Сильви Жермен - Янтарная ночь

• Название: Янтарная ночь
• Автор: Сильви Жермен
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-94278-375-6

Роман французской писательницы Сильви Жермен (род. 1954) «Янтарная Ночь» (1987), являющийся продолжением «Книги ночей» («Амфора», 1999), вполне может рассматриваться как самостоятельное произведение. История послевоенного поколения семьи Пеньелей приобретает здесь звучание вневременной эпопеи.

---

Из-за своего смятения он не смог и для Баладины, когда та вернулась в Черноземье, найти ни слов, ни жестов.

Прошло больше года после ее последнего приезда, и на этот раз она была одна. Возвращалась без Джейсона и без ребенка, о котором они оба столько говорили. Возвращалась, не неся, ни на руках, ни в себе, маленькую Лили-Лав-Лейк.

Лили-Лав-Лейк, воображаемый ребенок, которому никогда не суждено родиться. Джейсон-Лак, чересчур уязвимый ребенок, которому никогда не суждено повзрослеть.

Баладина вернулась с грузом этого двойного отсутствия на руках, с телом, источенным этой двойной пустотой.

Времена года проходили одно за другим, а Джейсон и не замечал, что речь идет о годах. «Скоро, — говорил он по-прежнему, — скоро покинем Гренобль, уедем из Франции, отправимся туда…» Но в конце каждой осени, видя, как медленно угасает ослепительное полыхание природы и приближается зима, он решал остаться еще на сезон. Он был похож на горных зайцев и куропаток, каждую зиму меняющих свой мех и оперение, приспосабливаясь к снежной белизне; как только выпадал первый снег, его сердце белело, искрилось, шалело от новых восхождений, которые он собирался совершить.

Так что с началом прошлой зимы он опять устремился к новым вершинам. Еще раз вознесся к чистейшей небесной синеве, к этой царственной ясности, к этому абсолютному безмолвию. Еще раз отправился штурмовать высоты, чтобы сбросить там с себя свое детство. Но сбросил самого себя, и даже не на вершине, а всего лишь на полпути. Потерял самого себя, всего целиком. Из-за какого неловкого движения, неверного шага он оступился и сорвался вниз, его спутники так и не поняли. Лишь увидели, как он внезапно отделился от стены и отвесно упал прямо в пустоту. Крохотной точкой — в пустоту. Быть может даже, этот неверный шаг исходил не от него самого, а от его слишком мечтательного детства, постоянно липшего к его сердцу, к рукам, к глазам. Быть может, этот неверный шаг вызвала сама гора, вдруг безо всякой причины столкнув его со своего длинного ледяного бока. Или, быть может, гора сбросила его со своего бока лишь для того, чтобы подхватить, сохранить целиком для себя, только для себя, чтобы спрятать его в себе. Похоронить в себе навеки.

Гора хранила Джейсона несколько месяцев. И все это время Баладина ждала. Ждала не того, что найдут тело Джейсона, но возвращения живого Джейсона. Ибо она отрицала, отвергала очевидность всей силой своей страсти. «Он вернется в понедельник, — говорила она в безумии своего ожидания. — В понедельник, день Дианы, луны. Вернется в понедельник. Понедельник снова станет первым днем Джейсона. Понедельник, Джейсон… Понедельник, Джейсон…» Но колесница Дианы проехала десятки раз, так и не возвестив Джейсоново возвращение. Ибо Джейсон не зависел более от движения планетарных божеств, которые упорядочивают человеческие дни, но совсем от другой категории времени.

Тело Джейсона нашли весной. Нашли совершенно целым, ибо достали из-подо льда. Он лежал на спине под ледяным стеклом, обратив лицо к небу, полуприкрыв глаза. Но одна из его рук все же была слегка повреждена, поскольку лед не полностью покрыл пальцы левой кисти, и указательный палец, воздетый кверху, словно пытался указать на какую-то невидимую точку в небе, был, вероятно, отгрызен каким-то животным или попросту сгнил. На нем не хватало последней фаланги. Только этот почерневший, ссохшийся кончик пальца и торчал из-подо льда, указывая его смерти.

И Баладина увидела Джейсона. Как только ей сообщили, что обнаружено тело, она отправилась вместе с людьми, которые должны были его доставить. Она все еще, даже больше, чем когда бы то ни было, отказывалась верить в смерть Джейсона. Впервые не побоялась встретиться с горами лицом к лицу. Желание Баладины поскорее увидеть Джейсона было так велико, что сделало ее более ловкой и быстрой, чем остальных. Он забыла об усталости, о страхе, об опасности.

Она добралась до места падения. Увидела Джейсона подо льдом — его приоткрытые глаза, выражавшие лишь глубокое удивление, его руки, такие красивые, с длинными, тонкими пальцами, застывшими в изящном жесте. Как могла она поверить в смерть Джейсона, почему должна в нее верить, если он предстал перед ней почти таким же, как и в первый день их встречи — по ту сторону зеркала? Но в этот день он уже не держал книгу, его руки были свободны. Он сам был книгой. Незримой книгой.

«…ЯЗТИиН YJ3MOJ А 21ТЯАЯН ЗНТ»

Абсолютно непонятной.

И однако в этот миг сердце каждого из них было более одиноко, чем когда-либо. Но на что же оно охотилось, где охотилось, сердце Джейсона? На этот раз она сама сказала: «Я здесь!» Даже не сказала, а выкрикнула. Лежа на льду, над Джейсоном, накрывая его всем своим телом, припав глазами к его пустому взгляду, приникнув губами ко льду, обжигавшему их до крови, и изо всей силы стуча кулаками, она кричала: «Я здесь!» Но Джейсон не отвечал. Только горы отражали эхо этого крика, разнося его все дальше и дальше, от пропасти к пропасти: «Я здесь! Я здесь! Я здесь!..»

Ее крик разбился о покалеченный палец Джейсона. Она скорее не увидела, а услышала в жесте этого обрубка вопросительный ответ, который сама дала в день их первой встречи: «Где здесь?»

«Где здесь?» — казалось, вопрошал Джейсон, тыча концом своего черного указательного пальца в необъятность небес, в пустоту.

«Где здесь?» — этот вопрос больше не оставлял Баладину. Где здесь — где же был Джейсон? Где же его радость, его любовь? Где же его молодость? Где же Лили-Лав-Лейк? Где же его жизнь? Где же то, что называют смертью? Где здесь, где? Где же Бог? Где здесь милосердие и мир?

Здесь — ничего. Баладина не находила ничего. Баладина больше ничего не понимала, становилась дурочкой, начисто лишенной разумения. Мысль ей заменяла култышка черного пальца, воздетого Джейсоном прямо в ничто. Тогда она стала блуждать по улицам города — как побродяжка с глазами шлюхи. Шла босиком, не могла больше выносить обуви; ей требовалось ощущать непосредственное соприкосновение почвы со своей кожей, иначе почва ускользала из-под ног. Она смотрела на мужчин безумным, совершенно остекленелым взглядом, словно удостоверяясь, не прячется ли за их внешностью Джейсон. И ненавидела всех мужчин за то, что они не Джейсон. Отдавалась кому попало, всем, кто желал ее, ибо тогда ее тело становилось всего лишь вещью, выброшенной за пределы всякого ощущения, всякого чувства, всякой мысли; отбросом, который она хотела унизить еще больше.

Потом она вернулась в Черноземье. Ей больше некуда было идти. Черноземье было наиболее близким нигде. Не было больше Джейсона, чтобы отвезти ее на берега Великих озер. Джейсона здесь больше не было. Где не было?

Где здесь? Янтарная Ночь — Огненный Ветер был последним, кто мог дать ответ на подобный вопрос, столь же безмерный, сколь и бессмысленный. Он сам боролся, словно опутанный зверь, попавшийся в сети вины, — тем более разрушительной, что он по-прежнему отказывался ее признавать. Как и прежде, Баладина нашла пристанище у Таде и Ципели. Но теперь это пристанище больше всего походило на берлогу впадающего в спячку медведя. Ибо она вернулась как сомнамбула. Больше не слышала других, даже не видела, будь то Неса или Шломо. Все ее внимание было отвлечено, поглощено неотвязным вопросом. Где же Джейсон, и где его нет? И она путала собственное присутствие с отсутствием Джейсона. В конце концов она слегла. Вопрос завладел ее телом и душой. И она погрузилась в сон, чтобы преследовать его в бесконечном сновидении. Покрепче зажмурила глаза, как в былые времена, в детстве, когда Янтарная Ночь — Огненный Ветер водил ее через лесные заросли, населенные призраком мертвого брата, которого она так боялась, что ничего не хотела видеть. Ничего из ужасающего внешнего мира. Зажимала, как прежде, глаза кулачками, чтобы наполнить их ночью и вспышками красок. И грезила.

Ей надо было грезить. Спать, чтобы не потерять рассудок; грезить, чтобы окончательно не потерять Джейсона. Ей надо было грезить, чтобы не умереть от смерти Джейсона. Не умереть от холода. Надо было грезить, чтобы обоим вырваться из хватки льда, освободиться от гор.

Она начала грезить о медленном спуске тела Джейсона с гор к морю. Потоки, озера, речки, реки — этот спуск был извилистым, через все воды. Она выводила Джейсона из замерзших, ледяных вод к более подвижным, глубоким и цветистым. Вела его к самым фантастическим глубинам морей, туда, где в синевато-зеленых безднах мчатся косяки светящихся рыб, танцуют морские коньки, извивая свои тонкие кружевные хвосты, скользят медузы, с телами словно стеклянный колокол, отороченый длинной полупрозрачной бахромой. В безднах, усыпанных морскими звездами цвета песка и солнца, среди кустистых рыжих и желтых водорослей, спиралевидных раковин, мозаики кораллов. В лиловатых безднах, заросших просторными скалистыми лесами, где ветви топорщатся золотыми вздутостями и расцвечены бордовыми, розовыми и оранжевыми актиниями.