Александр Гроссман - Образ жизни

• Название: Образ жизни
• Автор: Александр Гроссман
• Жанр: Современная проза

Я начал писать и сразу выяснилось, что своих слов у меня нет. Весь текст — мозаика из чужих мыслей, слов и метких выражений. Бесценный дар ушедших поколений. «Но ведь они для того и писали, — успокаивал я себя, — а я для того и читал». Примирил меня с собой симпатичнай мне автор «Русских вопросов» Б.Порамонов. «Нынешнее литературоведение установило, что такие заимствования (подчас бессознательные) являют литературный закон. Любой текст — палимпсест, автор пишет на чужом черновике». Я осмелел и назвал свой палимпсест Modus vivendi. В нём нет авторского вымысла. Все описанные события происходили с близкими мне людьми.

Эта незамысловатая проза написана от первого лица. Надеюсь, никто не станет отождествлять это лицо с автором. В умеренных дозах автор разлит повсюду. «…у писателя все книги исповедальны», (Б.Шоу). Я прикрылся глубоко уважаемыми мною именами. Соблазн сопричастности и кто мы без них? События этой хроники разворачиваются на просторах «братской семьи народов» и завершаются на обетованном пятачке — в Израиле.

---

В воскресенье утром папа привёз шеф-повара. Зина готовила, хозяйка была на подхвате. Маме нравилось украшать свою речь сочными оборотами местного сленга. Я покрутился на кухне, дождался «вас тут не стояло», лег на кровать в нашей с братом комнате, открыл книгу и вскоре уснул. Разбудили меня к обеду. Обед был выше всех похвал. К хорошему быстро привыкают. Воскресные обеды стали традицией. Мы уже не ходили вдоль пруда, не обсуждали прочитанное, настольной стала поваренная книга. Зинуля вошла в нашу семью раньше, чем я пригласил её на эту роль. Мне оставалось только произнести свою реплику, а я тянул. Слишком буднично начинался праздник жизни. Зинуля не отстранялась, когда я обнимал её, и даже открывала губы для поцелуя, но я не чувствовал встречного порыва. Я твоя и не больше. Покорность меня не вдохновляла, я ждал взаимности. Время шло, на лицах моих родных застыл немой вопрос, и я, наконец, произнёс свою реплику.

Однажды, вернувшись с работы, я стоял в дверях и наблюдал, как молодая мама и бабушка воркуют над новорожденной. В нашем доме установился долгожданный паритет. И тут до меня дошло: действительно «нас тут не стояло». Я пошёл и купил себе велосипед.

Неожиданно мой мирный труд на ниве механизации трудоёмких процессов был прерван. В череде начальников, стоящих надо мной, появился ещё один письменный стол, и сел за него человек, интересный во всех отношениях. Николай Васильевич до и во время войны был начальником проволочного цеха. С него спрашивали проволоку для пружин стрелкового оружия, расчалки и заклёпки для авиации, сердечники для пуль всех калибров, сложную по химическому составу и в производстве проволоку для сварки броневых плит и, проще сказать, многое другое. Трудности со снабжением, измученные рабочие, прессинг, мат, постоянные угрозы, беспокойный сон в ожидании телефонного звонка. Эти общеизвестные истины я повторил для объяснения метаморфозы, произошедшей с этим представительным, умным и обаятельным человеком после войны. Хорошо знавшие его люди говорили, что, кроме рыбалки, его уже ничего не интересовало. До поры до времени авторитет работал на него, потом иссяк. Прошло немного времени, и я понял, что он рассматривал свою новую должность, как синекуру. Жизнь задавала вопросы, на них надо было отвечать, и он занялся поисками человека, который выполнял бы эту работу за него. Этим человеком оказался я. Возможно, он надеялся, что я не подведу его, как не подвёл его в военные годы механик цеха — мой отец. Преемственность, так сказать.

С подводными течениями заводской жизни я не был знаком. Знаю только, что однажды утром Николай Васильевич пригласил меня в кабинет, протянул какие-то бумаги и сказал:

— Завод готовится к переходу на более крупный слиток. Нужно посчитать хватит ли мощности главного привода блюминга.

Отец учил меня: «Не спеши сказать нет. Почти всегда есть время подумать». Я взял бумаги и вышел. Несколько дней листал учебники по прокатке в надежде найти готовую методику расчёта и с каждым днём всё больше убеждался, что взялся не за своё дело, — надо было начинать с нуля или вообще не браться. Всё это я вежливо изложил Николаю Васильевичу. Он смерил меня холодным взглядом и отрезал путь к отступлению: — Думай. Я обещал.

Время шло, все, к кому я обращался, пожимали плечами, и я почувствовал, как верный кусок хлеба стал поперёк горла, лишил меня сна и уверенности в правильности выбранного пути. Николай Васильевич меня не беспокоил, мы с ним вообще не встречались до того дня, когда он подвёл ко мне парня в спецовке и сказал: — Пётр Иванович поможет тебе рассчитать двигатель.

Так мы познакомились. А произошло вот что.

Николай Васильевич аттестовал мастеров проволочного цеха. Всякий раз, посещая кабинет начальника цеха, он окунался в воспоминания. Письменный стол, за который он сел совсем ещё молодым человеком, чёрный диван, с которым связаны и приятные воспоминания, большой портрет прямо напротив стола. Того, кто долго и неотрывно смотрел на него, сняли, а этот, обвешанный звёздами, не был страшен. Издалека годы, проведенные в этом кабинете, стали казаться лучшими в его жизни. Он безучасно вёл аттестацию, чаще поглядывая на диван, чем на сидевшего перед ним человека, и впервые заинтересованно поднял глаза, когда на рутинный свой вопрос устраивает ли работа, услышал необычный ответ: «Работа, как работа, не понятно только для чего было пять лет учиться, чтобы закрывать наряды.» Николай Васильевич оживился, подсознание выплеснуло больной вопрос, он внимательно посмотрел на молодого человека и забросил приманку: — Меньше, чем на расчёт привода блюминга, вы не согласны?

Парень ответил спокойно, без напряжения в голосе: — Можно, конечно, и блюминг посчитать, но это разовая работа, а я говорю о постоянной инженерной работе. Можете что-нибудь посоветовать?

Вопрос остался без ответа. Мастера отпустили, посоветовав работать, и не выступать. Николай Васильевич обратился к сухонькому пенсионеру — инженеру по технике безопасности: — Ты помнишь, как мы начинали? Вместе с оборудованием приехал важный немец, вся технология была у него в книжечке, которую он прятал в нагрудном кармане.

Старичок, польщённый общими воспоминаниями, подхватил: — Вы, Николай Васильевич, мне ещё задание дали ходить за ним и всё записывать. Полгода ходил, потом мы с ребятами напоили немца и книжечку его всю переписали. Там у него всё зашифровано было, мы к вам, и вы нам этот шифр разгадали. Помните?

— Да там разгадывать было нечего, — Николай Васильевич повернулся к начальнику цеха, — он цифры буквами писал. Тоже мне, конспиратор! А теперь у тебя инженеры в мастерах ходят. — И, отвечая своим мыслям, добавил: — Возьму я его у тебя ненадолго. Посмотрю, чему их сейчас учат.

Пётр Иванович просмотрел бумаги, которые дал мне Николай Васильевич, сказал, что пойдёт в заводскую техническую библиотеку, и исчез до конца недели. Я не торопил события. Сидел тихонько, прикрывшись доской, и «витал в облаках», как любила говорить моя мама, прежде чем опустить меня на землю и отправить в магазин. Пётр Иванович позвонил в понедельник утром. Сказал, что подобрал всё, что нам понадобится для расчёта. — Приходи в читальный зал со всеми бумагами и начнём. — Он уже составил методику расчёта — подробную, как алгоритм, и приготовил стопку книг с пронумерованными закладками. Сперва мы сосчитали потребляемую мощность при прокатке существующих слитков и проверили результаты по диаграммам загрузки двигателя, потом перешли к новому слитку, и оказалось, что нужен более мощный двигатель. Мы составили пояснительную записку, Пётр набросал эскизы графической части, протянул мне руку и сказал: — Всё. Оформишь сам. Сегодня мои выходят в ночь. Месяц кончается — надо план выполнять. — Он ушёл, а я ещё посидел в читальне, осмысливая произошедшее. Я уже знал, что буду вспоминать эти дни. Так легко и споро мне ещё никогда не работалось.

Спустя какое-то время Николай Васильевич велел мне задержаться после работы. В седьмом часу за нами прислали машину, и мы поехали к директору завода. Наш расчёт, если он верен, ставил крест на новом слитке до реконструкции блюминга. Видно было, что директор колеблется, не уверен, что можно положиться на доморощенных специалистов. Я предложил послать расчёт на экспертизу, но он поступил иначе — поручил главному энергетику заключить договор с заводом-изготовителем. — У них там целый институт занимается расчётом двигателей такой мощности, — пояснил он своё решение. Я позвонил Петру — мы давно уже перешли на ты — и рассказал о судьбе нашего расчёта. — Нормально, — сказал Пётр, — нет пророка в своём отечестве.

Когда нас снова пригласили к директору, я волновался. Беспокойство скреблось изнутри осторожными лапками. Николай Васильевич был внешне спокоен, но напряжён — я это видел. Директор протянул нам толстый том со словами: «Это ваш экземпляр. Посмотрите последнюю страницу». Николай Васильевич открыл том, посмотрел, подвинул том ко мне и важно произнёс: — Ну, правильно, тоже умеют считать. — Изготовитель рекомендовал установить двигатель рассчитанной нами мощности. Напряжение спало, я расслабился. И напрасно. Обсудили ещё несколько вопросов, собрались уходить, когда Николай Васильевич сказал: — Скоро придётся модернизировать сортовые станы. Пожалуй, стоит прикинуть ожидаемые мощности? — Директор инициативу поддержал. Это у Николая Васильевича хорошо получалось. Как бы, между прочим, нам всё по плечу. По дороге он изложил план действий:

— Работа большая. Надо подключить нужных нам специалистов. Составим бригаду и выпустим приказ по заводу. По окончанию — премия. Подумай, кто тебе нужен.

Я знал, кто мне нужен. Позвонил Петру, договорился о встрече. Мы стояли над прудом, и я ждал, что он мне ответит.

— Включите вы меня в эту бригаду или не включите — никакого значения не имеет. В положении о должности мастера желания твоего шефа не прописаны. И он это знает. В смене люди работают, им зарабатывать надо. Нельзя приходить и уходить, когда захочется. Я согласен расписать всё подробно, как в прошлый раз, и в нерабочее время, при одном условии — пусть пробьёт мне квартиру. Второй год обещают и не дают.