Ольга Дрёмова - Иллюзия любви. Сломанные крылья

• Название: Иллюзия любви. Сломанные крылья
• Автор: Ольга Дрёмова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008

Надежда Тополь подаёт на развод с легкомысленным циничным мужем и остаётся одна с полуторагодовалым ребёнком на руках. Её страстное, горячее, жаждущее любви сердце теперь безраздельно принадлежит сыну Семёну. Ради того, чтобы мальчик ни в чём не нуждался, Надежда отказывается от личной жизни, гордости, уважения близких…

Каждой женщине рано или поздно приходится выбирать: между страстью и одиночеством, между удовольствием и долгом, между спокойствием и сердечной болью… Каждую из нас хоть раз томило сомнение в правильности выбранного пути, когда хочется, чтобы кто-нибудь рассказал похожую историю, помог, утешил… Книги Ольги Дрёмовой не позволят вам заскучать и отчаяться. Её — одну из самых читаемых российских писательниц — недаром называют «непревзойдённой рассказчицей», а её романы — «самыми правдивыми любовными коллизиями».

---

Несомненно, к угрозе Хрусталёвой следовало бы отнестись с большим вниманием, но, честно сказать, он считал, что её слова — пустое сотрясание воздуха, и только. Кто же мог предположить, что эта недоделанная рыжая пискля решится на подобную подлость?

Тогда, в декабре, у Ирки имелся отличный шанс затянуть на его шее верёвочку потуже, ведь она прекрасно знала о наличии тайника с «дурью» в его комнате, но почему-то не воспользовалась удобным случаем. Наверняка всё ещё тешила себя несбыточной надеждой вернуть Семёна обратно, поэтому и не стала топить его окончательно. Хотя… что значат для правоохранительных органов желания какой-то там Хрусталёвой? Если бы они сочли нужным, то перерыли бы его барахлишко и в две секунды нашли всё, что надо. Подумаешь, хитрость — пианино… Окончательно растерявшись, Семён понуро опустил плечи. Неужели всё дело в ухажёре матери, этом Руслане? Кто уж он там есть — неизвестно, но, вероятно, приличная шишка, если отмазал его по всем статьям всего за несколько дней. Но вот в чём вопрос: почему он не допустил обыска в их квартире? Если не хотел, чтобы мотали нервы матери, это одно. А если нет? Если дело не в благородстве? Тогда, выходит, он знал или, по крайней мере, догадывался, что в гитару наркотики попали не сами по себе и что Семён ко всему этому причастен…

— Что же ты молчишь, сынок? Тебе нечего сказать? — лицо Надежды, будто окаменев, превратилось в неподвижную маску с пустыми, невидящими глазами.

— Мама… — испугавшись, Семён беспокойно прислушался к ритму своего сердца, то замедлявшемуся, то учащавшемуся, казалось, до предела, и ему вдруг стало безумно жалко себя, жалко так, как ещё никогда в жизни, жалко до слёз, до немоты, до нестерпимой физической боли. — Как же ты могла подумать обо мне… такое?!

— А что, есть какие-то варианты?

Вопреки ожиданиям полные слёз глаза и мучительно-горькая дрожь в голосе сына не произвели на Надежду должного впечатления, и Семён вдруг отчётливо осознал, что для матери наступил тот край, за которым она не поверит ни единому его слову.

— Мама, всё, что сказала Ирка — ложь от начала и до конца, — обречённо проговорил он, уже мало надеясь на то, что ему удастся вывернуться из петли, с каждой секундой всё сильнее затягивавшейся на его шее.

Чувствуя, как по всему телу разливается отвратительно липкая и холодная волна безнадёжного отчаяния, Семён тяжело вздохнул и вдруг, обалдело моргнув несколько раз, замер. Мысль, внезапно озарившая его, была до такой степени простой, что просто не могла не сработать по определению.

— Скажи мне, мама, что тебе известно об энергетиках? — боясь, как бы мать не услышала бешеного стука его сердца, Семён почти перестал дышать.

— Энергетиках? — эхом повторила она, и стрелки её бровей недоумённо сошлись на переносице. — Честно сказать, ничего. А что я должна знать?

— А то, что это специальные вещества, позволяющие человеку искусственно продлить период активного бодрствования, — заметив, что выражение лица матери изменилось, Семён чуть не закричал от радости.

— Что ты этим хочешь сказать?

Тон матери оставался по-прежнему непроницаемо-холодным, но по отдельным ноткам Семён понял, что лёд недоверия сдвинулся и что самое главное сейчас — не выпускать инициативу из своих рук.

— Я хочу сказать, что эти белые пакетики — никакие не наркотики, а почти безвредные энергетики, без которых, да будет тебе известно, сейчас не обходится ни одна дискотека.

— Надо же… — закусив губу, Надежда посмотрела в чистые глаза своего мальчика, вравшего до отчаянности лихо и нисколько не сомневавшегося, что и на этот раз ему удастся выйти из воды сухим. — И что же, эти средства совсем безвредные?

— Да как тебе сказать? — успокоившись и решив, что гроза миновала, Семён с облегчением вздохнул. — Конечно, если принимать их достаточно часто и в больших количествах… — он пожал плечами.

— Значит, если употребить этот порошок один раз, с человеком ничего не случится?

— Конечно, нет! — наивные расспросы матери развеселили Семёна. — Мам, на самом деле всё просто. Берёшь специальную таблетку или порошок, вот как у меня, — он небрежно махнул рукой в сторону открытого инструмента, — растворяешь в тёплой воде, выпиваешь — и готово дело, энергии часов на шесть-семь хоть отбавляй.

— Так просто? — в глазах Надежды промелькнула лёгкая тень, но, увлечённый исключительно своими мыслями Семён этого не заметил. — Значит, в тёплой? Это хорошо. Ну, ладно…

Надежда повернулась и, не закончив разговора, видимо, вспомнив о каких-то своих неотложных хозяйственных делах, пошла в кухню.

Чувствуя, что от перенапряжения у него дрожит каждый нерв, Семён прислонился к дверному косяку и прикрыл глаза. Чёрт бы побрал эту дрянь Хрусталёву! Если бы не его сообразительность, ещё неизвестно, как бы всё обернулось! Надо же, набраться наглости, чтобы нагрянуть к нему в дом и облить его грязью с ног до головы! Хорошо ещё, мать оказалась наивной до такой степени, что поверила в весь этот бред…

— Сём, а сколько нужно воды на один такой пакетик? — неожиданно появилась в дверях мать.

В одной руке она держала стакан с водой, а в другой — мельхиоровую чайную ложечку с витой ручкой. Подойдя к письменному столу, она поставила стакан, наклонилась над откинутой створкой пианино и оторвала один из пакетиков.

— Что ты собираешься делать? — при мысли о том, что сейчас должно произойти, Семёна замутило. — Зачем это тебе, мам?

— Хочу попробовать, что это за штука такая — энергетик. Если она и вправду такая волшебная, можно было бы изредка ею пользоваться, как ты считаешь? — глядя сыну прямо в глаза, Надежда вскрыла целлофан.

— Не стоит этого делать… — побледнев, Семён глядел на то, как белый порошок постепенно перемещался из пакетика в стакан с водой, и на его висках выступили капли холодного пота.

— Почему? Ты же сам сказал, что это абсолютно безвредно.

Мельхиоровая ложечка несколько раз ударилась о стенки стакана, и белый порошок, закружившись, начал медленно растворяться.

— Ты хоть знаешь, сколько там противопоказаний?! — побледнел Семён и ощущая, как по позвоночнику заструился пот, облизнул пересохшие губы, и его густо-синие глаза потемнели до такой степени, что стали почти чёрными.

— Ты же сам сказал — это если часто… — не отрывая взгляд от белого, как простыня, лица единственного сына, Надежда поднесла стакан к губам, но потом вдруг поставила его обратно на стол. — Знаешь что, с тобой так недолго и умереть.

— Мама…

С болью глядя на Семёна, Надежда глубоко вздохнула.

— Двадцать лет моей жизни… Двадцать лет, выброшенных на ветер ради человека, не способного любить никого, кроме себя… — она несколько мгновений помолчала, а потом, роняя слова, как тяжёлые камни, тихо произнесла: — Бог тебе судья, Семён. С сегодняшнего дня живи как знаешь, я тебе больше не судья и не ангел-хранитель. У тебя своя жизнь, а у меня — своя.

* * *

Несколько мгновений Семён стоял молча, словно не расслышав слов матери. Глядя в пустоту, он, казалось, прислушивался к чему-то такому, что было слышно лишь ему одному. Налившись краской и потемнев, его лицо стало похоже на застывшую искусственную маску, плотно прижатую к его собственной коже и почти сросшуюся с ней. Затаив дыхание, как будто ожидая ещё чего-то, он не двигался, и только где-то у самого горла, отдаваясь глухими тупыми ударами по всему телу, больно билось его сердце.

— Ты хорошо подумала?

Медленно подняв глаза, он посмотрел на мать в упор, и в ту же самую секунду Надежда почувствовала, как всю её окатила обжигающе-острая волна нестерпимого холода.

— Да, — уронив руки вдоль тела, она смотрела на человека, роднее которого для неё не было в целом мире, и видела только тёмно-синие, острые ножи его злых глаз.

— Хорошо, только запомни, ты сама так решила, — секунду помедлив, будто ожидая, что мать передумает и попросит его остаться, Семён постоял, потом развернулся, молча пошёл в прихожую, потом остановился. — Ты ничего не хочешь мне сказать? — не поворачиваясь, глухо спросил он.

— Я уже всё сказала, — Надежда до крови закусила нижнюю губу.

— Значит, всё? Закончилась твоя любовь? — Семён постоял и вдруг напряжённо рассмеялся. — А знаешь что, никуда я из собственного дома не пойду. Чужие так чужие, подумаешь! Нужна мне твоя любовь, как мёртвому припарка! Мне и отцовской хватит!

— Чьей?! — не поверила своим ушам Надежда. Сделав несколько шагов, она подошла к сыну вплотную и взяла его за пуговицу рубашки. — Что ты сказал? А ну-ка, повтори ещё раз! Чьей любви тебе будет достаточно — отцовской?!

— Почему будет? Она уже есть!

Понимая, что своими словами он причиняет матери почти физическую боль, Семён удовлетворённо улыбнулся и почувствовал, как его собственная отступает.