Нурмурад Сарыханов - Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]

• Название: Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]
• Автор: Нурмурад Сарыханов
• Издательство: Туркменистан
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1981

Сборник составляют рассказы туркменских писателей: Н. Сарыханова, Б. Пурлиева, А. Каушутова, Н. Джумаева и др.

Тематика их разнообразна: прошлое и настоящее туркменского природа, его борьба за счастье и мир, труд на благо Родины. Поэтичные и эмоциональные произведения авторов сочетают в себе тонкое внимание к душевной жизни человека, глубину психологического анализа и остроту сюжета.

---

— Попробуй только!

— Увидим.

— Пока я жив, Каджар — мой товарищ…

Я не посчитался ни с мнением Керима, ни с доводами матери, не послушался и Садап. Ведь они хотели лишить меня самой большой радости в моей жизни…

На следующий день я возненавидел Керима ещё больше. С нами работала пожилая русская женщина тётя Даша. Родом она была из Брянска. Потеряв на войне сына и двух дочерей, переехала на жительство к нам. И вот во время перерыва она подошла ко мне, и, вперив в меня свои огромные голубые глаза, строго проговорила:

— Ой, Базар, Базар, не дружи ты с Каджаром. Плохо будет…

Я ни звука не проронил в ответ. Я решил, что это Керим научил тётю Дашу сказать такое. Тогда я считался только со своим собственным мнением и больше ничего для меня не существовало. Теперь же вижу — ошибался я, виной всему водка…

Керим не оставил меня в покое, продолжал уговаривать:

— Ты уходи с железной дороги, иди ко мне в напарники. Будем вместе подвозить чабанам всё необходимое.

А я ему в ответ:

— Сам вози. Я о железной дороги не уйду.

Керим побагровел:

— Неужели ты не понимаешь, что я тебе добра хочу. Мне неприятно, что твоё доброе имя сейчас у всех на устах. Ты многое пережил, тяготы жизни коснулись тебя и твоей семьи, а когда всё наладилось было, тут…

— Не учи меня! — прервал я его. — У меня есть своя голова на плечах. Жизнь коротка, и я хочу прожить так, как захочется мне, а не кому-то.

На другой день Каджар не ждал меня у одинокого тутовника. Не оказалось его и на работе. «Видно, что-то случилось», — подумал я с тревогой. Часа через два ко мне подошёл бригадир.

— Идём в контору, — угрюмо сказал он.

Я молча последовал за ним.

В конторе сидел какой-то лысый человек в очках я рядом — милиционер. Всё тело моё покрылось вдруг холодным потом, в голове мелькнуло: «Видимо, случилось с Каджаром».

Начались разговоры. Это был настоящий допрос. Лысый задавал вопросы, я отвечал, милиционер записывал.

— Ты знаешь Каджара?

— Знаю.

— Вы дружите?

— Да, он мой друг.

— В каком смысле?

— В каком может быть? Друг и есть друг. Рабочем вместе.

— Пьёте вместе?

— Пьём.

— Почему продали брёвна, сложенные возле старого тутовника?

Я опешил:

— Что-о-о?

— Не притворяйся.

У меня подкосились ноги. Смотри, как обернулось. Оказывается, Каджар продавал сложенные штабелями возле старого тутовника брёвна, каждый день по штуке, а на вырученные деньги покупал водку. Ах, дьявол!.. И на допросе сказал, что мы продавали их вместе и деньги пропивали тоже вместе. Доказать же обратное я не мог.

…В Сибири мы вместе валили деревья… С Каджаром я полгода не разговаривал, но потом стал размышлять: какая разница — самому продавать брёвна или на эти деньги пить. Одно и то же ведь. И мы с Каджаром опять стали друзьями. Снова у нас стало всё общее, никаких тайн друг от друга. Снова он весь сплошное усердие, чтобы угодить мне, вновь я ему «браток», вновь откровенные исповеди о буйно проведённой жизни.

— Ради того, чтобы наскрести на пузырёк, — рассказывал как-то в минуту откровения Каджар, — чего только не сделаешь. Ты знаешь, однажды я забрался в хлев. А было это, Базар, в вашем селе. Забрался… Прислушался, вроде тихо, спокойно, видимо, никто меня не услышал. Только луна спряталась за тучу, я оседлал серого ишака и был таков…

Дальше слушать его я не смог и, размахнувшись, изо всех сил врезал ему в челюсть. Он тотчас выплюнул изо рта два своих зуба.

— Ты что, ты что, браток?

— Пошёл вон, негодяй!

— Разве это твой был ишак?

— Пошёл вон, я тебе сказал!

После, этого случая передо мной постоянно стояло лицо Керима. Днём и ночью. В ушах моих раздавался его голос: «Беги, Базар, от таких негодяев, как Каджар! Я вырву тебя и» его лап». «Ах, Керим, до чего ты был прав, и как был глуп я…»

Я был ещё в заключении, когда умерла мать. Затем от тяжёлой формы кори завял мой нераскрывшийся бутон, маленький сын Ениш. Бедная моя мама, несчастный мой ребёнок! Так и не увидели вы от меня добра!..

Когда я, отбыв наказание, вернулся в село, то на двери нашего дома обнаружил тронутый ржавчиной чёрный замок. У меня закружилась голова. Где Садап? Я стоял оглушённый. Не похоже, что эта дверь недавно открывалась. В хлеву пусто, никаких признаков пребывания скотины… Всё покрыто толстым слоем пыли. Неужели Садап бросила меня и?.. О-о-о! Покрывшись холодным потом, я опустился на корточки.

Таким меня и увидела соседка тётушка Арзыгуль.

— Здравствуй, Базар. С прибытием. Вернулся, значит. А мать и Ениш-джан так и не увидели тебя… — и она зарыдала. В эту минуту она была очень похожа на мою покойную мать. Даже морщинки на её лице и круги под глазами были такими, как у мамы. И на голове была такая же старенькая выцветшая накидка. У меня к горлу подкатил комок и глаза заволокло слезами.

Тётушка Арзыгуль увела меня к себе. Раскрыла передо мной сачак. И таким родным запахом повеяло от простой домотканой скатерти с пахучим, домашней выпечки хлебом.

— Съешь хлеба, помяни свою мать и Ениш-джана, — прервала мои мысли тётушка. И, сложив молитвенно руки, она стала ждать, что же я произнесу в их память. Но я молчал. Молчал в каком-то жутком оцепенении.

Тётушка Арзыгуль поняла моё состояние и посетовала:

— Если не знаешь, что надо говорить в таких случаях, то отведай хлеба и соли, а я сама скажу.

Я отломил кусочек хлеба и положил в рот. Благословенный пшеничный хлеб! Как много о тебе мечтали! Но я в тот миг не почувствовал его вкуса, он становился мне поперёк горла. Тётушка Арзыгуль, опустив лицо, что-то пробормотала, затем, обращаясь ко мне, сказала:

— Пусть память их будет светлой!

Я повторил её слова. Но стены её хибарки давили и жгли меня. Я молча выпил чай. Затем глубоко вздохнул. За мной и тётушка горестно заохала:

— Садап-то, несчастная, горюшка хлебнула… Ей даже дом собственный стал тесным. Иной раз выскочит во двор, бедняжка, и давай голосить. А что ей оставалось делать, если всё здесь напоминало о сыне да о свекрови? — тётушка Арзыгуль всхлипнула и замолила. Ничего больше не добавила.

А моё сердце разрывалось на части. Неужели Садап забыла меня? Чем дольше тянулось молчание, тем больше я чувствовал тяжесть на своих плечах. И спрашивать о жене боялся.

— Садап бы одной так и пропасть, — прервала молчание Арзыгуль, — если бы не друг твой из Йылганлы, Керим, который увёз её к себе домой. Ну и человек, какая душа. Прямо золотой.

Эти слова меня обожгли огнём. Тётушка Арзыгуль, я понимал, говорила обо мне. Мол, Керим золотой человек, а ты… А что, разве не права она? Права, конечно, Абсолютно права.

…Керим принял меня приветливо. Он был простужен и лежал в постели. В честь моего приезда закололи единственного барашка. И Садап ничего плохого не сказала. Моя Садап! Моя Садап! Благородная душа, бесценное моё сокровище! «Ты много терпел, не стану я своими упрёками терзать тебя», — прочёл я в ев глазах.

Жить в чужом доме, пусть это даже дом самого близкого твоего друга, не совсем удобно. В конце концов у нас с Садап был свой дом. Мы решили возвратиться в родное село.

Однажды, это было уже зимой, поехал я в районный центр получить паспорт, по пути зашёл в столовую. Хотел перекусить, но не удержался и хватил стопку для сугрева. Потом ещё одну и ещё.

Домой я шёл уже в приподнятом настроении. Стоял январь, довольно снежный и морозный, но для меня была весна; во всяком случае холода я не ощущал. Уже стемнело, когда я поравнялся с домом Керима. Я прошёл по мосту, перекинутому через овраг, по дну которого протекал не глубокий, но очень бурный ручей. Внутри у меня горело, и очень хотелось пить чего-нибудь холодненького. Я спустился к воде, склонился, опираясь на руки и… От ледяной воды у меня перехватило дыхание. Я попытался встать, но стремительный поток не дал мне сделать этого. Меня обуял ужас.

— К-к-Кери-им! К-К-кери-им-м! Спаси! — закричал во всю мощь своих лёгких. На моё счастье, Керим услышал крик. Прибежав, в чём был, он бросился в воду. С его помощью я ухватился за прибрежные камыши, скользя и спотыкаясь, выкарабкался на берег.

Керим же после этого случая слёг. От высокой температуры у него начался бред: «Нет, я не дам тебя Каджару… Ты ещё не знаешь его… Ты же мой друг, Базар. Я не отдам тебя и воде… Ты должен жить, друг!» Иногда он открывал глаза, но, кажется, ничего не соображал. Затем веки его снова смыкались и опять начинался бред. Ни днём, ни ночью мы с Садап не отходили от него. Не помогли никакие лекарства и средства. Этот страшный беспрерывный жар на протяжении двух суток так и унёс его. Осталось шестеро осиротевших ребятишек…

О-ох! Беда моя, не удивляйся, сынок, моим слезам. Это плач моего сердца. Так я потерял своего лучшего, истинного друга. Крылья мои обломились. А может ли птица с обломленными крыльями летать? Нет, не может. И что мне оставалось делать?