Елена Проклова - В роли себя самой

• Название: В роли себя самой
• Автор: Елена Проклова
• Жанр: История

---

Саша Митта меня выбрал, доверил мне во многом судьбу картины, показал пример высокого творчества, когда из ничего появляется новый мир в своей гармонии и целостности. Он относился ко мне как к взрослому человеку, ставя передо мной взрослые задачи, все всегда всерьез. У меня не могло родиться ни тени мысли о том, чтобы требовать себе "детскую" индульгенцию, чтобы напомнить о себе, что я маленькая и в любой момент могу нажать на кнопку под названием "не могу" или "не хочу".

Замечательный сценарист Александр Володин, человек необыкновенной чистоты и невероятной тонкости, тоже почти всегда был рядом, пока продолжались съемки. У него есть еще и другие прекрасные свойства жизнелюбие, жизнеспособность, очень положительный заряд в отношении к жизни вообще. И эти его качества оказались для меня уроками духовной грамоты такими, которые давались походя, сами собой.

Младший всегда наблюдает за старшими пристальнее, чем они за ним. Дети знают о родителях больше, чем родители о детях. Отношения "снизу" всегда изощреннее и сложнее, чем они же "сверху". Доказательством тому следующий факт. Саша Митта один из моих друзей. Хотя он об этом не знает... То есть мы, конечно, друзья в общем и целом: всегда рады встречам, заинтересованно относимся друг к другу, готовы помочь, если это требуется. Но в моей жизни дополнительно были такие случаи, ситуации, когда я знала: он мой друг. В смысле - он такой, что достаточно просто представить его на своей стороне, и уже становится легче. Он мой духовный сторонник, понимающий и неравнодушный человек, а материальная реализация всего этого не обязательна.

Я воспринимаю Сашу как друга, во-первых, потому, что сама готова в любую минуту соответствовать представлению о друге. Во-вторых, по той причине, что этот человек очень значительно повлиял на то, что я есть сейчас, на данный момент. С 11 до 16 лет я с ним провела самое большее количество времени, и он сформировал и мой внутренний мир, и мое отношение к жизни, и ощущения, и их проявления. В такие важные годы формирования личности рядом со мной больше всего был этот человек, второй папа. Не беря не себя открыто никаких воспитательных функций, он просто работал, он был и уже только этим одним учил меня любить, ненавидеть, говорить, относиться к людям, быть порядочной, честной, знать что такое обман и если ты это сделал, как ты это должен ощущать. Это все имело отношение просто к профессии, к тем эпизодам ролей, которые я играла. Но и внутреннее отношение к этому формировал он. И слава Богу, что это был он, человек высочайшей, на мой взгляд, нравственности и чистоты, наивности.

И вот как он стал, навсегда стал моим другом.

Все случилось тогда же, в мои одиннадцать лет, на съемках того самого фильма "Звонят, откройте дверь!". Надо было снять эпизод, когда моя героиня Таня, увидев своего любимого пионервожатого со взрослой девушкой, идет с катка домой. Жизнь не мила, все не хорошо... Она кататься не умеет, но сначала она отправилась на каток, а теперь идет обратно, как была - на коньках, не умея кататься. (Не умея - в отличие от меня самой). Потом Таня поднимается в подъезд, садится на ступеньку и начинает рыдать. Это слезы обманутой любви - по большому счету, не иначе. Все это надо сыграть ребенку в одиннадцать лет.

Съемки шли на Кропоткинской, в старом доме... Не помню, как мне Саша объяснял, что и как надо играть. Но как ни играть, всегда делалось шесть-семь дублей, при том уровне "техники на грани фантастики" это была норма. Пленку не жалели, ее выдавали сколько понадобится. А на этот раз было все как назло. Сняли уже одиннадцать дублей. Мои слезы кончились просто сколько же можно в самом деле. Но эпизод все еще не был снят: то пленка не срабатывала, то камера не включалась, то свет упал, то заговорил кто-то, то наоборот забыли записать звук... И так далее. А снять эпизод было необходимо: лишний съемочный день - это всегда и большие лишние деньги, и время, и сложность всех собрать, словом, масса проблем.

Я, как понимаю, была тогда влюблена в Сашу Митту. Он был кумир. Он был главный, его слово было закон. Он был для меня важным человеком. Мне было очень стыдно, что я не могу исполнить то и тогда, когда ему это нужно.

Тогда дедушка мой вывел меня на улицу, за огромную дверь старого этого подъезда. Перед этим сказал Саше, что сейчас все будет...

- Включайте свет, приготовьтесь еще раз. Давайте, давайте, сейчас все будет.

Он меня вывел за дверь, вцепился пальцами мне в плечо так, словно выворачивая его. Так, как часто бывает, если взрослый человек в ярости, рукой-клещами, хватает ребенка, и у того внутри все холодеет. Почти каждый это проходил хоть раз. И вот, держа меня так, дед сказал:

- Ты дрянь! Ты дрянь. Столько людей стоит, они все зависят от тебя. Ты мало того, что не артистка, ты непорядочный человек. Я с тобой не дружу, мне стыдно за тебя.

И ушел в подъезд. Ушел и там еще раз сказал группе:

- Включайте свет, мотор.

Я в ту минуту не знала, конечно, что он там и кому сказал. У меня после его слов, сказанных мне, мгновенно распух нос, слезы начали выпадать, как дождь иногда летом выпадает - вдруг, крупный... Я не сомневалась, что опозорилась перед Сашей, что я такая ужасная, нехорошая, плохая... Боже, Боже, я действительно такая, как мне сказал мой дед. Я недостойна никого.

Я пошла к нашей группе, в подъезд. Мои слезы были как исповедь, так мне хотелось доказать им всем, что я хорошая, что я могу, что я для них сделаю все, все. Я рыдала, я встала и села точно на ту ступеньку, куда падал свет, у этих железных прутиков. Сделала такое лицо, как мне до этого сказал оператор - я все это держала в голове и помнила. И при этом мне так хотелось им доказать, что я стараюсь...

И вот мне уже сказали, что дубль снят, а я все плачу, не могу остановиться в рыданиях. Просто истерика, что объяснять. И тут Саша стал орать на моего деда. Он же видел и слышал всю его работу со мной.

- Я тебя убью! Ты издеваешься над ребенком! Я тебя ненавижу! Садист!

Дед ему:

- А ты не садист? Ты кто?

- И я садист! Такой ребенок! Такая девчонка! Какое мы имеем право! Нас всех расстреливать надо!

Ну а я... Слезы высохли вмиг. Какие там слезы! Счастье - и только: никто меня не разлюбил, наоборот - сам Саша так классно за меня заступился. Ура! Все меня любят, я - королева. Нос я задрала, был он еще распухший или нет - мне было неважно. И заявила:

- А вот теперь, дедушка, я с тобой точно не буду разговаривать! Ты плохой!

Вот такая была месть моему дорогому дедуле. Коварная вещь - искусство, коварный труд. Родной дед, который меня безумно любил, но у него профессия. Он нашел вариант, как это надо сделать. А он не имел права так делать. Но он режиссер, он обязан отснять эпизод, не может он еще день на это потратить по деньгам, по времени. Он должен, и он нашел допинг, который нужно вколоть, чтобы это произошло. Хотя и понимал, что делает с моей душой, он ведь далеко не черствый человек. Видно, он был хорошим артистом, зная, на что нужно надавить и нажать именно во мне.

Вот это было большим событием в моей жизни, этот день на съемках. У меня появился тогда друг - то, что в детской душе называется навсегда. Навсегда и взаправду. Потому что это была правда.

И при всем при том, когда я вижу на улице или где-то: взрослый берется за ребенка так, как дед за меня когда-то, эти пальцы в плечо, слова какие-то... И мурашки бегут у меня по спине: что происходит в детской душе! Это как скрип сорвавшихся колодок по диску. А ведь это каждый день со столькими детьми происходит, и мир их рушится...

Не помню, кто сказал, в каком контексте:

- Я берегу слезы своих детей. Потому что я хочу, чтобы на моей могиле у них хватило слез.

Немного другие слова, как-то по-другому сказано. Но смысл такой, что у ребенка должно хватить слез на жизнь. Чтобы на твоей могиле сын или дочь заплакали о тебе, как о человеке единственном, они должны успеть вырасти раньше, чем огрубеет душа. Внутри душу нельзя загрубить.

Эта мысль, что слезы надо беречь, во мне засела. Сама я с болью прошла через эту операцию. Надо беречь слезы близких людей. Близких, далеких... Все равно.

Я рассказала о том, как меня обидели и как возвысили. Как над детской душой произвели сразу две (или, возможно, больше) серьезных операции. И их последствия безусловно стали сказываться сразу же. А выводы и обобщения пришли, конечно, много позже, дополненные другим опытом, другими эпизодами, поэтому в законченной форме они мало напоминают теперь о первоначальной своей основе.

Я гибкий человек в том смысле, что меня трудно сломать. Нет у меня внутренних предпосылок, чтобы ломаться. Нет той одной-единственной серьезной предпосылки, которая может быть в данном случае: человек хочет ломаться или не хочет. Я не хочу.

И утверждаю теперь: горе длится ровно столько, сколько мы позволяем себе его длить. Если не позволяем, оно оставляет нас. Очень часто бывает, особенно с женщинами, что они находят для себя очень "удобный" способ существования - жалость. С утра встала - жалеет себя. На работу пришла начала плакаться, вымогать чужую жалость, питаться ею. Безусловно, у каждой женщины есть достаточно причин, чтобы ее жалели. Но ни одной, оправдывающей невыход из состояния жертвы. Это, по-моему, одна из самых больших ошибок чувствовать себя жертвой, притягивать жалость. Вот если взять не человека, а, для сравнения, дерево, живое дерево, законченный организм. Мы любим его живым. Если оно засохшее, заскорузлое, летом без листьев - нам его жаль, конечно. Но жаль с оттенком равнодушия. Нет, не так. С оттенком "всё". С ним - всё. Мы можем это дерево пожалеть, но и всё на этом, конец. Мы отворачиваемся в другую сторону, где стоит другое дерево, живое и красивое. И это справедливо.