Элла Боброва - Янтарный сок

• Название: Янтарный сок
• Автор: Элла Боброва
• Издательство: «Современник»
• Жанр: Поэзия
• Год: 1977

Элла Боброва (1911-?) — поэт, прозаик, критик, мемуарист «второй волны» русской эмиграции. В 1943 г. оказалась в Германии, в лагере для перемещенных лиц. В 1950 г. перебралась в Торонто. Работала соредактором в журнале «Современник» (Торонто), репортером радио «Канада». Ее стихи публиковались в периодике русского зарубежья («Современник», «Новый журнал» и др.), а также вошли в антологию эмигрантской поэзии «Содружество» (1966).

Основа данной электронной книги — второй сборник стихов, поэм и переводов Э. Бобровой — «Янтарный сок» (Торонто, 1977). Электронную публикацию дополняют стихотворения, не вошедшие в вышеупомянутое издание 1977 г.

---

Ссора

Амур и Эрос, братья-близнецы
замешаны в горячей ссоре.
О том, кто всех сильнее (вот глупцы!)
ведут они бесплодно споры.

Звенит Амур: «Когда б своей стрелой
сердца не поражал я так умело,
скажи, где б жертвы брат ты, братец мой?»
Насмешка эта Эроса задела
(а был он, надо вам сказать,
горячего и вспыльчивого нрава,
и за себя не медлил постоять):

«Гордиться так имеешь ли ты право?
Мальчишка ты! Придуманный людьми,
силен ты только в их воображенье.
Я ж властвую с тех пор, как создан мир.
Я — жизнь сама. Я — жизни продолженье!»

Амур смеется: «Ты — сильней меня?!
Паришь ты, Эрос, лишь в животном мире.
Над человеком же — власть мне дана.
Лишь я, Амур, воспет поэта лирой!»

Рассержен Эрос: «Разум у людей
отнять, их одурманить — ты способен;
но удержать во власти их своей
ты без меня, без Эроса, попробуй!»

Был Гименей, старик, но полный сил,
свидетелем случайным этой ссоры.
С досадой молвил он: «Уймите пыл!
Властители!.. Мне с вами только горе:
коварны вы, и узников не раз
отнять у Гименея вы готовы;
им счастья обещаете мираж…
И что ж? Они ко мне приходят снова.

Хоть стонут иногда, что тяжко уз
моих нести им бремя; но поверьте,
что потерять людей — я не боюсь:
вас позабыв, мои они до смерти.

И все же врозь нам жить — никак нельзя.
Вы оба мне нужны; но не как слуги —
как преданные старые друзья.
Не лучше ль руку вам подать друг другу?»

Так мудрый Гименей закончил спор.
Решили близнецы, что будет лучше
совместно покорять людей; с тех пор
Амур и Эрос в жизни неразлучны.

«Прочла на старинных часах я когда-то…»

Памяти В.Л. Савина

«Cada hiere,la ultima mata»

Прочла на старинных часах я когда-то:
«Ранит каждый, смертельно-последний.»
………………………………………………….
На поле он бранном судьбы был солдатом
отвагой богатым, наградами бедным.
Два фронта по-разному бешеных войн.
Два плена — два зверя. Свирепее — свой.
Разили: охрана, мороз, своры псов;
разили удары голодных часов.

Они шли ползком, но безжалостно били…
Он был безоружен, ударам распахнут…
…………………………………………………………
А раны? Присохли, но не залечились.
Дождался других он часов. И без страха,
с надеждою принялся слову служить.
О ранах забыл — так хотелось пожить!
Среди еще пахнувших краскою книг
час бил, но не больно — крылатый, как миг.

Без старых, ему опостылевших пут
на сердце легко: что ни час — Божий дар.
Вдруг стали… Проснитесь, о стрелки минут!
Где он? Где желанного часа удар?

«Пушкин. Лермонтов. Лорка…»

Памяти Юрия Галанскова

Пушкин. Лермонтов. Лорка.
Сколько в самом расцвете
(вспомнить страшно и горько)
сгублено было поэтов.

Взяли в слуги мы атом,
Смерти пыл укротили.
Им — безоружным солдатам —
песни одной не простили.

Потьма. Хмурый край света
Маска. Ланцет хирурга
Снова в нашем столетье
лишились друга.
Музы — поэта.

Январь, 1973 г.

Вулкан

Ю. К. Терапиано.

Покрытый толщею свинцовой океана
и древними, в песок истертыми веками,
он ждал… Но горячо в нем сердце колотилось —
к желанному прыжку накапливал он силы.

Он помнил. Верил. Знал: уже вершиной горной
жил в юных он веках; и с ветром на просторе
под небом воевал; что в этот мир подводный
был сброшен не навек — что будет он свободным.

Он ждал. И день пришел: взорвался в сердце пламень,
вулкан стряхнул с себя всю тяжесть океана
и, с грохотом огонь и камень извергая —
вновь стал вершиной и… застыл, небес касаясь.
Он восторжествовал. И восхищенно люди
взирают ввысь к нему — раскованному чуду.

«Там, помню, цвело мое первое белое лето…»

Памяти Авенира де Монфред

Там, помню, цвело мое первое белое лето.
Все помню… Я город моим нарекла навсегда,
Я знала его по стихам всех мне близких поэтов,
давно был он мил мне, в бессмертных твореньях воспетый
с ним встреча была, как большой незаслуженный дар.

Люблю его набережные, мосты и каналы,
живые потоки на Невском, люблю Летний сад;
и купол Исаакия вечером в отсветах алых,
и сумерек встречи с зарей, загулявшихся, шалых,
и снег в декабре на воздушных узорах оград.

Обнять люблю глазом; а сердцем — восторженно слушать
в аллеях забытых легенд разговор,
боясь волшебство словом, вздохом случайно нарушить:
люблю вызывать их плененные мрамором души
и в мыслях решать с ними страстный извечный их спор.

Все памятью слышу: аккорды в дворцовых колоннах,
и мягко звенящую трель в барельефных витках;
и шелест фонтанов, и колоколов перезвоны,
и белою ночью вздох парков в тиши полусонной…
…………………………………………………………..
Каким будут слышать Петрополь потомки в веках?

«Тебя я не хоронила…»

Клавдии Пестрово.

Россия… Нет, не плачу я, стремясь домой:
скорблю о том, что нет ее со мной.

Тебя я не хоронила,
твой лоб осенив крестом,
и бросив камнем в могилу
надежды последний ком.

Рассталась, детей спасая
на дымной, зажженной войной
земле: хоть сроков не зная,
но в сердце не допуская
сомнений: вернусь домой!

Минули десятилетья.
Чужой укрощен язык
(хоть ум мой к нему привык —
на родном продолжаю петь я).

Так живу… в стране безанкетной.
Что же дом? Ужели забыт?
Стала близкой страна мне эта:
здесь мир для меня открыт.

И клена чуждого ветка
мне, вольной птице, милей
из звезд построенной клетки,
где марш поет соловей
над землей иссохшей моей.

Но в Сан-Франциско, в Мадриде,
где беспечно гостит весь свет —
восторг мой теснит обида:
почему же тебя здесь нет?

«Разум мой — барин, изнеженный, холеный…»

Разум мой — барин, изнеженный, холеный,
гордый и втайне довольный собой.
Сердце же — странник голодный, оборванный,
вечно вступающий в схватки с судьбой.

Страннику небо синеет дождливое,
вспышки улыбок ему шлет гроза;
дикий пустырь расстилается нивою,
ночь для него открывает глаза.

Он на заре просыпается с пением,
мир весь готов он с любовью обнять.
Барин следит за ним с недоумением:
Разуму сердце — вовек не понять.

«Сентябрь. Но небо словно в мае…»

Сентябрь. Но небо словно в мае
слепит голубизной глаза.
С ветвей стремительно спадает
печально-пестрая краса.

Вот клена лист. Лежит, сраженный,
у ног моих на мостовой.
Один. А мир такой огромный!..
Что будет делать лист с собой?

Вчера — он, ветви украшенье,
смеялся солнцу и дождю.
Но, сбитый бурею осенней,
лист чует близкую беду.

Куда его погонит ветер?
Как долго будет лист в пути?
И сможет ли вдали от ветви
былую свежесть обрести?..

«Скрывая бровью мысли раздвоенье…»