Анатолий Апостолов - За Храмовой стеной. Книга Памяти (сборник)

• Название: За Храмовой стеной. Книга Памяти (сборник)
• Автор: Анатолий Апостолов
• Жанр: Поэзия

Книга стихов «За Храмовой стеной» – это отдельно взятая часть работы души автора в один из очередных критических периодов жизни (2008-2012), в годы невозвратных утрат и безутешных горестей.

По своему содержанию сборник стихов «За Храмовой стеной» – является не только прямым продолжением темы высокого предназначения человека, но и своеобразной данью памяти тех людей, на чью долю такое предназначение выпало. Автор попытался выразить свои впечатления об эпохе через призму духовно-нравственных переживаний своих недавно ушедших из жизни современников, дать онтологическую оценку своему времени в исторической перспективе самой России.

В сборнике стихов «За Храмовой стеной» к прежним мотивам отчуждения и внутренней эмиграции добавляется тотальное одиночество лирического героя, с его особой многовековой, наследственной античной тоской, которая часто проявляется в людях накануне гибели очередной цивилизации. Звуки Земли и звуки Небес вступают в резонанс и создают в чувствительной душе читателя глубокие трансцендентальные переживания.

Книгу предваряет эссе «Слово об ушедших в Вечность», посвященное героям страшной эпохи: родителям-труженикам, учителям нравственности, историкам и теософам (В. Никитину и А. Смирнову); писателям-мыслителям и философам Новейшей истории (А. Зиновьеву и А. Солженицыну).

---

Здесь мне хочется подчеркнуть одно обстоятельство: Зиновьев, уйдя из жизни, оставил после себя множество учеников и последователей в области социологии и философии, создал свою научную школу; Солженицын же – никого, ни в области литературы и публицистики, ни в сфере истории философии и высшей социологии.

В последние годы жизни в Александре Исаевиче мало чего осталось от того прежнего крепкого «теленка», который некогда бодался с дубом. Сказывался многолетний результат нездоровых обстоятельств, противоестественного положения, в котором он находился, как писатель. Одновременно с этим в нем крепло убеждение в несокрушимости новой власти, возникшей на развалинах советской империи.

Когда у него в беседе со мной зашла речь о русской национальной идее, о единении русских, он впал в крайнее возбуждение и часто повторял как заклинание одно и то же: «Анатолий Геннадьевич, Вы помните слова из одной песни эпохи застоя? «У советской власти сила велика…». Так вот, у нынешней власти эта сила крепче во сто крат прежней. У нынешней российской власти установился тесный союз с Западом, общий бизнес и общий взгляд на судьбу России.

Наши чиновники убьют русскую идею сразу же в зародыше, они не допустят единения русских, им чужды национальные интересы россиян. Это одно, а другое – я не вижу сегодня на политическом горизонте ни одного стоящего национального лидера и стойкого оппозиционера. Сразу же скажу: всякие попытки объединить русских в крепкое национальное ядро обречены на провал. Любое национальное общественное движение будет так или иначе ошельмовано, дискредитировано или грубо куплено властью. С ним нынешние демократы поступят так же, как недавно они поступили с «Конгрессом русских общин» генерала Лебедя. Они купили его, оставив русских патриотов в дураках».

Надо признать, что общаться с Александром Исаевичем простому человеку было непросто, ибо от всемирно известного собеседника веяло вселенским холодом и величием небожителя. Слава испортила его: простой и общительный прежде, он стал надменным и недосягаемым.

Солженицын не терпел возражений, даже весьма осторожной и корректной критики, в свой адрес. В таких случаях он быстро раздражался, сердился, хмырился. Недаром, некоторые весьма авторитетные люди, которые отбывали с ним свой срок в лагере, рассказывали, что у зэка Солженицына была кличка «Хмырь», что был он там гневливым, нелюдимым и скрытным человеком.

В условиях перманентной неволи тем более трудно стать «властителем дум» и Учителем нравственности в своем Отечестве, на роль которых он, несомненно, претендовал.

По существу, у Солженицына не было своего учения, кроме знаменитого призыва к россиянам «жить не по лжи» и утопического в условиях бандитского капитализма проекта «Как нам обустроить Россию».

В этой социальной программе он, пренебрегая катастрофическим состоянием русского народа, советовал властям вторично колонизировать малолюдные территории Сибири за счет массового переселения русских из обжитой ими европейской части России.

Многие общественные деятели и ученые, писатели, политики приняли этот проект Солженицына в штыки и назвали его антирусским, а его автора объявили «двуликим Янусом», который, будучи православным русофилом, льет воду на мельницу либералов-интернационалистов

Например, представители Русской зарубежной православной церкви безуспешно пытались выяснить истинную мировоззренческую и политическую ориентацию Александра Исаевича: «Его сразу не поймешь. Не то он раскольник Аввакум, не то апологет неохристианства, масон. Солженицын-христианин и смирение – вещи несовместимые». В кругу творческой ортодоксальной советской интеллигенции Александр Исаевич характеризовался как «загадочная, одержимая тщеславием и непомерной гордыней, злопамятная и всех презирающая личность, в психологии которой проявляется невероятное самомнение, подобное непогрешимости Папы Римского» (А. Г. Смирнов).

Почти вся публицистика Солженицына вызывала у русских и советских патриотов яростное возмущение. Даже его знаменитое «Письмо вождям СССР» в среде советской интеллигенции было названо ни чем иным, как «плодом сумасшедшего психопата». В его социально-исторических трудах современники отмечали нехороший, фарисейский привкус утопии, много наивной импровизации в исторических прогнозах и оценках, детских иллюзий по отношению к властителям судеб. Многих профессиональных историков раздражала его манера говорить всякий раз как бы от лица самой Истории. Деятелям советской культуры не нравилась его заносчивость, непомерная, нескромная самоуверенность в суждениях по многих вопросам искусства.

В такой атмосфере недоброжелательности и отторжения у Солженицына не могло быть учеников и духовных последователей. Даже став скандальным социально-общественным рупором инакомыслия в эпоху «холодной войны», и триумфатором по возвращении в демократическую Россию, Солженицын не смог стать национальным героем России, в своем роде пророком Исайей ХХ века.

Для меня до сих пор остается загадкой весьма активная причастность писателя Солженицына к одной весьма типичной фальшивке психологической войны Запада с СССР под провокационным названием «Кто автор «Тихого Дона?»

Я с большим интересом следил тогда за ходом этой международной научной дискуссии видных ученых-славистов, лингвистов и литературоведов из ряда университетов США и Славяно-Балтийского института в Осло, статьи которых в русском переводе появлялись у нас в самиздате. Меня поражало то, что никто из ученых-литературоведов и лингвистов, использовавших тогда метод лингвистической статистики, не усомнился в авторстве Михаила Шолохова, никто не обвинил его в плагиате, за исключением одного человека – лауреата Нобелевской премии, писателя Александра Солженицына…

Чем был вызван такой некрасивый поступок Солженицына? Кто надоумил писателя таким образом «лягнуть» другого лауреата Нобелевской премии? До сих пор в писательской среде бытует мнение, что это было своеобразной местью Шолохову, который имел неосторожность выступить в 1958 году против Пастернака и его романа «Доктор Живаго». В связи с этим, до сих пор бытует стойкое мнение, что Пастернак никогда бы не получил Нобелевской премии, если бы не написал антисоветской книги. То же относится и к Солженицыну с его «Архипелагом ГУЛАГ».

Если это так, то можно сделать вывод, что Солженицын стал жертвой большой политической закулисной игры, что написанные им введение и заключение к книжке «Стремя «Тихого Дона» являются «заказными».

Злые языки по-прежнему утверждают, что якобы платой за эти «экспертные статьи» писателя было почетное гражданство США. В это с трудом верится, ибо для лауреата Нобелевской премии Солженицына американское гражданство, даже почетное, уже не было таким актуальным.

Кроме этого, у Солженицына, неплохо знавшего потаенную историю большевистской России, против Шолохова-человека имелись более веские аргументы, чем обвинение в грубом плагиате. Здесь имеются в виду документальные материалы, касающиеся устроенного большевиками геноцида русского народа в первой половине ХХ века из архива так называемой политической разведки Сталина и архива Имперской разведки графа А.Г. Канкрина.

Эти секретные архивы загадочным образом в конце 80-х годов ХХ века очутились в Вашингтоне и в Лондоне.

В этом так называемом «сталинском архиве» несомненную ценность для Солженицына как писателя-историка представлял блок документов под общим названием «Коминтерн против России».

Вполне возможно, что среди подлинных документов в фондах архива сталинской политической разведки было много и фальшивок, изготовленных спецслужбами на самом высоком профессиональном уровне, такое наличествует во всех архивах разведслужб, ибо без них нельзя вести успешно информационные войны, но…

Но дело об уничтожении с помощью боевых газов Кубанско-Донской казачьей армии и о зловещей роли в этой страшной истории даровитого молодого писателя Михаила Шолохова является подлинным. А посему остается загадкой, почему заокеанские заказчики вместо этого документа подсунули Солженицыну другой компромат – наспех написанную диссертацию никому неизвестного автора-литературоведа.

Почему Солженицын клюнул на эту примитивную псевдонаучную поделку? Почему он не взял по своей воле на вооружение дело Харлампия Ермакова? Я уверен, что Солженицын знал об этих документах, когда писал «Август четырнадцатого» и «Красное колесо» и когда консультировался по многим вопросам с новочеркасским профессором Зайончковским, «донским историком и специалистом по геральдике». Пожелай Солженицын «отомстить» Шолохову за шельмование Пастернака, он мог бы написать такой исторический разгромный очерк по геноциду донского и кубанского казачества, который бы потряс всю мировую общественность ничуть не меньше, чем «Архипелаг ГУЛАГ».