Раффи - Самвел

• Название: Самвел
• Автор: Раффи
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1970

Роман посвящен истории Армении IV века, борьбе народа за независимость. Своим художественным своеобразием, глубиной раскрытия исторических фактов роман занимает особое место в армянской исторической прозе.

---

Тяжело было гонцу описывать смерть героя, у которого он был одним из самых преданных телохранителей и вместе с которым участвовал во многих сражениях. Но молодой князь настаивал, и Сурен приступил к рассказу.

— Вам известно, господин, что Шапух обманом завлек в Тизбон нашего царя Аршака и вашего дядю. Царя заковали в цепи и заключили в крепость Ануш в Хужистане, — я уже вам об этом говорил. После этого Шапух приказал привести на судилище вашего дядю. В тот день площадь царского судилища была полна народа. Присутствовал и я. Когда дядю вашего поставили перед судьями, Шапух окинул его взглядом с головы до ног — дядя был маленького роста — и с насмешкой сказал: «Неужели это ты избивал многие лета арийцев (персов) и осмеливался беспокоить нас столько времени?» Ваш дядя смело ответил ему: «Да, царь, это я». — «Лисица! — с гневом воскликнул Шапух. — Я велю умертвить тебя смертью лисицы». — «Над ростом моим смеешься, царь? — ответил ваш дядя. — Или силу мою до сих пор еще не узнал? Прежде я казался тебе львом, а теперь кажусь лисицей. Так слушай же, царь, я тот самый Васак, Васак-великан, которой упирался правою ногой в одну гору, — и гора равнялась с землею, упирался левою ногой в другую гору, — и другая гора равнялась с землею». Шапух спросил: «Скажи мне, какие же это горы ты сравнял с землею?» Князь отвечал: «Одна гора — это ты, другая — греческий царь. Пока среди армянских нахараров было единство и крепкая связь с царем армянским, пока мы хранили заветы отца нашего Нерсеса[9], до тех пор бог нас не оставлял, и мы не раз учили врагов нашей, отчизны, в том числе и тебя, царь Шапух. Но когда раздоры наших нахараров предали в твои руки нашего царя, с того дня мы сами уготовили себе гибель. Теперь же делай со мной, что хочешь, — я ко всему готов». Весь народ, собравшийся на площади, был поражен смелыми речами вашего дяди. Поражен был и царь и похвалил его за отвагу. Но затем приказал его, умертвить, извлечь внутренности, набить труп сеном и отправить в крепость Ануш. Там поставили его, как бесчестие, пред глазами закованного в цепи царя Аршака, и с тех пор бесконечные слезы льются из очей несчастного царя, когда он смотрит на своего храброго, верного спарапета.

Молодой князь, слушая этот печальный рассказ, приложил платок к влажным глазам, стараясь скрыть слезы.

— Он герой, и умер смертью героя! — воскликнул он наконец. — Сын его, Мушег, должен гордиться таким отцом. А я… чем мне гордиться? Вечный позор покрыл мою голову. Мой отец ради должности спарапета, которую занимал его брат, стал презренным орудием в руках убийцы брата и теперь во главе персидских войск идет на Армению, чтобы залить ее кровью… Горе мне, горе! Чем искуплю я этот позор?

Первые лучи солнца, падая на пурпурные занавеси, залили комнату алым светом. Молодой человек с неудовольствием заметил, что день уже настал. Он обратился к гонцу:

— Спасибо тебе, Сурен, твоей службы я не забуду. Теперь, пока в замке все спят, поспеши скрыться. Когда понадобишься, я тебя позову.

Сурен поклонился до самой земли.

— Ты, конечно, отправишься домой? — спросил его князь.

— Нет, господин, я поклялся не видеть ни жены, ни детей, пока…

Он не докончил своих слов, но князь догадался, что он хотел сказать. Доблестный и храбрый воин уже пять лет не был на своей родине. Целых пять лет служил он в Персии в армянской коннице[10] и участвовал во многих походах против кушанов[11]. Теперь он вернулся на родину; его родное местечко Хорни было недалеко от замка Вогакан, но он решил не возвращаться домой, так как был поглощен делом, которое было ближе его сердцу, чем жена, сын и друг.

— В таком случае скажи, где найти тебя?

— В Аштишатском монастыре, — ответил гонец. — Меня там не узнали и приняли за чужестранца. Коня своего я оставил там же.

Молодой человек поднялся с дивана и, запахнув широкий халат, направился в опочивальню. Сурен последовал за ним. Самвел подошел к своему ложу и откинул лежавший перед ложем ковер. Затем он нажал на полу едва заметную пружину, доска быстро поднялась и открыла квадратное отверстие.

— Тебе, я думаю, знаком этот ход? — обратился он к Сурену.

— Еще бы, господин, — ответил тот многозначительно. — Эта комната была опочивальней вашего покойного дяди, спарапета. Я был тогда еще безусым юношей и подметал в этой комнате пол.

Все детство Сурена прошло в этом замке. Будучи крестьянином Мамиконянов, он был взят в замок как способный и исполнительный мальчик. Когда же он достаточно освоился, то стал исполнять должность постельничего.

Князь взял огниво, кремень и трут, ударил огнивом. Посыпались искры, и трут начал тлеть. Князь зажег об него серную спичку, а от нее клубок навощенных ниток и подал его Сурену, говоря:

— Ну, теперь ступай.

Сурен еще раз молча поклонился и, по привычке перекрестившись, стал спускаться в отверстие, которое было так узко, что человек с трудом мог пролезть в него. Князь опустил доску и снова накрыл ее ковром.

Под полом замка было много подземных ходов, которые, подобно сети лабиринта, вели в разные стороны. Главные помещения, где проживали хозяева замка, имели свои особые потайные ходы, которые, соединялись в глубинах подполья и таким образом сообщались между собой и с внешним миром.

IV. Смутная идея зарождается в нем

Самвел вернулся в приемную палату.

Сегодня ему казалось, что стены этой роскошной обширной комнаты давят на него. Он подошел к окну, откинул тяжелую шелковую занавесь и раскрыл одну из створок, чтобы в комнату проник свежий воздух. Затем отворил дверь для слуги. В комнату вместо слуги вбежала его борзая красивой золотистой масти; умное животное, видимо, ожидало в прихожей, когда его впустят. Кожа собаки была так тонка, что можно было сосчитать все ребра. На длинной шее висел серебряный ошейник. Собака подбежала к Самвелу, встала на задние лапы, передние положила ему на грудь и с какой-то нежностью посмотрела ему в лицо, точно стараясь угадать, отчего хозяин сегодня так печален. Самвел ласково потрепал длинные уши и красивую морду борзой. Собака, успокоенная этой лаской, опустила лапы, отошла и легла в угол, не переставая следить покорными глазами за любимым хозяином, который медленными, неровными шагами прохаживался по комнате.

Душа Самвела была охвачена волнением, молодая кровь кипела. Чем больше он думал о наступающих бедах, тем все мрачнее казалось ему будущее. Армения стала беспомощна и беззащитна. Царь Аршак, закованный в цепи, томился в Хужистанской крепости Ануш. Наследник престола Пап с женою Зармандухт и двумя детьми, Аршаком и Вагаршаком, был задержан в Константинополе. Царя Аршака изгнал персидский царь Шапух, а наследника престола задержал греческий император Валент. Первосвященник Армении Нерсес Великий, могучий заступник родины, по приказу того же греческого императора, сослан на пустынный остров Патмос. Армения осталась беспомощной. И царь и первосвященник — ее защитники — вне пределов страны. Греческий император, с одной стороны, персидский царь — с другой, как два жадные чудовища с разинутой пастью, алчно боролись друг с другом за право овладеть беззащитной страной…

Эти печальные размышления не давали покоя молодому человеку, и он с ужасом видел великие бедствия своего отечества — его приближающуюся гибель.

А тут еще раздоры среди нахараров. Одни из них стояли за то, чтобы признать власть греков и сделаться их данниками, другие желали принять персидскую власть и стать данниками персов. Нахарары, которым была дорога свобода и независимость Армении, пребывали в полном отчаянии и не находили средств для спасения страны. Не было никого, кто сумел бы объединить их. Не было царя, не было первосвященника. Одни предатели.

Предателями оказались представители двух самых могущественных нахарарств: Ваган Мамиконян и Меружан Арцруни. Первый был отцом Самвела, второй — дядей, братом его матери. Оба изменили христианству, оба приняли персидскую веру и превратились в руках царя Шапуха в оружие уничтожения всего святого и заветного в Армении. Это ужасало молодого человека и в то же время наполняло его сердце невыразимым гневом.

«Окруженный магами[12] и архимагами едет сюда мой отец… — думал он с глубокой горечью, — и ведет за собой как опору персидское войско… Едет, чтобы уничтожить наши церкви, школы, литературу, обратить нас в персов… Рука об руку с Меружаном… Они уже уничтожили государство, ныне хотят уничтожить народ и религию. Мы должны впредь говорить и молиться по-персидски. И мой отец принимает ревностное участие в преступлении, которое вечным проклятием покроет род Мамиконянов…»

Губы Самвела побледнели, колени задрожали, в глазах потемнело, он едва нашел силы добраться до дивана и опустить отяжелевшую голову на подушки. В таком положении, охватив руками голову, он находился долгое время, чувствуя во всем теле лихорадочную дрожь. Тяжелые, как густой туман, неясные мысли проносились в его воспаленном воображении. Но вот он вздрогнул, вскочил с дивана, говоря, как в бреду: