ему штопор как реликвию.

Горик запустил руку в рюкзак, неожиданно достал книгу. В полутьме название было не разобрать.

— Ке… Ки…

— Кен Кизи. Ты сюда пить пришел или читать?

Когда обе последние бутылки были откупорены, Юля и Горик чокнулись ними как бокалами.

— Твое здоровье!

— Твое здоровье!

Горик сделал мощный глоток. Юля тут же забрала у него бутылку, прикрыла пробкой, вместе со своей положила в рюкзак. Повесила рюкзак на ручку инвалидного кресла. В одной руке она держала подсвечник, в другой вдруг появился пистолет. Она приставила ствол Горику ко лбу и не мигая заглянула в его глаза.

Горик не реагировал. Он был готов умереть сейчас же — если она этого хочет. Неважно почему, пусть даже пьяная прихоть.

— Я тебя угоняю, — сказала она со смехом. — Поехали!

Она плюхнулась Горику на колени. Огоньки свечей конвульсивно вздрогнули. Горик рванул колеса назад, разворачивая свой транспорт. Зазвенели бутылки. Ручка кресла грохнулась об шкаф. На лбу Горика выступил пот. Он напряг все жилы и со всей скоростью на которую хватило сил, покатил по широкому приемному коридору.

— Прямо! — заорала Юля сквозь смех.

Ее высокий хриплый голос превращался в кошачий визг. Она выстрелила вверх, Горику оглушило правое ухо. Она сдурела, подумал Горик про Юлю. Увидел бы кто, как они гоняют по дому среди ночи на инвалидном кресле, как Юля визжит, машет подсвечником, стреляет в потолок из Макарова, подскакивая на коленях малинового от напряжения Горика — увидел бы кто — вызвал бы докторов. Шабаш, вспомнил Горик не совсем понятное слово. Это был шабаш.

Они влетели в большую комнату и чуть не перевернулись возле кровати. Юля спрыгнула. Горик достал бутылку (как ни странно целая) и сделал большой глоток.

Юля поставила у стены большое прямоугольное зеркало, а недалеко от него — подсвечник. Горик увидел себя, его лицо отсвечивало красным. Сзади прыгали громадные черные тени. Она достала свою бутылку и опять села ему на колени. Горик положил руку ей на живот.

— Твое здоровье!

— Твое здоровье!

Бутылки снова звякнули.

Горик чувствовал запах ее волос. Она была горячая и пьяная.

— Ты же мог меня убить, — мурлыкала Юля ему в ухо. — Там в зале… Это ж ты стрелял по колоннам…

— Я не попадал.

— Фигня. Ты мог попасть, я знаю. Почему не хотел?

Горик медлил.

— Потому что я люблю тебя, — сказал он, наконец.

— Зря.

Она внимательно на него посмотрела.

— А я бы тебя пристрелила.

— Я знаю, — сказал он серьезно.

Юля долго смеялась, будто Горик очень удачно пошутил.

— Все говорили «люблю». И все любили… А я — нет… И не боялась… просто было интересно… нормальные меня не интересовали… только такие.

Горик смотрел на ее отражение в зеркало. Она хлебала из бутылки, и было ясно, что эта бутылка ее вырубит.

— Сначала папа… — продолжала она бессвязно. — Ты знаешь во сколько лет я научилась стрелять? В семь… Дети идут в школу… А вокруг почти нету улыбок… потом Марек… отчим… четыре года назад… в Москве… говорил, что любит маму… у него было полно денег, полно баб… а он любил только меня… возился со мной… покупал платья… косметику… в девять лет…

— Он что… он тебя… — Горик не знал, как сформулировать.

— Ты что… я была совсем маленькая… но он ждал… может быть еще пару лет… иногда он сажал меня к себе на колени… мне было интересно и даже не страшно… иногда проводил рукой… легко… кончиками пальцев… вот так… гладил по щеке… у него там все напрягалось… но это редко… он старался не подходить близко… просто покупал мне платья… почти каждый день… у меня была хуева гора шмоток… косметика… он разбирался в этом лучше моей мамы… сам меня красил…

Горик начал снимать с Юли свитер. Она послушно подняла руки.

— И он называл меня «маленькая». Говорил: «какая ты красивая, маленькая, ты самая красивая девочка в мире…» Мне он очень нравился… У него был вкус, понимаешь? Он умел так одеть и подкрасить меня, как мать не умела… Он очень ценил красоту.

Юля осталась в черном лифчике. Горик начал расстегивать ей пуговицу на джинсах.

— Я была самая красивая… мама настораживалась, старалась не оставлять нас вдвоем… а он всегда что-то придумывал, чтобы она ушла… я думаю, он жил с ней только из-за меня, ждал когда я стану на пару лет старше…

Юля приподняла попку, и Горик стянул с нее джинсы. Под ними оказались черные колготки.

— Мама подозревала, но не могла его бросить… нужны были деньги… она подсела на кокс, привыкла к красивой жизни… у нее пошла шиза… наверно это семейное… а потом он спас нам жизнь…

Горик расстегнул лифчик. В зеркале показалась небольшая белая грудь. Юля сидела полузакатив глаза, широко раскинув ноги. Она с интересом наблюдала как его руки в зеркале блуждают по ее телу.

— Как спас? — с трудом произнес Горик сдавленным шепотом.

— Неважно.

Юля вдруг слезла с кресла и отошла от Горика. Он испугался, что на этом все закончится, но она пьяно шатаясь, упала на кровать.

— Поцелуй меня.

Горика не надо было долго просить.

— Нет, не тут. Поцелуй меня ниже… Подожди. Дай мне сигарету. Там, в джинсах.

Сатанеющий Горик клацнул зубами и полез искать ее джинсы.

— А может он и не был педофилом, — рассуждала Юля пока он копался в ее шмотках. — Просто любил детей. Ну знаешь, есть люди, которые просто любят детей.

Она взяла сигарету, и Горик подкурил ей одной из свечей подсвечника. Она лежала расслабленно и почти не дышала. Распущенные черные волосы растекались по белой подушке. В одной руке тлела сигарета; в другой Юля вяло держала бутылку, проливая вино на простынь. Горик стаскивал с нее колготки. Он играл на ее теле языком и подушечками пальцев как на музыкальном инструменте.

— А потом она неожиданно пришла домой, — продолжала Юля совсем пьяным голосом. — А он купал меня в ванной… просто купал… как все родители купают своих детей… она увидела это… ничего не сказала… а ночью случился тот приступ… он говорил, что лишит ее родительских прав… мы собрали манатки и убежали из Москвы… я ничего не понимала… плакала… потом узнали, что он разбился… очень любил быструю езду… у него была «Honda», классный мотоцикл…

Юля сделала глоток и уронила бутылку на пол. Пепел от сигареты падал прямо на простынь. Горик стащил с нее трусики и целовал там где она хотела. Однажды он видел такое в немецком порножурнале, который неведомыми путями достал Веточкин.

— Вот так… нет… чуть выше… Дима… — она схватила его за волосы. — Димочка… любимый…

Она дышала прерывисто и все тише. Потом затихла. Через время он поднял голову и увидел, что она спит. Он почувствовал себя оскорбленным.

Дико возбужденный, он привстал и немного отдышался. Простынь начинала прогорать. Он потушил ее и окурок.

Без одежды она казалась маленькой и беззащитной. У нее было белое, почти детское тело. Она была хрупкая. И слабая, понял он. Просто девочка, такая же как остальные, даже слабее.

Горику захотелось лечь рядом, укрыть ее пледом, платонически обнять за плечи, охранять ее покой до утра. Так поступил бы благородный киношный герой, настоящий мужчина.

Но у него серьезно стоял. И совсем не хотелось быть благородным. Он расстегнул брюки.

Спала она или нет — ему было по барабану.

* * *

По старой привычке Горик спал полностью одетый, даже в ботинках. Он не видел никаких снов и проснулся как-то внезапно.

Утро было солнечным, вселяло надежду на что-то хорошее. Горик привстал, лениво грохнул ноги на пол, остался сидеть на кровати. Вокруг валялись осколки зеркала. В углу пылилась скомканная простынь, безнадежно испорченная вином и сигаретой. Рядом — подсвечник с полустаявшими свечами, перевернутое инвалидное кресло.