Аркадий Сахнин - Тучи на рассвете (роман, повести)

• Название: Тучи на рассвете (роман, повести)
• Автор: Аркадий Сахнин
• Издательство: Военное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1990
• ISBN: 5-203-00741-1

В настоящей книге «Тучи на рассвете» автор, участник войны с Японией, несколько лет проживший в Северной и Южной Корее, раскрывает историческое величие освободительной миссии Советской Армии на Востоке.

Роман и повести, включенные в книгу, посвящены героическим подвигам советских воинов во время войны и в мирные дни.

Книга рассчитана на массового читателя.

---

И опять она прозевала ту минуту, когда спина сама разогнулась. А надсмотрщик не прозевал. Наверно, он стоял все время позади и только и ждал, чтобы она опустила руки. Хотя нет, удары его бамбуковой палки поминутно раздаются во всех концах цеха. Просто у него такое тигриное чутье: он заранее может определить, кто сейчас сделает передышку, и издали крадется к намеченной жертве, чтобы полоснуть ее своей палкой.

Бьет он сильно, но с разбором. Бьет по спине, по голове, по ногам, а вот рук не трогает: руки нужны для работы.

Наконец наступила смена, и Мен Хи направилась в общежитие. Она еще могла двигаться, хотя не так бодро, как до обеда. По двору пришлось ковылять, держась за стену. Теперь Мен Хи не пряталась: было совсем темно, и, значит, никому не видно, как она идет.

Циновка действительно оказалась свободной, и Мен Хи нашла ее легко, потому что как раз над этим местом горела лампочка.

Мен Хи легла не очень удобно. Но устроиться как следует не успела: заснула.

Когда ее разбудили, она лежала все в той же неудобной позе. Было светло. Ясно, что настало утро. Это Мен Хи поняла сразу. Почему же она не может встать?

Но она встала. Лежать и нежиться ей никто не позволит. Впереди долгий рабочий день, и нельзя обращать внимание на то, что тело болит.

Мен Хи твердо решила не поддаваться усталости. Оно все время болит, это хилое тело, но двигаться все-таки может. А думать о том, где и что болит, — занятие для помещичьих дочек и лентяек.

Она пошла в цех и снова повторяла за надсмотрщиком слова клятвы вечной верности японскому императору, а потом встала к барабану.

И за время до обеда она только один раз разогнула спину, и только один раз ее ударил надсмотрщик. Перед самым перерывом она работала очень усердно, особенно когда увидела, что надсмотрщик идет к ней. Но он ее не ударил, а тихо сказал:

— Семьсот двадцать шесть, тебя вызывают в контору. Сейчас вызывают, бросай работу и иди.

Сначала Мен Хи решила, что ее обманывают: она бросит работу, а он за это начнет бить ее палкой. И она стала еще быстрее подсовывать пеньку в ножи. Но надсмотрщик повторил свое приказание и сказал, что вызывает ее Пэ Чер Як. Тогда она разогнула спину и пошла.

Пэ Чер Як поднялся ей навстречу, широко улыбаясь.

— Ну, как ты устроилась на новом месте? — спросил он ласково. — Не трудно ли тебе работать, не обижает ли тебя кто-нибудь?

Мен Хи обернулась: может быть, это он не ей говорит? Но в комнате никого больше не было.

— Вы, наверно, ошиблись, — несмело сказала она. — Я Пак Мен Хи, я работаю на разрыхлительной машине.

— Да, да, я знаю, — снова широко улыбнулся Пэ Чер Як, — я забочусь о рабочих, и особенно о таких, как ты, поэтому спрашиваю, как ты себя чувствуешь.

«Что это значит «таких, как ты»? — подумала Мен Хи. — Или он считает, что я не могу работать?»

— Мне нетрудно, — начала она оправдываться, — обо мне не надо заботиться больше, чем о других.

— Как не надо? — удивился Пэ Чер Як. — Ведь ты сирота? Ты действительно сирота? Отвечай, что же ты молчишь.

— Да.

— И никаких родственников у тебя в Сеуле нет?

— Нет.

— И знакомых нет?

— Нет.

— Очень хорошо! То есть это очень плохо для тебя. Вот поэтому я должен о тебе позаботиться.

Он молча походил по комнате. Потом близко подошел к Мен Хи.

— Ты дала клятву на вечную верность японской империи?

— Да!

— Запомни слова, которые ты произносила! Если ты нарушишь эту клятву, — он скрестил руки на груди и молитвенно поднял глаза, — великая кара падет на твою голову.

Лицо его стало суровым.

— Работай и повинуйся. Ни с кем пока не заводи дружбы, никому не доверяй, никого не слушай, никуда не ходи. Время теперь напряженное, идет война, и болтунов развелось очень много. Никто из них добром не кончает. Все, что услышишь, рассказывай мне. Я буду о тебе заботиться, ведь ты сирота. Рассказывай мне все, что увидишь, что долетит до твоего уха, даже то, что покажется неинтересным. Сообщай мне все, что делается вокруг. Я сам укажу тебе, с кем дружить. Тебе будет хорошо. Если сможешь точно выполнять все мои распоряжения, я прибавлю тебе жалованья. Только ни о чем не думай, я сам буду говорить, что тебе надо делать. И никому не передавай моих слов.

Мен Хи слушала и никак не могла понять, чего он хочет. Конечно, она будет делать все, что от нее требуют.

Часть вторая

Пот и слезы имеют одинаковый вкус

В послеобеденный час жизнь центральной сеульской гостиницы «Чосон-отель» замирает. Тихо и пусто в огромном вестибюле. И даже мозаичные драконы, распростершиеся на полу, так лениво раскрыли пасти, будто зевают.

У стены неподвижно стоят шесть одинаковых мальчиков с серьезными лицами. На них все белое: накрахмаленные кителя с ярко начищенными медными пуговицами, белые перчатки, белые жокейские шапочки, и кажется, будто это игрушечные солдатики.

Они смотрят на широкую мраморную лестницу, устланную ярким ковром, по которой спускается человек. Это Чо Ден Ок. Он идет медленно и важно, не вертя головой, что дается ему не без труда.

Он не держится за перила, а идет по центру ковра, подняв голову и расправив узкие плечи. И голова и корпус неподвижны, будто выточены из одного бревна, а ноги он поднимает непомерно высоко. Вся фигура Чо кажется мальчикам смешной, но они не засмеются, даже улыбка не промелькнет на их лицах: за подобный проступок немедленно выгонят с работы, а такое хорошее место получить нелегко. Ведь не так уж дорого они платят хозяину за это выгодное место.

Каждые десять дней после уплаты в кассу гостиницы установленной суммы им кое-что остается и для себя, потому что тут бывают щедрые клиенты. Редкий месяц чаевых не хватает, чтобы расплатиться с хозяином.

Сойдя вниз, Чо Ден Ок поднимает руку:

— Вещи!

Три мальчика бросаются вверх по лестнице, и в ту же минуту из-за портьеры выскакивают три такие же фигурки и занимают места убежавших.

Швейцар распахивает перед важным клиентом массивную дверь, но Чо Ден Ок вдруг останавливается, морщит лоб, как бы что-то вспоминая.

Даже сейчас, в минуту своего безмерного торжества, когда мечты уже унесли его далеко от этой гостиницы, он не может удержаться, чтобы не показать свою власть над другими, пусть швейцар стоит и держит дверь, пусть, склонившись, ждет, пока он не проследует мимо. Этот ничтожный служака должен чувствовать, что перед ним важная персона.

Не всех корейцев пускают в «Чосон-отель». Здесь может остановиться крупный помещик в широких штанах и халате с двумя лентами. Чо Ден Ок больше, чем помещик, это должны видеть все. На нем узкая тужурка цвета хаки, с тугим стоячим воротником. Сейчас идет война, и все государственные люди ходят в полувоенной форме. Он согласился терпеть и неудобства номера в верхней части гостиницы, где в комнате ходят, как по улице, не снимая обуви, а номер загроможден столом, стульями, шкафом и кроватью. Эта мебель все время стоит в комнате, будто на складе, и ее не убирают целый день, даже когда в ней нет надобности, и картины постоянно висят на стенах, собирая пыль. По коридору верхнего этажа надо ходить с опаской, чтобы не ударили внезапно распахнутой дверью.

А ведь он вполне мог взять номер внизу, где, так же как и в его собственном доме, легкий столик достают из стенного шкафа, когда он действительно нужен, и подушки берут из закрытой ниши, когда хочется сесть, а тонкий тюфяк спрятан там до вечера, потому что днем он зря занимал бы место на полу, а длинные картины-свитки вывешиваются на стенах перед приходом гостей, и двери раздвигаются, а не распахиваются.

Он мог бы наслаждаться такой просторной, незагроможденной комнатой и ходить в полотняных носках по нагретому полу и вдыхать запах цветов сакуры — священной японской вишни, — заглядывающей в окно.

Он решил терпеть все неудобства европейского номера, чтобы вызвать к себе особое уважение. Пусть думают, будто он бывал за границей, будто он так долго там жил, что отвык от корейских обычаев. Пусть трепещет перед ним этот швейцар.

Чо Ден Ок видит, что мальчики спустились с лестницы и остановились в ожидании его приказаний. Один из них держит саквояж, другой — зонтик, третий — веер. Пусть и эти ждут.

Он постоял еще немного, повернулся, будто собираясь идти назад, но, услыхав, что дверь закрылась, резко шагнул к выходу. Швейцар схватился за дверь и в последний момент успел снова распахнуть ее перед Чо, но тот зло выругался:

— Спишь, старая свинья! Завтра же вылетишь отсюда!

— Виноват, господин, виноват, — услышал он голос швейцара, но ничего не ответил.

Пусть теперь старик не спит ночь, раздумывая над тем, как найти работу.

Чо вышел из гостиницы, остановился у широкого портала и тихо засмеялся.