Андрей Войницкий - Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

• Название: Резиновое солнышко, пластмассовые тучки
• Автор: Андрей Войницкий
• Жанр: Короткие истории

Идея повести «Резиновое солнышко, пластмассовые тучки» возникла после массового расстрела учеников американской школы «Колумбина» в 1999 г. История трех подростков, которые объединяются, чтобы устроить кровавую баню в своей школе стала первой в Украине книгой о школьном насилии. По словам автора, «Резиновое солнышко, пластмассовые тучки» — не высокая литература с витиеватыми пассажами, а жесть как она есть, история о том, как город есть людей, хроника ада за углом свежевыкрашенного фасада. «Это четкая инструкция на тот черный день, когда вам придется придумать себе войну, погибнуть в ней и сгнить в братской могиле вместе со своим батальоном неудачников», — говорит Войницкий.

---

Горик отхлебнул вина, сплюнул и выбросил бутылку. Теперь он отчетливо чувствовал вкус.

— Помои, — сказал он. — Сейчас возьму нормального.

Он подошел к киоску и постучал в окошко. Внутри горел свет, висела табличка «открыто». Он убежал, подумал Горик про симпатичного продавца. Услышал выстрелы и убежал.

Но продавец оказался на месте, как ни в чем не бывало. Горик заглянул внутрь через стекло, поверх нагромождений соков и шоколадных батончиков — продавец лежал на раскладушке с закрытыми глазами и ритмично дергал ногой. На голове у него были наушники. Идиот, подумал Горик.

Горик постучал. Ноль реакции. Постучал сильнее. То же самое. Тогда он взял пистолет за ствол и выбил стекло в окошке рукояткой.

Это подействовало. Парень вскочил, сорвал наушники и распахнул дырявое окошко.

— Какого… — он увидел направленный на него пистолет и осекся.

— Бутылку самого дорого вина, — попросил Горик. — И открой, будь другом, штопора нет.

Продавец открыл рот, ошарашенно моргнул, но тут же взял себя в руки и полез за вином.

Горик был уже пьян — не от вина, а от новой беспредельной свободы. Свободы от секретных законов, выдуманных для него куклами. Весь их рабский опыт, все их скотские поучения, вся их плебейская премудрость — все сейчас летело к черту. Он мог нарушить любой запрет и взять себе что угодно, и его боялись как тех мужчин, бородатых, с оружием, в камуфляжах, которых Горик видел однажды несколько лет назад. Осталось лишь полустертое воспоминание — они ходят, не разуваясь по ковру на котором он, совсем маленький, играет солдатиками, разглядывают все, будто могут все взять, а отец что-то униженно и быстро доказывает одному из них, наверное главному. И все. Горик так и не узнал потом, кто они были и куда потом исчезли. Возможно, он спрашивал, но он не помнил, чтобы кто-то ему отвечал. Еще запомнились их большие автоматы с коричневыми прикладами.

Теперь стало очевидно: секретные законы не действуют на тех, кто сильнее остальных. А сильнее те, у кого есть оружие и кто готов стрелять из него по другим людям. Возьми пистолет, убей всех, кто тебе мешает, возьми все, что тебе нужно и делай все, что ты хочешь. Вот единственный честный правильный закон. Горик подумал теперь, что секретные законы, по которым его заставляли жить установили отнюдь не куклы — а люди, которые знали единственный честный закон и много стреляли и убивали, перед тем как стать по-настоящему свободными. А позже, когда получили все, только притворились куклами, чтобы их никто не раскусил и делая вид, что живут как все, жили как хотели и делали, что захочется.

Горик опять понимал все. Хотя куклы и затеяли игру, и будут играть в нее вечно — есть те, кто обыграл их однажды, и будет обыгрывать всегда. Потому что победивший каждый раз назначает новые правила — свои правила — а значит, будет выигрывать снова и снова. И нужно победить их хотя бы раз, чтобы навсегда остаться в выигрыше.

Горик чувствовал, что это возможно.

Продавец откупорил бутылку самого дорогого вина и поставил перед Гориком. Он забрал ее и сделал глоток действительно хорошего вина.

Все шло как надо. Победитель всегда пьет хорошее вино.

— Спасибо, — сказал Горик.

— Заходите еще, — в голосе продавца слышалась ирония, но даже она была Горику приятна.

Надо убрать свидетеля, подумал Горик. Он без эмоций навел пистолет на продавца и нажал на курок. Раздался щелчок. Закончились патроны. Продавец вздрогнул.

— Ну ты везучий засранец, — сказал Горик и расхохотался. — Живи.

Юля стояла на остановке, замерзая, подняв ворот косухи и спрятав пальцы в рукавах. Горик протянул ей вино. Она посмотрела своим непонятным нерешительным взглядом и отхлебнула из бутылки. Сейчас Горик был сильнее; неясно надолго ли, но она была в его власти. Ее словно оглушили, и некоторое время она ни в чем не была полностью уверена. Горик знал, что он может ее поцеловать, и он поцеловал. Она ответила. Его руки заскользили по ее телу — все стало просто, как-то само собой. Сейчас она была размякшая, как размороженное мясо.

Потом они переступили через трупы, и пошли куда-то в сторону ночных криминальных брагомских проходных дворов.

* * *

В эту ночь они сошли с ума. Они гуляли, не имея понятия, куда идут, не различая тротуара и проезжей части, не узнавая улиц и районов, дрейфовали как корабли из гавани в гавань — от одного киоска с алкоголем к другому.

В эту ночь могло случиться что угодно. Жизнь перестала быть распорядком последовательных механических действий. Каждую минуту они могли умереть или убить кого-то, пойти в любую сторону, наткнутся на что-угодно или ни на что не наткнуться.

В эту ночь Горик понял, что такое свобода. Ночь была сказочная, средневековая. Неестественно теплый снег падал на раскаленные лица, на бутылки с вином, на черную сталь пистолетов, на слипшиеся в поцелуе губы. Горик был пьян и счастлив. Одной рукой он держал пистолет и одновременно обнимал самую красивую девочку в городе; в другой было вино из четвертого попавшегося им ларька. Юля хохотала как ведьма.

В рваных пробоинах мутного неба сверкали большие синие звезды.

— Сколько людей мы сегодня убили? — орал Горик на всю улицу.

Юля смеялась так, что даже не могла ответить.

— Звезды! — кричал Горик. — Знаешь, что такое звезды? Это дырки от пуль! Будто стреляешь в темную стену, а за стеной что-то яркое!

Улицы были пусты, будто расстреляли всех жителей города. Фонари давно погасли.

Случайно они наткнулись на такси, ободранную серую «Волгу». Горик тут же попытался угнать машину, но оказалось, что внутри спит шофер. Горик тут же захотел убить шофера — Юле пришлось долго уговаривать его успокоиться и спрятать пушку. Потом она будила шоферюгу, едва не выбив кулаком боковое окошко машины, потом уговаривала его куда-то поехать.

Горик пил вино и пытался закурить сигарету. Он был изрядно пьян, его шатало, он чувствовал, что вот сейчас упадет в снег, и поэтому оперся о задний багажник «Волги». Картинка в глазах прыгала.

— Давай деньги, — внезапно потребовал Юлин голос, появившись где-то над левым ухом.

Горик выгреб из кармана горсть смятых купюр и протянул в сторону.

— Я его замочу… — промычал он, но голос с купюрами исчезли. Через минуту Горика потянули за рукав, и он провалился в узкий черный колодец.

Очнулся он на заднем сидении «Волги», которая стремительно неслась куда-то на край ночи. Ему стало чуть легче. Рядом сидела Юля, вглядывалась вперед, допивала вино из его бутылки.

— Мы за городом? — спросила она.

С зеркала заднего вида на Горика зыркнула пара недобрых глаз.

— Ну еб твою мать! — ответил Юле таксист. — Ну почти по встречной! Ну купил же, пидар, права, точно купил! А вас куда нечистый несет?

— К бабушке, — ответила Юля. Горик прыснул от смеха.

— А он тебе кто? — спросил таксист, озверело глядя на Горика.

— Брат, — ответила Юля.

Горик притянул ее к себе и поцеловал взасос. Юля пересела ему на колени. Он запустил руки ей под свитер. Таксист посмотрел на них с ненавистью.

Он целовал ее и непроизвольно мечтал — как будто они едут далеко, как будто они никогда больше не вернутся. Убегают. Как будто это он ее увозит. Все чего Горик хотел — это уехать с ней так далеко, как только можно, плевать куда, и никогда больше не возвращаться. А еще лучше — ехать вот так всегда.

— Куда бы ты хотела уехать? — спросил вдруг Горик.

— Не знаю… По-моему кругом одно и то же. А ты?

Впереди, в ядовито-желтом свете фар появилась замерзшая грязь. Машина свернула с шоссе и затряслась по ухабам проселочной дороги. Водила отчаянно матерился.

— Туда, где тепло, — признался Горик. — Где всегда апрель, когда бы ты не вышел на улицу.

Мелькнул грязный дорожный указатель и тут же скрылся в темноте. На лобовое стекло бешено хлынули крупные снежинки, методично захлопали дворники.

Водила остановил машину.

— Все, — заявил он ультимативно. — Дальше не повезу, хоть две сотни положи.

Юля слезла с Горика и вгляделась в стекло.

— Нормально. Тут понт идти. Вылазим.

Они вылезли из машины. «Волга» неестественно быстро и круто развернулась и укатила по дороге в сторону брагомского шоссе.

Они остались одни. На километры не было никого живого. Сбоку было громадное колхозное поле — несколько гектаров больших, присыпанных снегом земляных комьев; с другой стороны — голый, скрипящий от мороза яблочный сад, чуть дальше железная дорога. Прыгал в лицо снег и бил пронизывающий северный ветер — от такого моментально трезвеешь. И небо было так низко, что страшно ходить в полный рост.

Через двадцать минут они были в особняке.

— Холодно, — констатировала Юля, когда они оказались внутри. — Надо котел топить. Сильно не раздевайся.