Людвиг Вольтман - Политическая антропология

• Название: Политическая антропология
• Автор: Людвиг Вольтман
• Издательство: Белые альвы
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2000
• ISBN: 5-7619-0107-2

Эта книга известного немецкого философа, антрополога и социолога (1871–1907) является одной из лучших классических работ по расовой теории. Написанная 100 лет назад живым доходчивым языком, она до сих пор актуальна, ибо поднимает важные вопросы. Из-за личной неприязни Ленина имя Вольтмана было вымарано из русской культуры, в которой немецкие интеллектуалы находили свою реализацию подчас раньше, чем у себя на родине. Настоящее издание в условиях новой подлинно демократической России исправляет этот досадный пробел. Книга предназначена для антропологов, историков, политологов, психологов, ученых других направлений, студентов, молодежи, а также для семейного чтения.

---

Поучительный пример отрицательного действия гигиенического отбора представляет еврейская раса. Евреи обладают повсюду большею долговечностью, нежели остальное население. С поверхностной точки зрения, отсюда можно было бы вывести заключение о большей жизненной энергии. В действительности же тут вводит в заблуждение меньшая цифра смертности именно в детские годы и известная сила сопротивления острым инфекционным болезням, что обусловливается отличным уходом за детьми и строгим соблюдением гигиенических мер.[205] Следствием этого является ужасающее умножение органических, конституциональных и нервных болезней и именно вследствие недостатка естественного отбора, вредные последствия которого (т. е. недостатка) еще усиливаются внутригрупповым браком.

Дж. Адамс[206] и Г. Спенсер[207] еще до Дарвина указали на возникновение наследственных вырождений вследствие недостатка отбора и на физиологическую опасность для расы, усиливающуюся вследствие филантропии и законодательства и бедных, так как таким путем задерживается самоочищение расы посредством естественного отбора и возникают условия, благоприятствующие наследственному вырождения. А. Плётц делает тот же упрек господствующему в современной социальной политике принципу защиты слабых.[208] В действительности, во всех тех случаях, где место органа заступает технический инструмент, то место физиологической функции — искусственная, а где социальные пособия разнообразнейшего рода заменяют индивидуальную дееспособность и ответственность — там даны условия для наступления панмиксии, т. е. органы и функции ускользают от постоянно подбирающего, строгого контроля естественного отбора. Частичные физические ухудшения расы связаны поэтому со сложными культурными отношениями. Если же они являются только побочными продуктами культуры, следовательно, имеются лишь в небольшом числе, или же наступают коррективы, которые задерживают наследственные вырождения и заболевания посредством того, что препятствуют размножению, то эти ухудшения никогда не могут повредить всей расе и органическому фундаменту общества. Если же большая или антропологически более важная часть населения охватывается этим ухудшением, тогда панмиксия действует разрушающим образом на плазматическую зародышевую историю расы, и она становится одной из значительнейших причин органического, политического и духовного падения народов.

Поэтому важнейшей задачей антропологической теории истории и общества являются испытание всех экономических, политических и духовных организаций в том отношении, насколько они служат физиологическому отбору расы или культурному ее развитию, и выслеживание отдельных причин, которые вводят роковое противоречие между обеими задачами развития народов.

5. Борьба за существование и борьба за право

В человеческой общине, обладающей духовными средствами, своеобразные социальные отношения находят свое выражение в общественном сознании в виде правовых норм, всеобщий масштаб для суждений, мотивов и поступков.

Уже животное стадо обладает своего рода общественно-правовой организацией, основывающейся на разделении труда, солидарности и централизации власти. Инстинктивные побуждения и чувственные представления — это те психологические силы, которые указывают каждому члену подобающее ему место. Из внутрисоциальной борьбы за привилегированное положение, за предводительство более сильный и умный выходит победителем. Вождь имеет социальные преимущества и пользуется первенством, когда дело идет о пище, половых удовольствиях и уважении, но зато он имеет и социальные обязанности и должен правильно вести стадо и в случае опасности защищать его.

Внутреннее расчленение стада определяется, во-первых, способом добывания пищи, нападения и защиты, затем — родом половых отношений. Бывают стада животных, в которых имеются только один самец и большая толпа самок, с которыми он живет в полигамическом общении. Другие стада составляются из группы отдельных пар и семей; третьи же живут отдельными семьями, которые состоят из самцов, самок и молодых и только случайно сходятся вместе с другими семьями.

У животных социальные расчленения, основывающиеся на половом влечении, голоде и стремлении к власти, связаны с инстинктом и побуждением. Эти самые отношения с развитием языка, разума и преданий принимают более интеллектуальную форму, и с ними связываются таким образом определенные представления о правах и обязанностях. Также и для первобытной человеческой орды должны мы принять устройство, аналогичное животному. Чем более примитивно общество, тем больше в нем исходящих от привычки и подражания представлений, которые регулируют общественную жизнь. Обычай и предание господствуют. Правовые институты, формулированные в законы и общепонятно и связно изложенные в письменных знаках, появляются впервые на сравнительно высокой ступени социальной культуры.

Политические учреждения и правовые законодательства являются выраженными в интеллектуальной форме социальными приспособлениями данной расы к условиям ее существования и развития. Они обязаны своим происхождение внешней борьбе расы, соревнованиям, которые возникают во внутренних ее рядах между индивидуумами или отдельными группами. Борьба за существование становится борьбой за социальную власть. Борьба за право таким образом, на основании своего происхождения и общего значения, представляет борьбу за право более сильного. Право более сильного в то же время представляет и право свободы, а общественная свобода единиц или целых сословий и классов прибывает в той мере, в какой им достается наибольшая власть. Достижение привилегированного социального положения, которое связано с экономическим перевесом и освобождает от низших работ и обязанностей существования, способствует умственному движению, направленному к высшей культуре и всегда исходящему от отдельных личностей или отдельных групп.

В естественных отношениях нет первоначально врожденных человеческих прав, понимаемых в том смысле, в каком они провозглашались философами и политиками высокоцивилизованных народов как неотъемлемое «право на жизнь», право на достойное человека существование, на основании которого и требуется политическое и правовое равенство всех индивидуумов данной расы или даже всего рода человеческого. К. Маркс определяет всякое право, «согласно его содержанию, как право неравенства», которое покоится на естественных привилегиях неравных индивидуальных дарований и производительности. «Право никогда не может быть выше экономических построений и обусловленного ими культурного развития общества».[209] Несмотря на это, однако, было бы заблуждением признавать, как это делают некоторые из социальных теоретиков-дарвинистов, что борьба за существование в природе есть не что иное как зверское уничтожение одних другими. Они забывают, что семейная и общественная защита, которая делается уделом отдельных индивидуумов, — это такая же великая естественная сила, как и индивидуальная конкуренция. Затем ошибочно также думать, что в естественных отношениях сила всегда бывает синонимом насилия и совпадает с хищением или умерщвлением. Напротив, власть стоящего во главе очень часто бывает связана со многими трудами и полными самопожертвования обязанностями, которые направлены к защите расы и ее сохранению.

Право таким образом является политикою силы, выражаясь словами Игеринга. Однако это не следует понимать в смысле достижения господства и власти. Справедливость есть не что иное, как социальное уравнивание прав соответственно индивидуальным силам, которые открыто проявляются и признаются всеми.

Право более сильного, однако, не всегда бывает правом более совершенного, точно так же как и приспособление далеко не всегда означает усовершенствование, ни в органическом, ни в социальном мире. Только этическое суждение о праве требует от него доказательств большего совершенства. Аристотель неправ поэтому, полагая, что власть всегда связана с добродетелью. Всемирная история лишь в очень ограниченных размерах может быть названа всемирным судилищем; скорее, — как пишет Ролле, — «она устанавливает баланс фактических успехов различных соперничающих партий, причем указывает, что лучшее только настолько берет верх над худшим, насколько оно выгоднее».

Над развитием правовых учреждений властвует столкновение естественных инстинктов: вражды, превосходства и солидарности. То берет верх один момент, то другой, то они находятся в равновесии сил. Изменения правовых отношений — принадлежат ли они к обычному праву или писаному закону — всегда представляют интеллектуальные последствия перемещения общественных сил. Последние надо отнести к физиологическим изменениям в органах, инстинктах или дарованиях расы, или многих рас, которые приводят к правовой организации общества. Биологические и антропологические основания политических и правовых учреждений изменяются в течение поколений путем прироста численности населения, эмиграции или иммиграции человеческих групп, с разными предрасположениями, посредством изменения техники и потребностей хозяйственной жизни. Возникают новые формы социального и полового отбора, причем определенные человеческие группы занимают руководящие места, другие же, напротив, рассеиваются или совершенно искореняются. Физиологические превращения ведут в общественной жизни к длительным преобразованиям в «борьбе за право», причем измененное органическое и экономическое положение силы стремится достигнуть законного признания или посредством насильственных революций и гражданских войн, или в более цивилизованных по внешности формах экономической и парламентарной борьбы и публичных обсуждений.