Владислав Глинка - Дорогой чести

• Название: Дорогой чести
• Автор: Владислав Глинка
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1971

Повесть «Дорогой чести» рассказывает о жизни реального лица, русского офицера Сергея Непейцына. Инвалид, потерявший ногу еще юношей на штурме турецкой крепости Очаков, Непейцын служил при Тульском оружейном заводе, потом был городничим в Великих Луках. С началом Отечественной войны против французов Непейцын добровольцем вступил в корпус войск, защищавший от врага пути к Петербургу, и вскоре прославился как лихой партизанский начальник (он мог ездить верхом благодаря искусственной ноге, сделанной знаменитым механиком Кулибиным). Переведенный затем за отличия в гвардейский Семеновский полк, Непейцын с боями дошел до Парижа, взятого русскими войсками весной 1814 года. В этом полку он сблизился с кружком просвещенных молодых офицеров — будущих декабристов.

Автор книги — ленинградский писатель и музейный работник Владислав Михайлович Глинка. Им написаны выпущенные Детгизом книги «Жизнь Лаврентия Серякова» (1959) и «Повесть о Сергее Непейцыне» (1966). Последняя рассказывает о детстве и юности героя книги «Дорогой чести».

---

— Не уверен, но может быть. А знаете ли, какая удивительная встреча произошла в то утро? Слышали вы про учителя-француза, что нас с Властовым из Невы вытащил?

— Вас он, положим, не тащил, а только Властову помог…

Так и бежал рассказ за рассказом — о храбром майоре Буткевиче, о находчивости Федора. Только о смерти дяденьки не хотел говорить в этот счастливый вечер.

Пробило полночь на колокольне. Петухи перекликнулись в соседних дворах. До медных розеток сгорели восковые свечи.

— Хоть мы нынче всякое благоразумие нарушили, — сказала Софья Дмитриевна, — но разойтись пора. Вы совсем замучены с дороги. Завтра спите хоть весь день. Дел у вас нет особенных?

— Дел? А я думал, что есть…

— Если вы про то, которое Маркелыч упомянул, так я…

Сергей Васильевич перебил ее:

— Я обязан вам напомнить, что сейчас вы имеете пенсию генеральши, а ставши моей женой, ежели меня убьют, навряд ли что будете получать…

— Молчите! — приказала Соня и крепко сжала его руку.

— Постойте, — продолжал Непейцын, — но будет вашим Ступино…

— Да оставьте же! — взмолилась она. — Пора вам знать, что до крепостных душ я не охотница, но под венец с вами хоть завтра встану. А теперь, прошу вас, ступайте спать. На вас лица нет от усталости. Вот ваша свеча, и там лампадка еще горит…

* * *

Его разбудил благовест. Открыв глаза, увидел солнечные пятна на чистом крашеном полу, аккуратно свернутую Филину постель, вспомнил вчерашний вечер и подумал: «Дожил-таки!» Подмостил повыше подушки и стал думать, что надо делать сегодня. Потом позвал негромко:

— Федя!

— Чего изволите? — тотчас отозвался Федор и вошел с чищеным платьем и сапогом. — Тульскую нонче подавать?

— Да. А как оденешь меня, то сряду на извозчика и на Невский, около Садовой, в магазин офицерских вещей, купишь мне новую шляпу. Здесь в фуражках ходить не дозволено.

— Знаю-с, — тряхнул волосами Федор.

— А возвратившись, извозчика задержи, я поеду по делам.

— Слушаюсь! Извольте-с сесть.

«Кого же звать в шафера? — думал Непейцын. — В мирное время траур считается препятствием к венчанию, теперь, поди, во всех семьях то же, а вот с шаферами… Один-то есть — Петя Доброхотов. А второй? Если Филю? Свободный человек, цеховой мастер. Да нет, нельзя — женатый… Ладно, это ждет. Первое — переговоры со священником, второе — заехать к коменданту с отпускным билетом, потом — на Сампсониевский насчет переселения до свадьбы…»

С понтонного моста против Летнего сада в этот солнечный октябрьский день залюбовался сверкающей рекой. По погоде и дела пока идут гладко: батюшка обещал повенчать на неделе, у коменданта задержали всего пять минут. И здесь, верно, все обойдется, только бы внуки оказались целы. А как обоих нету?..

На крыльце розово-серого домика сидел кто-то в военной шинели и фуражке, надвинутой на бледное лицо. Сергей Васильевич только открыл калитку, как офицер встал и пошел навстречу.

— Яша! — воскликнул Непейцын.

— Я, Сергей Васильевич. Только не обнимайте, рука у меня… — Он распахнул шинель, правый рукав болтался пустой.

— Когда тебя угораздило?

— Давно уже, семнадцатого июня, у городишка Вилькомира.

— Но как ты оттуда выдрался? Ведь отступали все время.

— В бричке полковничьей ехал, упросил в госпитале не оставлять, потом из Покаевцев на Псков отправили, раз в Тулу нельзя…

— Из Покаевцев? Значит, Первого пехотного корпуса?

— Конечно. Двадцать шестого егерского полка.

— Полковника Роте? Логгина… Эх, забыл, как отчество!

— Осиповича. Я-то век не забуду. Так вы его знаете?

— Как же, раз от Якубова до Полоцка с Двадцать четвертым полком прошел.

— У Властова? Но про вас писали, будто с драгунами, — говорил Яша. — Да идемте же в дом, бабушка как обрадуется!

— Постой! А про Сашу что слышно?

— Вчера письмо получили из Тарутина. Хорошо, после Бородина к армии прибыл… А я, Сергей Васильевич, вас ежечасно поминаю, будто якорь спасения. Как духом паду или обрубок особенно заноет, так и думаю, что вам не легче было, особливо на ходу, а всю жизнь служите и к нам, к чужим ребятам, тогда дядей будто…

— А болит крепко? — поторопился спросить Непейцын.

— Теперь ничего. А там, в бричке, — хоть выскочи да в реку какую вниз башкой… Значит, вы и при смерти Кульнева были?.. — Яша снова остановился, уже на крыльце. — А капитана моего Антоновского не встречали? Тумановский да Антоновский, нас Аяксами звали…

Дверь отворилась, на пороге встала Марфа Ивановна:

— Батюшка, Сергей Васильевич, вы ли?..

Через час Непейцын едва выбрался с Сампсониевского, обещав ночевать здесь все дни, оставшиеся до свадьбы. Не дождался Доброхотова, зато Яша вызвался быть шафером.

— А выдержишь ли одной-то рукой? — усомнился жених.

— Ежели силача нашего вторым зовете, то и я авось… Зато мундир впервой без руки надену, — печально усмехнулся Яша.

— Уцелел? Не растерял имущество, как ранили?

— В сюртуке в бою-то был. И сохранил сундучок свой тоже лишь благодаря Логгину милостивому. Он со мной до самого Пскова унтера толкового послал и жалованье вперед выдать велел…

Когда Непейцын вернулся на Пески, в гостиной ему поклонилась пожилая модистка, а на диване сверкал кусок розового шелка.

— Платье тороплюсь заказать, — пояснила Софья Дмитриевна. — Мадам ко вторнику берется сделать. Удачны ли хлопоты ваши?..

Все в доме готовились в торжеству. Филя, Федор, Глаша и даже Маркелыч хлопотали с уборкой комнат, что-то терли, скребли и мыли. В кухне, как к пасхе, начищали медные кастрюли. На дворе сверкали на солнце развешанные после стирки скатерти и салфетки.

Вечером на Выборгской Непейцын застал Кузьму, выкатившего из сарая ремонтированные весной дрожки и обмывавшего их при свете фонаря, в чем ему помогал Петя Доброхотов.

— Все слышал и за честь почту, — сказал он после объятий с Непейцыным, — но боюсь, гардероб мой…

Действительно, одежда этого по-прежнему худого и бледного «постороннего ученика императорской Академии художеств» очень мало подходила к самой скромной свадебной церемонии.

Сергей Васильевич предложил в понедельник встретиться в гостином дворе, куда Петя прибежит из Академии, и приобрести необходимое. Уговорить гравера помогла Марфа Ивановна, уже второй день сидевшая с соседкой за шитьем платья из того шелка, что подарил ей на пасху Непейцын.

— Надобно, Петенька, к торжеству приукраситься, — говорила она. — У Яши мундир с эполетом, а у нас с тобой что?

В воскресенье утром Кузьма подал Сергею Васильевичу свои дрожки. Вчера по темноте он возвратился к Рождеству, а ноне чуть свет приехал верхом на кореннике со всей нужной сбруей.

— Своя тройка стоит, так дело ли на ванек деньги переводить? — пояснял он Марфе Ивановне. — Тут гоньба легкая…

После обедни Непейцын снова побывал у протоиерея Рождественской церкви и условился о венчании в среду в четыре часа дня.

— Сколь радостно мне обряд сей свершить! — кивал седой масленой головой священник. — А то нонче все панафиды да панафиды.

Днем поехал на набережную. Здесь тоже читали напечатанное в «Ведомостях», и после радостных восклицаний Михаил Матвеевич выставил бутылку игристого на уже накрытый стол. Пришлось сразу объяснять, почему должен отказаться от обеда и кто ждет его на Песках. Тут супруги закричали, что теперь-то уж без бокала в честь невесты никак не отпустят.

— А к тому же, — добавил Михайло Матвеевич, — нонче сообщили, что Наполеон засылал к князю Кутузову генерала Лористона просить миру, но в том ему отказано. Такой абшид победы стоит…

Чокнулись и выпили.

— Я в сорок лет браком сочетался, — сказал Иванов, — вам же сорок два, по-моему. Ежели будете столь же счастливы…

— Да полно вам, Майкл! — замахала на него салфеткой Мария Ивановна. — Стыдитесь! Нам сто двадцать лет вместе будет.

— Ну и что ж? — возразил художник. — Для счастья возрастов нету. Однако, Сергей Васильевич, вы своей новостью сбили меня с просьбы, которой, увидевши вас, хотел начать беседу. И вы, Мэри, тоже забыли, что я говорил, прочитав о неких подвигах.

— Фу, как вы все долго, Майкл!

— Короче сказать, — хладнокровно продолжал Иванов, — сетовал я супруге, что портрета вашего за столько лет знакомства выполнить не удосужился. Увидевши нынче, обрадовался было, что позировать мне согласитесь за разговором, но, услышав столь важную новость, понял, что от любезной своей для того не отлучитесь.

— Боже мой, как все подробно, ведь Сергей Васильевич торопится! — снова воскликнула Мария Ивановна.

— И еще не все-с, — продолжал Иванов. — Раз так, то позвольте Пете с вас рисунок сделать. Он-то может в дому невесты вашей примоститься?

— Конечно, особливо если один рисунок для нее изготовит, — согласился Непейцын. — А он может портреты рисовать?