Нил Шустерман - Здесь был Шва

• Название: Здесь был Шва
• Автор: Нил Шустерман
• Жанр: Детская проза

Говорят, его одежда сливается с фоном, где бы он ни стоял. О Шва много чего говорят, но одно совершенно точно: его никто не замечает. Кроме меня. Меня зовут Энси Бонано, и это именно я понял, что Шва "функционально невидим". Я использовал это его качество, чтобы наварить кучу баксов. Я стал его другом. Но наряду с этим я причинил ему слишком много боли. Поэтому если вы закроете рот и раскроете уши, то я расскажу вам всё, что знаю о Шва, начиная с того, как он получил своё имя, и заканчивая тем, что на самом деле случилось с его мамой. Вы узнаете всё. Если, конечно, "эффект Шва" не сотрёт воспоминания о нём из моего сознания раньше, чем я закончу свою историю…

---

Ближайший телефон-автомат находился в нескольких кварталах, около автозаправочной станции. Там стояло четыре телефона: в одном щель для монет была чем-то забита, в двух других не хватало трубок; последнюю, четвёртую, будку оккупировал мужик, по-видимому, рассказывавший кому-то историю всей своей жизни. Увидев, что я жду, он повернулся спиной, давая понять, что телефона в ближайшем будущем мне не видать. И только когда я с самым подозрительным видом стал отираться у его машины, мужик счёл за благо закончить разговор и повесил трубку.

Я скормил телефону всю мелочь, валявшуюся в кармане, и набрал номер риелторской конторы. Меня соединили с Роной Джозефсон, посредником высшего класса.

— Я звоню по поводу дома на продажу. Я не собираюсь его покупать, мне только нужно вступить в контакт с людьми, которые его продают. — Я назвал адрес.

— Сожалею, — ответила она голосом, в котором не было слышно ни малейшего сожаления, — но таких сведений мы не даём.

— Мне плевать, что вы там даёте, чего нет! Мне нужен номер их телефона!

— Это ещё что за тон?! Что вы себе позволяете?

Ой нехорошо. Я глубоко вдохнул и постарался представить себе, что разговариваю не с окончательной кретинкой.

— Извините, пожалуйста. Там мальчик жил, он… он мой друг и… э… он оставил у меня свои лекарства. А я теперь не знаю, где он. Мне надо отдать ему его таблетки.

Молчание на том конце. Кажется, я слышал стук шарикоподшипников в её крохотном риелторском мозгу.

— Вам очень хочется оказаться ответственной за то, что мой друг останется без своих лекарств, мисс Джозефсон?

Опять молчание. Я услышал щелчки по клавиатуре её компьютера, затем шелест страниц в записной книжке.

— У меня здесь записано, что собственность продаётся от имени некоей миссис Маргарет Тейлор. Адрес — где-то в Квинсе, но я при всём желании не могу разобрать почерк моего ассистента.

— Странно, не может быть. А не Шва? Этот дом должен продавать некий Шва!

— Прошу прощения, но это Тейлор. — Опять зашелестели страницы. — И из записей моего ассистента следует, что дом пустует уже несколько месяцев, так что вы, наверно, что-то путаете.

Вот теперь пришёл мой черёд заглохнуть. Я слышал, как скрипят шестерни в моём собственном мозгу, и это мне совершенно не нравилось.

В трубке раздался голос автоматического оператора, напомнивший, что для продолжения разговора нужно бросить ещё двадцать пять центов.

— Алло, куда вы пропали? — спросила Рона Джозефсон, посредник высшего класса.

— Нет, — промямлил я, — я не пропал. — И повесил трубку.

Сначала я офигел, а потом рассердился. Значит, Шва всё-таки проделал свой фокус. Причём не просто исчез, но превратился во что-то вроде чёрной дыры, куда провалился и его отец, и вся их собственность. Надо бы позвонить Лекси, да мелочи больше не было. Впрочем, какой смысл звонить — она наверняка ответит мне то же, что и всегда: «Должно быть рациональное объяснение». А что если этого объяснения нет? И что если я позвоню Лекси, а она скажет: «Кельвин? Какой ещё Кельвин?» Что если я единственный, кто помнит Шва, и что если я завтра утром проснусь и тоже не вспомню о нём?

Нет, этому не бывать! Не допущу! Вот только как? Если Шва прав и ему самой судьбой суждено стереться из всеобщей памяти, то что я должен сделать, чтобы помешать этому?

Как большинство самых великих идей в мире, решение пришло, когда я сидел на толчке. Должно быть, потрясение после исчезновения Шва было таким глубоким, что потрясло и мои кишки; во всяком случае, у меня не было шанса добраться до дому на велосипеде без посещения туалета.

И вот сижу я в кабинке в «Фугетта-бургере», стараясь не смотреть на держатель для туалетной бумаги производства «Пистут Пластикс». И, естественно, мой взгляд падает на надписи, которые народ оставил на стенках. В этих туалетных каракулях яснее, чем в каких-либо других местах, проявляют себя гены наших древних дальних родичей-неандертальцев; недаром в нашей школе мы называем мужские сортиры «Читальными залами имени Уэнделла Тиггора». Туалеты «Фугетта-бургера» оригинальностью в этом плане не отличаются: неразборчивые телефонные номера, стишки, начинающиеся со строчки «Я здесь сидел и горько плакал» и так далее. И тут при взгляде на всю эту ахинею, во мне зарождается необоримое желание внести свою лепту в сортирные скрижали. Вынимаю из кармана шариковую ручку и начинаю рисовать на стенке. Художник из меня — от слова «худо», но лица мне удаются неплохо. И я рисую его лицо: всего несколько простых линий, торчащие вихры… А под рисунком надпись: «Здесь был Шва». И чтобы уже не оставалось никаких сомнений, рисую ему на лбу перевёрнутую букву «е» — в словарях этот знак называется «шва».

Вот так просто.

К моменту расставания с туалетом «Фугетта-бургера», я был уже не просто Энси, а Человеком с Миссией. В соседней аптеке я купил чёрный несмываемый маркер — не какой-нибудь там тощенький и жалкий, а отличный, толстый и солидный. И понеслась душа. Я нарисовал лицо Шва на автобусной остановке, только на этот раз оно вышло куда более внушительным — с таким-то маркером. Повторил на скамейке в парке. Сошёл в подземку и принялся запечатлевать Шва на всех вагонах подряд. Кое-кто из пассажиров завозникал, «вандализм», мол, и всё такое, но я не обращал ни на кого внимания, потому что был глубоко убеждён: то, что я делаю — не граффити, не бессмысленное пачканье стенок; те вещи делаются, чтобы пометить территорию, как у собак. Я же ставил не свои метки, а Шва. «Здесь был Шва» — вот что я писал везде. И мне было глубоко до лампочки, что говорят люди; мне было по барабану, что меня могли поймать — потому что делал я благородное дело, и Боже помоги тому, кто решился бы мне помешать!

В тот день я изобразил сотни Шва по всему Бруклину, а когда наконец заявился домой, руки у меня были чёрными, как у трубочиста. У меня было чувство, будто я пробежал марафон — такая, знаете, смесь крайней усталости с ощущением, что свершил что-то невероятное.

Было уже начало двенадцатого, и мама ждала у двери.

— Ты где шлялся? — закричала она. — Мы уже собирались в полицию звонить!

— Я совершал акты вандализма на автобусных остановках и в общественных уборных! — гордо заявил я. Мама немедленно засадила меня под домашний арест до заката цивилизации, и я принял наказание как мужчина.

Папа сидел в гостиной и смотрел телевизор, на коленях у него дремала Кристина. Фрэнки дрых после дня общественных работ. Я передал папе приглашение Старикана Кроули. Сказал, что он услышит нечто важное. Папа уставился на меня с выражением лица, означающим «что такое?», а я ответил ему выражением лица, означающим «лучше не спрашивай».

В своей спальне я не сразу завалился в постель, у меня было ещё одно важное дело. Я вышел в Интернет, загрузил телефонный каталог Квинса. Маргарет Тейлор. Та, что продаёт дом Шва. В каталоге значилось пятьдесят Маргарет Тейлор и двести шестьдесят семь М. Тейлоров. На следующее утро я принялся звонить.

22. Мой анонимный вклад в поп-культуру и телефонный счёт, который придётся оплатить моим родителям

— Здравствуйте, это Маргарет Тейлор?

— Да это я.

— Это вы продаёте дом в Бруклине?

— В Бруклине? Боюсь, что нет.

— Окей. Большое спасибо.

Шва не объявился ни на этой неделе, ни на следующей, ни на той, что за ней. Меня это не удивило. Я отправился в школьную канцелярию узнать, не переправили ли документы Шва в другую школу, но выяснилось, что его досье пропало неизвестно куда. Это меня тоже не удивило. А вот что удивило — так это лицо Шва, нарисованное на стене «Читального зала имени Уэнделла Тиггора». Оно было похоже на те рожицы, что я малевал по всему городу, но в этом туалете я не рисовал. К тому же надпись — «Здесь был Шва» — была сделана почерком и близко не похожим на мой.

— Здравствуйте, можно поговорить с Маргарет Тейлор?

— Это я. Чем могу быть полезной?

— Я слышал, вы продаёте дом в Бруклине.

— Деточка, если бы я владела недвижимостью г д е у г о д н о, уж я бы не стала её продавать.

Как-то ночью мне приснился Шва. Я стою посреди Таймс-сквер. Мимо проходит автобус и на его борту вместо рекламы очередного бродвейского шоу красуется физиономия Шва. Я бросаю взгляд на автобусную остановку — и там тоже Шва. Я поднимаю глаза к небу — и там на рекламном воздушном шаре Goodyear вижу то же лицо. И наконец на гигантском электронном табло Таймс-сквера — видео всё с тем же Шва.

«Энси! — кричит Шва с громадного экрана. — Энси, скажи им, чтобы посмотрели на меня! Заставь их посмотреть на меня, Энси!» Я оглядываюсь по сторонам: вокруг толчётся масса народу, тыщ четырнадцать, не меньше, и ни один не смотрит на табло. «Заставь их, Энси! Сделай так, чтобы они посмотрели на меня!»