Павел Шестаков - Давняя история

• Название: Давняя история
• Автор: Павел Шестаков
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Детектив
• Год: 1972

Работник уголовного розыска Игорь Мазин занимается расследованием гибели молодой женщины Татьяны Гусевой. Однако поиск его выходит за рамки выяснения непосредственных обстоятельств преступления. Автор поднимает вопрос о нравственной ответственности человека за свои поступки.

---

Он замолчал:

— Понимаю, прощать таких, как я, нельзя, а понять-то можете? Хотя лучше не отвечайте. Мне все равно. Или вру? Может, и не все… Может, и я еще живым дорожу. А, ладно, идите! Вы свое сделали. Побрякушку раскопали — черную метку.

Мазин не понял, взглянул вопросительно.

— Да медальон этот, который в земле меня дожидался. Думаете случайно?

— Наверно, ваша жена потеряла его.

— Потеряла? Нет. — Гусев приподнялся, и он снова увидел его искаженное лицо. — Я его выбросил. Он на ней был. Пальто было растянуто, и я его увидел. Может, это ее и погубило. Я ж его ей подарил. «Жене…» написал. А она с ним к любовнику бегала. Тот смеялся, наверно, забавлялся. Схватил я, дернул и сорвал с шеи. А потом уже, когда отбежал, смотрю, он у меня в руке зажат. Ожгло меня, и швырнул его.

— Куда?

— Просто швырнул. На землю. Улица тогда немощеная была, с уклоном, канавки дождевые на каждом шагу. Попал, видать, в канавку, а потом глиной затянуло, так и остался меня поджидать. Вы материалист, конечно, находку эту за пустой случай считаете?

— Признаться.

— Слепые люди, слепые.

— А вы верующий?

— В бога? Нет. В бога старухи верят. Мерещится им какой-то собес небесный, где на кусок хлеба выклянчить можно. В это не верю. Чушь! А в судьбу верю. В такую силу, которая над нами высоко-высоко, повыше бога церковного. У нее ничего не вымолишь. Холодно действует и беспощадно. И неторопливо. Пятнадцать лет ждала, а потом и посчиталась со мной. И скажу, задержка мудрая. Дана мне была возможность убедиться в прахе всего, что люди городят. На собственной жизни убедился. Ведь когда выпустили меня, знаете как я рад был? Думал, ну, уж теперь заживу! Все сначала. Кинулся в муть. Деньги наживать. Бабы замелькали. Ожил. Никакая совесть не пикнула. До времени. Пока болезнь не пришла. Тут руки опустились. Зачем, задумался, жил? Всех денег не собрал, со всеми бабами не переспал. Тогда и Татьяна вспомнилась. Понял ее, и себя осудил. Сам… Как говорят, подводя итоги. Вы у врача обо мне справлялись?

— Да.

— Сказал, крышка?

И Мазину показалось, что, вопреки очевидному, Гусев еще надеется. Он промолчал.

— Ясно. Что спрашивать… Последние дни полегчало мне. Говорят, это перед смертью. Была б надежда, вы б с ордером пришли. Послушайте. Вы не можете мне медальон вернуть?

— Могу.

— Принесите. Смалодушничал я тогда. Догадался, что это знак. Чтобы я по глупости болезнь свою случайной не счел. Но не взял. Хотел судьбу обмануть. А ее не проведешь. Так что принесите, ладно?

Мазин посмотрел на Гусева и увидел в его глазах нечто такое, что находилось за гранью смысла. Говорить больше было не о чем.

Он встал и услышал хихиканье. Это было так неожиданно, что Мазин не сразу поверил своим ушам, но ошибки не было. Гусев смеялся, точнее, издавал похожие на смех звуки:

— За сумасшедшего считаете? Нет уж. Вас-то я обманул! Два раза обманул! Два раза…

Мазин вышел со двора и с наслаждением вдохнул сырой тяжелый воздух.

* * *

В тот день, когда Игорь Николаевич собрался повидать Курилова, выпал снег. Он выпал ночью, а с утра начал таять под лучами давно непоявлявшегося солнца. Забрызганная машина везла Мазина к берегу моря. Он сам сидел за рулем, морщился от яркого света, оглядывая мельком трехцветные — в черных ветках, желтой листве и белых снежных шапках — деревья. Этот последний визит, строго говоря, не входил в его служебные обязанности, но комиссар, довольный тем, что Мазин подтвердил его версию, возражать не стал.

— Поезжай, — сказал он, — промой ему мозги. Будем считать, что мероприятие профилактическое. А профилактика — наша обязанность. Пусть знает субчик, что мы его насквозь видим. Чтобы впредь гадить поостерегся.

Так просто и конкретно сформулировал задачу Мазина комиссар Скворцов, но на самом деле она была сложнее потому, что не нотацию Курилову ехал читать Мазин, и не затем, чтобы взять с него подписку о благонравном поведении.

В старом трехэтажном доме, где долго пришлось ему разыскивать куриловскую комнату в общем коридоре, соседка — капотная, любопытная старуха — сообщила, что «Володька на даче своей торчит». И вот Мазин вел машину, разбрызгивая талую снежную жижу, вел не спеша, размышляя о предстоящем разговоре.

Как и Мухин когда-то, он оставил черную служебную «Волгу» на стоянке у ресторана, но пошел длинной, благоустроенной дорогой потому, что короткая вконец размокла. Внизу полоса снега касалась полосы прибоя. Там, у берега, волновалась грязная неспокойная вода, однако за ней, до горизонта, море блистало почти летними красками. По-прежнему возвышались над раскопами колонны, роняя с капителей отяжелевшие влажные комья снега.

Над финским домиком поднимался дымок. Мазин постучал ботинками, стряхивая снег на пороге, и Курилов услыхал этот стук, отворил:

— Что вам еще нужно? Кажется, я все сообщил вашему подручному.

Одет Курилов был в старый свитер, горло его было повязано шарфом, не для красоты, а, видимо, от простуды. Курилов хрипел. В комнате стоял дым, и пахло несвежим жиром, на котором жарилась картошка.

— Задержались вы здесь, — сказал Мазин вместо ответа.

— А что мне делать в собачьей конуре, которая называется моей комнатой? Вы там были?

— Был.

— Соседей видели? От них на Северный полис сбежишь. Я предпочитаю одиночество. А уж вас-то мне видеть меньше всего хочется.

— Верю, Курилов. Вы мне тоже неприятны, Но меня привела необходимость.

— Спасибо за откровенность.

— Вы забыли сообщить нам одну деталь, без которой преступление могло и не произойти, даже наверняка бы не произошло.

— И охота вам человеку душу мотать?

— Никакой охоты. Ищем преступника. Вернее, нашли.

— Мухин сознался?

— Нет, вы напрасно старались натолкнуть нас на эту мысль.

— Никогда в жизни. Не наталкивал. Выдумки Трофимова. Кто же убийца?

— Вам это хорошо известно. Гусеву убил муж.

— Откуда мне известно? Его ведь оправдали.

— Но вы-то знали, что ошиблись, когда оправдывали.

— Я?.. Новая история…

Мазин сел на табурет поближе к приоткрытой форточке, здесь меньше донимал его запах прогорклого сала.

— Нет, Курилов, старая, давняя, но не из тех, что легко забываются. А если вы забыли, напомню.

Жили-были три студента, считались товарищами, по лекциям бегали, веселились, насколько скромный бюджет позволял, за девушками ухаживали. Собственно, ухаживал один. Ловкий был парень, веселый, компанейский. И неудивительно, что полюбила его молодая женщина, красивая, которой показалось, что именно этот веселый студент и есть тот человек, что ей, женщине простой и непритязательной, принесет простое человеческое счастье. Они сошлись, и все шло вроде бы благополучно, пока не приблизился волнующий день, когда с дипломом в чемодане предстояло покинуть альма-матер и отправиться потрудиться. Страна нуждалась в специалистах. Однако дальние края не манили веселого студента. Хоть и не нажил он блестящих знаний, которые могли бы обеспечить перспективную работу в городе, зато обладал привлекательной внешностью, легким, вызывающим доверие и симпатию характером, а это тоже дары судьбы, и грех было ими пренебречь. Тут и выяснилось, что любовь очень ему мешает, и только избавившись от нее, можно достичь того, что вдруг обрисовалось ясно, и стало своего рода новой мечтой, явившейся в облике девушки, которая внешне Татьяне Гусевой во всем проигрывала, зато имела преимущества очевидные: отец ее занимал нужное, хорошее положение, и была у них просторная квартира, где молодой специалист мог бы с невиданными еще в его жизни удобствами разместиться на правах законного и желанного мужа.

Так завязался неприятнейший для студента узелок. По характеру был он человеком, который зла ближнему не желал. А без зла было не обойтись. Хотя те, кто к этому злу приложили руки, трагедии, возможно, не ожидали, думали отделаться злом небольшим, так сказать незначительным, но зло, к несчастью, незначительным не бывает, зло всегда зло, и одна из ужасных его особенностей в том заключается, что невозможно предвидеть его последствия, как бы точно не рассчитывал. Франкенштейн неуправляем.

Вы знаете, Курилов, что из этого получилось. Но могло и не получиться, если бы не вмешался студент другой.

Не все мне о нем известно, воспитывали ли его так или проглядели, или от природы был он программирован на недоброжелательство к людям. Но укоренилось оно в нем крепко. А от недоброжелательства до злобности один шаг, и потому поступки его были недобрыми. Студент тот не в себе искал причины жизненных неудач, а вокруг себя. Впрочем, неудач особенных: не было, была серенькая жизнь серенького человечка, которому страшно хотелось доставить неприятности тем, кому, по его мнению, жилось лучше, чем ему самому.