Нурмурад Сарыханов - Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]

• Название: Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]
• Автор: Нурмурад Сарыханов
• Издательство: Туркменистан
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1981

Сборник составляют рассказы туркменских писателей: Н. Сарыханова, Б. Пурлиева, А. Каушутова, Н. Джумаева и др.

Тематика их разнообразна: прошлое и настоящее туркменского природа, его борьба за счастье и мир, труд на благо Родины. Поэтичные и эмоциональные произведения авторов сочетают в себе тонкое внимание к душевной жизни человека, глубину психологического анализа и остроту сюжета.

---

Больше недели пролежала она пластом. Потом поднялась, пошла на работу. Но никто не узнавал Кекилик. Такая энергичная прежде, она сделалась вялой, странно замедлились все её движения. Непреодолимое безразличие ко всему на свете овладело ею. Ни во что она больше не вмешивалась, ни на что не реагировала. И часто прикладывала руку к левой стороне груди.

— Сердце у неё надорвалось, вот что, — говорила мама и настойчиво советовала Кекилик: — Поезжай в город, подружка, к доктору надо тебе!

Кекилик отмахивалась. Но однажды мама к ней пристала с уговорами и не отступилась до тех пор, пока не вырвала согласия назавтра с утра ехать к врачу. Сама она вызвалась сопровождать её. Встала чуть свет и начала собираться: надела что поновее, завязала в платок деньги, мне дала сто наказов. А Кекилик всё не шла. Мы отправились за ней. Дверь оказалась приотворённой. Вошли и видим — посреди комнаты на разобранной постели сидит Кекилик. Левая рука на колене, ладонью кверху, правая — локтем в ладонь — подпирает подбородок.

— О чём задумалась, подружка? — спросила мама и вдруг дико вскрикнула: — Хай!

Вот так, сидя в печальной задумчивости, Кекилик скончалась. Позже мама сказала, что пришлось и хоронить сидящей, закоченела она.

Года два домик Кекилик стоял целый и невредимый. Время от времени мама убирала в нём, встряхивала кошмы и одеяла. Но потом меллек Кекилик отдали другому, и новый хозяин участка сломал мазанку.

С обидой и горечью думала я, что теперь все скоро забудут Кекилик, потому что исчезло последнее вещественное напоминание о ней. Однако этого не произошло. Наоборот, имя Кекилик было у всех на устах. Родины, свадьба иль поминки — всё село дружно соглашается, что Кекилик недостаёт, что она лучше умела принять гостей и проводить, и всё устроить. Если кто-то отличался в поле или на ферме — говорили с почтеньем: «Как Кекилик работает!» Но часто поправлялись: «Почти». И каялись те, кто был с ней груб и несправедлив.

Недавно, после двадцати лет отсутствия, мне довелось снова побывать в нашем селе: получила приглашение на свадьбу к дальней родственнице. Каковы же были мои изумление и радость, когда от первой женщины, с которой я заговорила у свадебного дастархана (кстати, совсем молодой женщины), я услышала: «Вот если бы жива была бедняжка Кекилик…»

Перевод Н.Желниной

Шадурды Чарыев Кто же мой друг?

Ну и дела… Вот уже минут десять прошло, а Мерген не может сообразить, с чего начать. И тема-то вроде пустячная — «Мой друг».

В классе тишина. Только слышен деловитый скрип перьев. Сидящая перед Мергеном Джерен шепчет что-то. Рядом с ней — Атали. Он строчит что-то, не поднимая головы. Не забывает лишь наматывать на указательный палец левой руки локон своего вьющегося чуба. Это у него закоренелая привычка. Из-за неё он и прозвище получил: «Прилиза». Рядом с Мергеном — Хатыджа. Сколько её помнит Мерген, она поминутно шмыгает носом. Но это не беда, плохо, что Хатыджа тупица, Еле еле переползает из класса в класс. Поэтому её и посадили с Мергеном — он ученик сильный. А Хатыджа сильна в другом — как бы ни следил учитель, она умудряется списать у соседа. А сейчас Ха-тыджа корпит над тетрадкой самостоятельно, время от времени косится на тетрадь Мергена. А там — пусто.

— Хайдаров, ты почему не пишешь? Что, у тебя нет друзей?..

Это голое учительницы Акгуль Искандеровны. Но и полный иронии вопрос не произвёл должного впечатления.

А в самом деле, почему не приходит в голову ничего? Что, разве мало в классе, да и на улице ребят, которых он может назвать друзьями? И они его назовут…

И вдруг Мергеиу вспомнился Акбилек. Это кличка его пса. Мерген даже хмыкнул: не станет же он писать о собаке, хотя Акбилек псина добрая и умная.

Потом вспомнился сторож магазина Базар-ага. Он инвалид, живёт в низенькой хибаре, что рядом с магазином. С тех пор, как Мерген начал ходить в школу, он видит его ежедневно — дорога в школу лежит мимо магазина. У Базара-ага нет ни жены, ни детей. А может быть, и не было? Мертен про это не знает. Он этим не интересовался.

А вот вчера неожиданно вдруг многое узнал о старику Познакомился, так сказать, поближе…

Мерген пришёл в магазин за покупками. Базар-ага длинной метлой из полыни подметал вокруг магазина. Чуть поодаль, за горкой пустых ящиков, «двоили» известные выпивохи Бегмет и Реджеп. Базар-ага изредка бросал на них сердитые взгляды и молча занимался своим делом. «Смести бы вас как вот эти бумажки», — говорил весь его вид.

Когда Мерген вышел из магазина, Бегмет и Реджеп, опорожнив бутылку, стояли у ящиков, поддерживая друг друга.

— Реджеп, ты мой настоящий друг. Не будь тебя, я бы пропал.

— Нет, Бегмет, ты мой друг. Без тебя весь мир — тьфу! — ломаного гроша не стоит, — и Реджеп громко сплюнул.

Собутыльники обнялись, поцеловались и нетвёрдой походкой пошли прочь. Смешно было смотреть на них. Вдруг у Бегмета подвернулась нога, и он, пропахав носом, растянулся на асфальте. Дружок попытался поднять его, но тоже не удержался на ногах. С минуту побарахтавшись, Реджеп кое-как всё же встал, а Бегмет продолжал лежать. Лицо его было залито кровью. Мергену стало жаль его, он подбежал и поднял Бегмета.

— Ах, спасибо, братишка. Ты истинный друг.

Наблюдавший за всем этим Базар-ага, когда пьяницы удалились, сказал Мергену:

— Молодец, сынок, ты хороший парень, только не верь Бегмету, никакой ты ему не друг. Да и друг другу они не друзья. Это не они, а водка болтает.

Помолчав, Базар-ага заговорил. Заговорил так, будто стремился выговориться, излить душу.

— А ты молодчина, что помог подняться Бегмету. Обрадовал меня. Подать руку упавшему — дело мужчины. Был у меня, сынок, хороший друг. Керим. Жил он в соседнем селе Йылгынлы. Хороший, верный товарищ был. Он за меня и в огонь, и в воду мог. А я… Эх-эх, странно устроен мир. Все цепляются за жизнь. Видишь вокруг себя светлый мир, и не хочется уходить из него. В народе говорят: «Друг познаётся в беде». Познаётся-то он в беде, но человеку хороший друг нужен всегда. Говорю это потому, что на себе познал. Не будь Керима, я давным-давно лежал бы в земле. Ох, Керим, Керим…

Война была очень тяжёлой, сынок. Для меня особенно: за восемнадцать дней до её начала я женился. Женился, не женился, надо было защищать Родину. Это хорошо понимал и я, и жена моя Садап, и мама. Отца у меня не было, он умер за год до того от тифа. Короче говоря, пошёл я на фронт. Много нас из нашего села пошло… То, что мы увидели там… Мы вольно росли в селе и даже представить не могли, что это такое — война. Товарищи, с которыми вчера делили солдатский паёк, сегодня падали мёртвыми. Все понимали, что такое же завтра может случиться и с тобою. Но человек всегда полон надежд. Особенно, если рядом с ним — близкий, верный товарищ. Со мною рядом был Керим.

Вспоминаю, сынок, один день. Ровная, как стол, местность. Травы до пояса. А от трав такой пьянящий аромат, что голова кругом идёт. И птицы поют. Лежу я в траве и смотрю в небо. Небо синее-синее. Редкие белёсые облака будто приклеены к нему, не двигаются.

И вспомнилось мне родное село. Весной у нас в Туркмении небо такое же синее и бездонное. И вот в такой тихий, чудесный день…

Враг пошёл в атаку, а мы стали отражать её. Никто не жалел зелёную траву, никто не щадил птиц, а синее небо вскоре заволокло гарью.

В том бою ранило меня. Упал я на траву, потеряв сознание, а когда очнулся, вижу: у моего изголовья сидят Керим и незнакомый человек в белом халате, видимо, врач.

— Я очень боялся за тебя, — заговорил Керим и облегчённо вздохнул. — Теперь всё страшное позади.

Он был очень бледен и через силу улыбался. Поговорив ещё минуты две-три, Керим попрощался со мной. После этого мы долго не виделись.

Лечащий меня врач рассказывал:

— Если бы не твой друг, ты бы погиб. Он тебе три раза давал свою кровь. Три раза, ты понимаешь. Это — не шутка. Вот это настоящий друг…

Базар-ага не торопясь потирает ладонью лицо и о минуту молчит. Молчит и Мерген, надеясь, что старик продолжит рассказ. И он продолжает.

— После поправки я попал в рабочий батальон. Мы прокладывали железную дорогу. Изредка получал письма от Керима. Он писал, как били врага под Курском, в Понырях. Есть там такой городишко. Потом письма перестали приходить. Я переживал, волновался. По ночам меня мучали тяжёлые сны. И тут пришло письмо от Садап. «Вчера пришёл к нам твой фронтовой товарищ, — писала она. — Керим. Бедняге отрезали правую руку выше локтя. И глаз повреждён. Утешал нас. Говорит: «Не беспокойтесь, война теперь скоро кончится, глазом не успеете моргнуть, как вернётся Базар». Ах, если бы она кончилась, эта ненавистная война. Я очень жду тебя.»

Прочитав письмо, я почувствовал вдруг, как по моей щеке скатилась слеза. Мужчине стыдно плакать, я понимаю, но в тот раз… Страдания Керима стали моими. Да и о Садап я думал. Чего таить, в то время в тылу тоже хорошего было мало. Всё было отдано фронту. Ради победы люди соглашались на всё. Ели хлеб из джугары с лебедой, одевались кто во что может, в старьё, лохмотья. Помню, Садап писала как-то: «Днём занимаемся прополкой, а ночью (сейчас ночи стоят лунные) жатвой». Вот так, сынок, жили в тылу.