Павел Шестаков - Давняя история

• Название: Давняя история
• Автор: Павел Шестаков
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Детектив
• Год: 1972

Работник уголовного розыска Игорь Мазин занимается расследованием гибели молодой женщины Татьяны Гусевой. Однако поиск его выходит за рамки выяснения непосредственных обстоятельств преступления. Автор поднимает вопрос о нравственной ответственности человека за свои поступки.

---

— Лешка придет не скоро, — выдавил он глухим, рвущимся голосом.

— Не скоро? Почему же ты сразу не сказал?

Он уставился в вырез на ее платье, не потому что не мог оторваться, а чтобы заставить заработать воображение.

— Я хотел, чтобы ты не уходила.

— Зачем? — спросила она искренне, но тут перехватила его взгляд и запнулась, повторив машинально: — Зачем?

Вместо ответа он сделал шаг к ней. Она отодвинулась, но он двигался от двери, и ей пришлось отступить в глубь комнаты. И это придало Вове смелости:

«Если бы она хотела уйти, она бы не отошла к кровати…»

Он действительно не разбирался в том, что происходит, в том, что затеял, и подхлестывал себя лихорадочными выдумками.

— Не уходи, останься, останься…

Ему казалось, что говорит он громко и даже повелительно, а на самом деле шептал и хрипел жалко и заискивающе, исказив некрасивое, отпугивающее лицо.

Она сделала еще шаг назад и уперлась в кровать, глядя на него с удивлением и неприязнью. Но он не замечал ее взгляда. Дрожащей ладонью он провел по стене, пачкая в мел рукав, и щелкнул выключателем.

— Иди ко мне, иди, — продолжал бормотать Вова, хватаясь в темноте взмокшими пальцами за ее платок и плечи, пока сильный толчок едва не сбил его с ног. Вова отлетел от кровати, теряя равновесие, а Татьяна зажгла свет.

— Эх, ты… — сказала она презрительно, — а еще товарищ считаешься! Скажи спасибо, что я Лешке не скажу, а то б он тебя не так…

Вова очнулся…

— Помните, Курилов? — говорил Мазин. — Было больно, но сильнее жгла обида. Хотелось отомстить.

— Вы, однако, большой психолог. Книжек не сочиняете?

Мазин заметил, что позеленевший Курилов смотрит на него снисходительно.

— Боюсь, что мы не понимаем друг друга. По-разному видим вещи.

— Как же видите вы?

— Иначе. Вы изобразили меня опереточным злодеем, вроде шекспировского Яго. А все было не так. Я не желал смерти этой женщины, которая была весьма низкоорганизованной особой, выделявшейся лишь развитыми формами. Не скрою, они привлекали и меня. И, как вам удалось выяснить в результате кропотливейшего исследования, я был отвергнут. Я не стыжусь этого и игнорирую ваши гнусные намеки на мою неполноценность. Да, я был отвергнут, и мне это неприятно, но не настолько, как вам показалось. Собственно, это вообще была почти шутка. Я попытался обнять ее, она выскользнула и убежала, но, как большинство женщин, попыталась записать на свой счет лишнюю победу. Я быстро забыл об этом ничтожном происшествии. И, когда мой друг попал в беду, действительно попытался помочь ему. Да и Татьяне я не желал ничего плохого. Мой друг не любил ее. Но все могло кончиться в самом лучшем виде. Эти люди могли освободиться друг от друга и преспокойно жить по сей день, пройдя через небольшое, хотя и болезненное хирургическое вмешательство. Увы, победил не разум, а черные страсти, которые вы совершенно напрасно стараетесь приписать мне. Их, наверно, испытывал убийца…

— Значит, вы ничего не пережили, когда план ваш обернулся трагедией?

— Мы говорим на разных языках. Вернее, находимся на разных уровнях понимания природы вещей. Вы воспринимаете мир как садик, где заботливый садовник день и ночь копается с совком и лейкой, и каждый побег дает плоды, а я вижу лес, где из десяти деревьев вырастает одно потому, что природа везде, начиная от ничтожных земноводных или элементарных пескарей, так же щедра, как и беспощадна. Она выбрасывает миллионы икринок, но оставляет сто мальков, сто мальков, чтобы отобрать из них одну рыбку. Это неизбежно. Природа наполняет мир низкоорганизованными существами не для того, чтобы сострадать по каждому из них. Эта женщина погибла случайно. Я не убивал ее и не хотел ее смерти, так почему же я должен казнить себя за происшедшее.

Мазин встал и прошелся по комнате:

— Кого вы пытаетесь обмануть, Курилов? Меня или себя? В вашей голове реальное и выдумки давно перепутались, потому что живете вы в мире, который сами сконструировали. И не можете жить без самообмана. Ведь вам бы повеситься нужно, если б смогли вы признаться себе в том, что вы есть на самом деле.

— Ну, этого вы не добьетесь.

— Я не ставлю такой цели.

— А какую же ставите? И за кого вы меня считаете?

— Считаю я вас, Курилов, мерзавцем. Потому что, по-моему, каждый, кто делит людей на низкоорганизованных и высокоорганизованных, сам не высокоорганизован, хоть и тешит себя такой мыслишкой, а просто мерзавец. Хочу же я одного — чтобы знали вы: какая б тонкая подлость ни была подстроена, раскрывается она рано или поздно. И потому поберегитесь впредь делать подлости.

— Я игнорирую ваши оскорбления, и, если хотите, удивлен, что вы, сравнительно интеллигентный человек, поддались на инсинуации Мухина.

— Достаточно вранья, Курилов! Вы не только послали Витковского на свидание. Главная подлость — звонок Гусеву.

Курилов вскинул острый подбородок:

— Докажите!

— Не смогу, Курилов. Да если б и смог, от суда бы вы отвертелись. Нет такого закона, а жаль.

Курилов уже одолел страх, что пережил в кабинете Трофимова. Сейчас он испытывал одну лютую ненависть к человеку, который видел ясно то, что сам он старался не видеть в себе. Он физически ощущал брезгливость Мазина и ненавидел его.

— Мне смешно слушать ваши домыслы. Если вы надеетесь получить подтверждение им, то глубоко ошибаетесь. Я никуда не звонил.

— Звонили да еще, как шакал, шмыгали по набережной, чтобы подсмотреть, что же случится.

— А это кто вам сказал?

— Да сами в рассказике своем описали, и в редакцию отправить не постеснялись.

— Вы и рассказец отыскали?

— Отыскал.

— Сожалею о потраченном вами времени, — сказал Вова с торжеством, — и преклоняюсь перед вашими методами. Рассказ выдуман от начала до конца. Весь этот вечер я провел в читальном зале, чему была масса свидетелей. А материал для рассказа позаимствован с заседания суда, на котором я присутствовал. Вот цена вашему фантазерству!

Мазин видел, что на этот раз Курилов говорит правду.

— Значит, понимали, что страшное произойти может, и спрятались, свидетелями прикрывшись? Трусили?

Но Курилова уже невозможно было пронять:

— Ваша злость приводит меня в восторг. Вы, человек, привыкший карать, бессильны. Вы ничего не можете мне сделать. Вы не в силах меня наказать. И я буду продолжать жить так, как мне нравится. Понятно?!

Мазин оглядел прокопченную комнатушку и жалкого, задыхающегося от злобы человечка, который всеми силами пытается утвердиться в своей победе, а сам знает, безнадежно знает, что давно проиграл, никому не нужен, да и не страшен больше.

— Как жить, Курилов? Так, как вы живете?

— Именно — так! Вас шокирует моя бедность? Жизненная неустроенность? Зато я сохранил свободу духа. Вам не понять этого, потому что вы чиновник. А я свободный человек, личность, которую вам не сломить!

Мазин поднялся. Он представил, как через несколько минут, оставшись один, Курилов будет сидеть, схватившись за голову, или упадет, трясясь, на неубранную койку и ему будет плохо, отвратительно, страшно.

— Прощайте, Курилов. Рад буду не встретиться с вами никогда. Это будет означать, что вы не приносите зла. А что касается «свободы духа», то пусть она останется с вами. Худшего наказания вам не вынесет уголовный кодекс.