Евгений Салиас-де-Турнемир - Принцесса Володимирская

• Название: Принцесса Володимирская
• Автор: Евгений Салиас-де-Турнемир
• Жанр: Исторические приключения

Салиас де Турнемир (Евгений Салиас) (1841–1908) – русский писатель, сын французского графа и русской писательницы Евгении Тур, принадлежавшей к старинному дворянскому роду Сухово-Кобылиных. В конце XIX века один из самых читаемых писателей в России, по популярности опережавший не только замечательных исторических романистов: В.С. Соловьева, Г.П. Данилевского, Д.Л. Мордовцева, но и мировых знаменитостей развлекательного жанра Александра Дюма (отца) и Жюля Верна.

«Принцесса Володимирская». История жизни одной из самых загадочных фигур XVIII века – блистательной авантюристки, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и претендовавшей на российский престол. Таинственные предсказания, головокружительные приключения, трагическая любовь и вероломное предательство…

---

Действительно, в этот день не сходившая с ума часть обитателей дома умалишенных разделилась на два лагеря. Многие искренно поверили, что молодая девушка вполне владеет своим рассудком и, зная про страшное преступление, не может его доказать.

Отец Игнатий, желавший остаться наедине с молодою девушкой и переговорить, купить ее молчание и обязаться выплачивать ежегодно известную сумму денег, конечно, не достиг цели: вместо совещания вышел для него только глупый скандал. Когда, прерывая страстную речь девушки, он сказал, что желал бы переговорить с нею наедине, она отвечала, что у нее не может быть никакого дела с убийцею ее отца.

Отец Игнатий вернулся в замок с убеждением, что надо будет действовать через какое-нибудь посредствующее лицо; лишний свидетель этих переговоров был бы только лишней обузой, и поэтому пришлось снова вернуться к Майеру и просить его помощи.

Не далее как через неделю после этого молодая девушка была выпущена из дома умалишенных на квартиру старика музыканта, при соблюдении, однако, еще большей тайны, нежели тогда, когда ее привезли.

Отец Игнатий поставил условием, чтобы она немедленно уехала из Киля, чтобы в городе не знали об ее освобождении, чтобы она как бы пропала без вести. И с тем вместе он обязал директора пустить слух о ее бегстве; в случае потери места ему было обещано вознаграждение. Однако город все-таки узнал правду, и высшее общество, и круг знакомых старика музыканта знали, что молодая девушка не бежала, а была добровольно освобождена теткой и даже получила деньги на существование.

IV

«Если бы вы были бедная девушка, какую бы я из вас сделал замечательную артистку!» – наивно искренне восклицал когда-то зачастую Майер, давая уроки или играя в домашних концертах вместе со своею ученицею.

И вдруг фортуна, будто услыхав наконец эти восклицания старика музыканта, промчалась через замок Краковского и перевернула все: отшвырнула в сторону герцогскую корону, которая была уже почти на голове юной красавицы, уничтожила единым взмахом ее общественное положение и из обожаемой всеми обитательницы замка сделала ее заключенной в маленькой горнице дома сумасшедших, а затем тотчас вывела и оттуда на свободу.

Не прошло года, как Майер уже восклицал спасенной им молодой девушке:

– Вы увидите, какая завидная участь ожидает вас! Что такое герцогский престол! Что такое могущество владык мира сего, правящих народами всегда против их собственной воли! Истинное могущество, истинные владыки мира сего – это мы, служители муз… Вы – красавица, вы – воплощение красоты, молодости и большого дарования, будете той же великой герцогиней, той же правительницей душ и сердец не одного какого-нибудь герцогства, а правительницей всей Германии, всей Европы – целого цивилизованного мира!

Восторженные слова талантливого, хотя уже слабого силами старика, конечно, не могли не подействовать на молодую девушку. Пробыв в доме Майера достаточно времени, чтобы заручиться подложным паспортом, и старик, и юная артистка – отныне странствующая музыкантша – быстро и весело пустились в путь, изгоняемые из Киля условием, заключенным с отцом Игнатием.

Первый город на пути, где пришлось Алине Франк, не покидавшей никогда стен замка своего отца, не игравшей никогда ни на каком инструменте в присутствии кого-либо чужого, а исключительно перед своими друзьями и домашними, пришлось сразу выступить перед большой публикой. И в первый раз, что красавица поднялась на подмостки, освещенные со всех сторон, она, конечно, потерялась от чувства робости; но не столько яркие свечи, сиявшие вокруг нее рядами, ослепляли ее, сколько ослепляли и даже жгли ее тысячи глаз, на нее устремленных.

Едва приблизилась она к своей арфе, села и начала машинально играть давно известную и заученную пьесу, нарочно избранную Майером для начала, для первой пробы, – и вдруг ее робость исчезла.

Что ей за дело, что она ошибется? Что ей за дело, что она сыграет плохо? Подобная мысль и не приходила ей в голову. В эту минуту, когда руки ее перебирали привычный ряд струн, на этих подмостках из плохих потертых досок, между нею и рядами разнохарактерной публики вдруг будто появилась чья-то тень… Образ убитого отца вдруг восстал перед нею, грустный, тоскующий, и будто голос его прошептал ей на ухо: «Обожаемая дочь магната, миллионера Краковского, будущая владетельная герцогиня играет за деньги, из-за куска насущного хлеба, в каком-то балагане, среди огарков свечей, перед такой публикой, которую она не пустила бы и на порог своего дома».

И молодая девушка не помнила, что после с ней случилось. Только от Майера она узнала, что ее смущение, ее робость, как примет публика ее музыку, дошли до того, что на половине пьесы руки ее упали на колени, сама она громко зарыдала и лишилась сознания.

Публика великодушно приняла этот неожиданный случай. Майер при помощи двух других лиц на руках вынес ее из концертной залы при громких рукоплесканиях всей публики, хотевшей ободрить дебютантку. Но она, конечно, не слыхала ничего и не знала.

Молодая девушка хотела сознаться, рассказать старику все, объяснить, какое чувство привело ее в беспамятство, но, однако, скрыла все! И это был первый затаенный и горький порыв сердца.

После этого артисты дали несколько концертов в Гамбурге, потом двинулись далее и скоро объехали все главные города Германии, и скоро имя талантливой артистки, специальность которой – арфа и мандолина, если не было славно, то было известно всем любителям музыки.

Алина постепенно привыкла к своему новому положению. Восторженные речи Майера об искусстве и о ее собственном даровании, аплодисменты различной публики разных городов, похвалы в разных газетных листках, иногда большие суммы денег и, наконец, главное, свободное положение, независимость – все это привело к тому, что Алина чувствовала себя счастливой. К этому прибавилось еще новое, чего не знавала она в замке: во всяком городе массы людей желали с ней познакомиться.

Алина не замечала, что в числе этих лиц было мало или вовсе не было женщин или дам из местного общества; большею частью это были мужчины, молодые и пожилые, и все они вели с нею почти одну и ту же речь – все восхищались ее громадным талантом, превозносили ее до небес, но все одинаково кончали все теми же уверениями и клятвами в любви. Не было города, где бы замечательная красавица не получила несколько предложений.

Майер, шутя, записывал всех влюбленных в свою ученицу, вел отдельные списки предлагавших руку и сердце, и это забавляло старика. Раза два или три были даже серьезные предложения в смысле положения общественного и состояния, но Алина и тут смеялась.

Однако однажды владетель одного из богатейших минеральных источников Саксонии, независимо, самостоятельно распоряжавшийся большим состоянием, двадцати двух лет от роду, замечательно красивый и симпатичный, понравился Алине с первого взгляда и сам тоже очень серьезно влюбился в нее. Он следовал за нею в продолжение целого полугода из города в город, бросил свои дела, которые стали запутываться, и напрасно предлагал Алине бросить свою странствующую жизнь, чтобы разделить с ним все его состояние.

Майер презрительно отнесся к деньгам богача буржуа, слуги Ваала.

– Мы служители иного бога, иного алтаря! – восклицал Майер, – и Алина своего бога не переменит на вашего. Ее будущность – не вести конторские книги и считать гроши, а владеть Европой!.. Пройдет пять лет, и она, как королева, будет въезжать во все города европейские, и всюду ее будут встречать так же, как встречают монархов, триумфаторов и победителей.

У Алины, однако, было и осталось что-то к этому юному обожателю. Этот красавец, почти юноша, Генрих Шель, первый разбудил в ней нечто, дотоле спавшее, и когда молодой человек перестал путешествовать за ней, решился возвратиться к делам, а главное, к старухе матери, которая его умоляла вернуться домой, – только тогда Алина поняла потерянное.

Однажды в грустную минуту после утомительного концерта, после скучнейшего вечера у местного мецената, где оглушили и раздражили ее аплодисменты и овации, а затем пошлая болтовня и назойливое ухаживание новых знакомых и поклонников, Алина, вернувшись домой в маленькую, на время нанятую квартиру, не могла заснуть от бесконечно грустного настроения. Милый Генрих пришел ей на ум!..

Вспомнив многое, все, что было между нею и Генрихом, она призналась себе: «Да, я любила его, а если не любила, то могла бы полюбить!.. И его одного из всех этих претендентов, обожателей и поклонников».

На всю Германию один Генрих Шель был близок и дорог ее сердцу. А теперь воспоминание о нем – маленькое колечко, подаренное им, было ей столь же дорого, сколь маленький флакончик, при помощи которого убили ее отца.

Алина понимала тоже, что на ее чувство к Генриху немало имела влияние та случайность, что портрет жениха-герцога, данный ей когда-то отцом, был как будто отчасти портретом Шеля.