Георгий Гратт - Скажи мне, мама, до...

• Название: Скажи мне, мама, до...
• Автор: Георгий Гратт
• Издательство: «Дружба Народов» 2008, №2
• Жанр: Современная проза

Повесть с увлекательным сюжетом. Немолодой человек, профессор-филолог, Николай Иванович Сосновский застает на своем дачном участке незнакомца. При ближайшем рассмотрении узнает в нем своего бывшего одноклассника, которого не видел много лет и о смерти которого недавно узнал. Это не завязка мистического триллера. Скорее — политического боевика.

Начинающий киллер отстреливает (в буквальном смысле этого слова — пускает в своих жертв отравленные стрелы) бывших советских офицеров, участников революционно-освободительных войн в Азии и Африке. А направляет его зловещий и загадочный персонаж по прозвищу Кощей.

---

«Связь будешь держать только со мной, — предупреждал он. — Чтоб никаких там посторонних звонков!»

«А как мне к вам обращаться?» — поинтересовался Голованов.

«А никак! Зачем нам имена, верно? — усмехнулся старик и неожиданно подмигнул: — Как меня прозвал твой начальник? Кощеем? Вот так и называй».

«Но неудобно как-то…» — замялся Голованов.

«Ничего, — успокоил его старик, — не привыкать! К тому же мне нравится быть бессмертным!»

Да, в это кафе он больше не вернется. Напоследок Голованов еще раз огляделся по сторонам и вышел на улицу под палящее солнце. Он купил в киоске местную газету, пролистал, открыв ее на странице объявлений, и неторопливо направился к фонтанчику в сквере. На привычном месте старика еще не было, и Голованов, присев на парапет, принялся просматривать объявления о сдаче жилья. Квартиры, как и кафе, тоже были одноразовыми, и, разумеется, речи не могло быть ни о каких гостиницах. Весь его путь нес на себе отпечаток сиюминутности. Трудно было только в самом начале привыкнуть к этому изнуряющему ритму: смене лиц, адресов, названий и даже часовых поясов. Но скорость завораживала подобно музыке, и то, что вчера еще зачарованно открывалось перед ним словно какая-нибудь terra incognita, назавтра уже теряло свое девственное обаяние и, промелькнув, исчезало за спиной, корчась, задыхаясь в пыли, как вытоптанная испанцами Америка.

Голованов как раз договаривался по телефону насчет квартиры, когда старик занял свое обычное место у фонтана. Сухой, как былинка, он нисколько не выделялся среди таких же пенсионеров, коротающих свое время в парке. Было в его облике какое-то благостное умиротворение. То, как он, щурясь, глядел на летящие струи, безмятежно улыбался детям, брызгающим водой друг в друга, соединяло, роднило его с окружающим миром. И как-то совершенно не верилось в то, что этот божий одуванчик таит в себе смертельную угрозу, что он может запросто свалить любого испытанного бойца, одним движением руки отправив его на тот свет. Нет, не верилось, но и проверять это Голованову совсем не хотелось.

«А зачем нужно их ликвидировать? — это был единственный дурацкий вопрос, который он позволил себе задать Кощею. — Разве не проще дождаться естественного конца — много ли им осталось?»

Позволить-то он позволил, но тут же и пожалел об этом. Он никак не ожидал такой бурной реакции хозяина.

«Это как это? — опешил тот. — Позволить им тихо-мирно умереть в своей постели?! А вот это ты видел? — сунул он ему под нос кукиш. — А они меж тем будут пописывать свои пасквильные мемуары, как мы делали революцию в Африке? Как снабжали героином Европу, как поставляли оружие на Ближний Восток? Да ты хоть слыхал, сынок, что есть такая штука — государственная тайна? Что они давали присягу? А мы, значит, позволим им еще и гонорары получать за предательство?».

«Так страна-то была совсем другая, — попробовал было возразить он, — та уж давно кончилась».

«Ты мне это не ври! — взорвался старик. — Ничего не кончилась! Страна у нас та же самая! Была, есть и будет! А то, что всякие там еврейские умники от нее оттяпали и свое еврейское название ей придумали, так это ничего не значит! Ты думаешь, мы это так и оставим, что ли?! Да ни хрена ты не смыслишь в политике, сынок, лучше уж и не суйся! Ты даже не представляешь себе, какая за нами сила! И не вздумай возражать, я заранее знаю все, что ты скажешь. Просрать такую страну! Никому не позволим!» — не на шутку разойдясь, он треснул кулаком по столу.

Голованов и не возражал. Он уж и так пожалел о своем вопросе, а старик все орал и орал, как будто пытался перекричать толпу, и проклятая псина насторожилась, заняв свое место в опасной близости от гостя.

«И чего за язык потянуло? — ругал себя Голованов, возвращаясь от Кощея. — Старик мухоморов накушался, а ты с ним спорить взялся! Какая, действительно, к черту разница — что за страна, что за предатели! Платят — и на том спасибо. Была бы работа!»

А флейту он все-таки освоил, не ахти, конечно, но в переходах играть можно. Так что, случись чего — ремеслишко прокормит. «Главное — убедительность образа, — внушал ему Кощей. — Ну да ты ведь артист, чего тебе объяснять».

Голованов не собирался надолго засиживаться в парке. Со стариком Кариевым все было понятно: никуда он нынче не денется, из поля зрения не выпадет. Да и вообще, на сегодня Кариев был ему не нужен. Что толку таскаться за ним весь день по жаре? Голованов давно уже решил, как все произойдет, а эта перестраховка — так, уступка Кощею, не более. «Один раз позволишь себе небрежность, — гнусавил тот, — и все дело насмарку. Тут тебе не Олимпийские игры, не биатлон, — вместо похвалы отчитал он его однажды, когда Голованов уложился в три дня. — Тебе платят не за скорость, а за эффективность». Вот и приходилось ему честно отрабатывать свой хлеб. Он не знал, контролирует ли его Кощей, но полагал, что с того станется. Вся эта шпиономания вообще была ему не по сердцу. Дело-то проще пареной репы — подумаешь, какие-то там старики! Списанный материал. Это тебе не банкира завалить. В душе он посмеивался над Кощеем: в игрушки играет, но спорить после того первого опыта уже не решался.

Голованов еще несколько минут покрутился в парке и, взяв такси, поехал сдавать квартиру, в которой провел прошлую ночь. А еще через полчаса он уже катил на другой конец города получать ключи от нового жилья.

Жизнь на колесах… Последнее время он только и делал что куда-то спешил: летел, бежал, ехал, даже заскочить домой было недосуг. Дом оставался где-то в стороне, на обочине, в воспоминаниях, как незыблемый островок детства.

Мысль о доме неожиданно озадачила его. А был ли у него теперь свой дом? Осталась мать, которая по-прежнему жила в Долгопрудном и которой каждый месяц он посылал деньги. Мог бы привозить и сам, но всякий раз находились оправдания. А может, он просто не хотел возвращаться в ту прежнюю жизнь? Окунаться в ее хоть и устроенный, но копеечный быт с вечно сохнущим на веревках бельем, треснувшими обоями, позавчерашними щами. Слушать жалобы матери на подскочившие цены, на постоянные споры с соседями. Даже сам запах этого мира был ему ненавистен — кисловатый запах нищеты и безысходности. Вот только совсем оторваться от этого мира у него не получалось. Прошлое не пускало, цепляясь, как выплюнутая кем-то жвачка. То вдруг напоминала о себе бывшая школьная подруга, когда все уже давным-давно отгорело, то присылали непонятную бумагу из военкомата, а прошлым летом скоропостижно умер отец. И хотя он лет десять как бросил семью и спился, несмотря на свою хваленую интеллигентность, хоронить отца пришлось ему, Голованову, потому как больше у того никого не было. А теперь вот надо было ехать, распоряжаться насчет памятника, и все это опять-таки ложилось на его плечи. Так что, как он ни пытался откреститься от прошлого, ничего не получалось. Но, пожалуй, самое скверное заключалось даже не в этом. Дело в том, что и в настоящем-то у него ничего, кроме этого прошлого, не было: ни друзей, ни любви, ни надежды. Не считать же в самом деле за друзей ребят из отряда, а за любовь — подружку на ночь. И если еще недавно, еще каких-нибудь лет пять назад это его ничуть не смущало, то теперь, приближаясь к тридцатке, он все чаще стал задумываться, и все чаще лезли в его голову дурацкие сомнения на предмет осмысленности бытия.

Закончив дела с переездом, благо всех вещей — одна дорожная сумка, Голованов подался в кино на свежую американскую комедию, пообедал в ресторане и ближе к ночи нанес визит в изрядно намозоливший глаза двор, проверить, все ли в порядке. В сгустившихся сумерках под каштанами вспыхивали светлячки сигарет, слышались приглушенный смех и шепот, а в темной листве монотонно трещали цикады. Посверкивая огнями, содрогаясь от пульсирующей в салоне музыки, проехала мимо машина и скрылась за углом. Дом засыпал, дом гасил окна, но в квартире старика свет еще горел. Старик не спал, старик был дома.

4

Май, как обычно, застал Николая Ивановича врасплох. Конец семестра, у аудитории толпы должников — не протолкнуться, а тут еще деканат отчетность требует. И так одно за другим. Словно сумасшедшие, летели дни, один за другим. А надо бы еще и на даче покопаться. Ну да ладно, не до того — там теперь Алька заправляет.

Дачу эту по настоянию матери приобрел он давным-давно, когда в институте распределяли земельные паи, а само огородничество для многих служило едва ли не единственным способом выживания. С тех пор большинство забросило свои угодья, да и ему по большому счету она бы ни к чему, но Николай Иванович неожиданно к земле прикипел. Он и отпуск проводил неизменно среди сельдерея и цветной капусты — не на море же ехать с его-то профессорской зарплатой. Но все же и времени на нее уходило изрядно, а времени Николаю Ивановичу было жаль. Так что появление на даче Алика вполне его устраивало, и, странное дело, он даже не ревновал его к своим посадкам. Но вот осадок на душе после разговора с другом остался не совсем приятный.