Фрэнсис Фицджеральд - Успешное покорение мира

• Название: Успешное покорение мира
• Автор: Фрэнсис Фицджеральд
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-389-04819-5

Впервые на русском! Третий сборник не опубликованных ранее произведений великого американского писателя!

Фрэнсис Скотт Фицджеральд, возвестивший миру о начале нового века — «века джаза», стоит особняком в современной американской классике. Хемингуэй писал о нем: «Его талант был таким естественным, как узор из пыльцы на крыльях бабочки». Его романы «Великий Гэтсби» и «Ночь нежна» повлияли на формирование новой мировой литературной традиции XX столетия. Однако Фицджеральд также известен как автор блестящих рассказов, из которых на русский язык переводилась лишь небольшая часть. Предлагаемая вашему вниманию книга — уже третья из нескольких запланированных к изданию, после «Новых мелодий печальных оркестров» и «Издержек хорошего воспитания», — призвана исправить это досадное упущение. Итак, впервые на русском — три цикла то смешных, то грустных, но неизменно блестящих историй от признанного мастера тонкого психологизма; историй о трех молодых людях — Бэзиле, Джозефине и Гвен, — которые расстаются с детством и готовятся к успешному покорению мира. И что немаловажно, по-русски они заговорили стараниями блистательной Елены Петровой, чьи переводы Рэя Брэдбери и Джулиана Барнса, Иэна Бэнкса и Кристофера Приста, Шарлотты Роган и Элис Сиболд уже стали классическими.

---

Обтекаемый толпой, Бэзил задумчиво стоял в вестибюле. Благодаря маминому письму и этому спектаклю он избавился от обид и от жажды мести — он стал таким, как прежде, и готовился совершить правильный поступок. Он спросил себя: правильно ли будет тащить мистера Руни в школу? Дойдя до питейного заведения, Бэзил осторожно приоткрыл болтающуюся на петлях дверь и заглянул внутрь. Он понял одно: у стойки мистера Руни не было. Тогда он немного побродил по улице и вернулся, чтобы сделать вторую попытку. Эти двери выглядели в его глазах как хищные челюсти; подобно любому несовременному мальчику со Среднего Запада, он испытывал ужас перед злачными местами. Третья попытка увенчалась успехом. За столиком в дальнем конце зала крепко спал мистер Руни.

В раздумье Бэзил опять походил туда-обратно. Что, если дать мистеру Руни полчаса? Если не очухается, придется уезжать без него. В конце-то концов, мистер Руни отравлял ему жизнь в течение всего футбольного сезона; теперь Бэзил мог просто на него забить, а через пару дней — и на всю школу.

Он опять стал мерить шагами улицу и в какой-то миг, окинув взглядом примыкающий к театру проезд, увидел вывеску: «Служебный вход». У него появился шанс поглазеть на выходящих актеров.

Бэзил выжидал. Навстречу ему ручейком текли женщины, но в ту пору Система Звезд еще не достигла своего апогея, а потому он решил, что эти невзрачные создания в лучшем случае гардеробщицы. Внезапно среди них возникла девушка под руку с молодым человеком, и Бэзил отскочил в сторону, будто испугался, что его узнают, а потом бросился назад, задыхаясь, как от сердечного приступа: это была Она — хрупкая лучезарная красавица девятнадцати лет, а рядом с нею шагал Тед Фэй.

Рука об руку они прошли мимо; Бэзил невольно последовал за ними. Девичья головка склонялась к Теду Фэю, что придавало этой эффектной паре интимный вид. Перейдя на другую сторону Бродвея, они свернули к отелю «Никербокер», и Бэзил, по-прежнему державшийся шагов на двадцать позади, успел заметить, как они вошли в чайный салон, вытянутый вдоль фасада. Официант усадил их за столик для двоих, принял заказ, и они, оставшись наедине, пылко потянулись друг к другу. На глазах у Бэзила Тед Фэй сжал ее пальцы, обтянутые перчаткой.

Чайный салон был отгорожен только шеренгой елочек в кадках. Бэзил прошелся вдоль этого ряда и занял кресло, ближайшее к столику Теда Фэя.

Девушка говорила тихо, с запинкой, совсем не так уверенно, как на сцене, и очень грустно:

— Да, Тед, конечно, да.

На протяжении всего их долгого разговора она не раз повторила: «Да, Тед, конечно, да» и еще «Это не так, Тед». Слов Теда Бэзил не слышал.

— …говорит, через месяц и отсрочек больше не потерпит… В каком-то смысле да, Тед. Это трудно объяснить, но он так много делает для нас с мамой… Зачем себя обманывать?

— …

— …Это беспроигрышная роль, он мог поручить ее любой актрисе и сделать из нее знаменитость… Он необыкновенно заботлив. Я ему многим обязана.

От волнения у Бэзила обострился слух; Тед Фэй произнес:

— А еще говоришь, что любишь меня.

— Пойми, год назад, даже больше, я пообещала выйти за него замуж.

— Так открой ему правду — что полюбила меня. Попроси, чтобы он тебя освободил.

— Это тебе не оперетта, Тед.

— Так нечестно, — горько сказал он.

— Прости, Тед, милый, дорогой, но от таких разговоров я сойду с ума. Ты меня измучил.

— Я в любом случае уеду из Нью-Хейвена[13].

— Никуда ты не уедешь. Ты останешься, а весной начнешь играть в бейсбол. В самом деле, для этих ребят ты кумир! А если вдруг…

Он коротко засмеялся:

— Кто бы говорил о кумирах!

— А что такого? Я связана обязательствами перед Бельцманом; тебе надо принять то, с чем я уже смирилась: нам не суждено быть вместе.

— Джерри! Ты не ведаешь, что творишь! Всю жизнь я буду слышать этот вальс…

Бэзил встал со своего кресла и заспешил к выходу. Его обуревали эмоции. Он слышал немного, а понял еще меньше, но, исподволь заглянув в частную жизнь этих двоих (у чьих ног лежал весь охваченный его скромным опытом мир), он понял, что всем и каждому приходится бороться, и борьба эта, порой грандиозная со стороны, всегда оказывается тяжелой, на удивление примитивной и немного скучной.

Их жизнь на этом не кончалась. Тед Фэй вернется в Йель, поставит на комод ее фотографию в рамочке, а весной начнет бегать между базами, выполнять броски через все поле и набирать очки… в восемь тридцать вечера будет подниматься занавес, но Она лишится чего-то теплого и юного, что было в ее жизни, — вот, к примеру, сейчас.

На улице стемнело, и Бродвей полыхал, как лесной пожар; Бэзил нога за ногу двигался на самый яркий свет. Он смотрел вверх, на пересечения огромных огненных плоскостей, с неизъяснимым ощущением одобрения и владычества. Теперь он мог бы видеть это часто, поверять свое неуемное сердце пульсом еще более неуемной нации… приезжать сюда всякий раз, когда сумеет вырваться из школы.

Но нынче все переменилось — он уезжал в Европу. Бэзил вдруг понял, что никуда не поедет. Он не мог сломать свою судьбу только ради того, чтобы избавить себя от пары месяцев боли. Покорение череды разных миров — школы, колледжа, Нью-Йорка — да, именно это было его мечтой, пронесенной от детства до юности, а он почему-то решил ей изменить в угоду горстке ровесников и позорно спрятаться в темном закоулке. Он задрожал, как выбегающий из воды щенок, и тотчас же вспомнил про мистера Руни!

Через несколько минут он вошел в бар и под любопытным взглядом буфетчика направился туда, где, сидя за столиком, спал мистер Руни. Бэзил потряс его за плечо — сначала осторожно, потом решительно. Мистер Руни зашевелился и начал изучать Бэзила.

— Взяться за ум, — сонно бормотал он. — Взяться за ум, а меня не трогать.

— Я уже, — сказал Бэзил. — Честное слово, я уже взялся за ум, мистер Руни. Пойдемте к умывальнику, почистимся, а в поезде вы сможете еще поспать, мистер Руни. Вставайте, мистер Руни, ну пожалуйста…

V

Время тянулось долго и мучительно. В декабре Бэзил опять получил взыскание и оставался под домашним арестом до весны. Избалованный матерью, он не привык методично работать, а исправить эту ошибку едва ли могла какая-нибудь сила, кроме самой жизни, но он раз за разом начинал все сначала, терпел крах и начинал сызнова.

После Рождества он подружился с парнем по фамилии Мейплвуд, но они поссорились из-за пустяка; в течение зимнего семестра, когда школа для мальчиков замыкается сама на себе и лишь в спортзалах отчасти дает выход своей природной жестокости, Бэзила постоянно шпыняли и третировали за придуманные и непридуманные грехи, и он большей частью слонялся в одиночестве. Но если посмотреть с другого бока, был ведь Тед Фэй, была патефонная пластинка «Роза ночи»… «Когда я буду слышать этот вальс»… и еще были огни Нью-Йорка, и планы действий на футбольном поле, начиная прямо с осени, и гламурный мираж Йеля, и обещание весны, что витало в воздухе.

Толстый Гаспар и еще несколько ребят стали относиться к нему по-человечески. Как-то раз они с Толстым случайно возвращались вместе из городка и разговорились об актрисах; впоследствии у Бэзила хватило ума не вспоминать тот разговор. Мелюзга вдруг решила, что он стоящий парень, а один из учителей, который раньше его не переваривал, положил руку ему на плечо, идя на урок. Со временем они все забудут — возможно, за одно лето. А в сентябре появятся другие заносчивые новички, так что для него учебный год начнется с чистого листа.

Как-то февральским днем на баскетбольной площадке произошло великое событие. Они с Бриком Уэйлзом играли за вторую команду на передней линии; в зале эхом отдавались резкие шлепки и пронзительные крики, обычные в пылу борьбы.

— Сюда!

— Билл! Билл!

Бэзил провел мяч через зону защиты, и Брик Уэйлз, оказавшийся без опеки, закричал:

— Сюда! Ли! Эй! Ли-и-ий!

Вспыхнув, Бэзил промазал. Его всегда окликали по прозвищу. Замена оказалась не слишком выгодной, но в ней было нечто большее, чем куцая односложность его фамилии, а тем более прямая насмешка. Брик Уэйлз как ни в чем не бывало продолжал игру, не ведая, что совершил нечто особенное или вызвал к жизни события, в результате которых армия озлобленных, эгоистичных, издерганных и несчастных уменьшилась на одного человека; нам не дано уловить те редкие мгновения, когда люди полностью открыты и одно легкое касание может оказаться пагубным или целительным. Чуть запоздай — и в этой жизни до них уже будет не достучаться. Их не излечит самое чудодейственное снадобье и не убьет самый острый меч.

Ли-и-ий! Так даже и не скажешь. Но в тот вечер Бэзил взял этот оклик с собой в постель, думал только о нем и радостно прижимал к груди, пока не погрузился в легкий сон.