Ольга Фомина - Я решил стать женщиной

• Название: Я решил стать женщиной
• Автор: Ольга Фомина
• Жанр: Контркультура

Ольга Фомина — один из лучших фотографов Москвы, добившаяся признания и успеха в области рекламной фотографии, сделала попытку найти себя на новом для себя поприще — в литературе. Ее первый роман «Я решил стать женщиной» — автобиографический. Это драматичная история о жизни модного фотографа, снимающего звезд нашей российской поп-сцены и известных политиков, это повествование о жизни человека, меняющего пол, и о связанных с этим непростым процессом забавных приключениях. Это история о любви, о ревности, о семейных взаимоотношениях, о потерях — история, написанная эмоционально, иронично, с юмором и всем понятным языком.

---

— Почему? — обиделась за меня Лиза.

— Не знаю, — я уже не помнила, почему мне никто тогда не поверил. Наверное, болтают все дети без умолку, вот и не слушают их. — А вот этот забор, он еще с войны стоит, вот эта решетка упала на меня, чуть не убила, меня достали, я весь в крови был:, - решетка эта, как и всё остальное живущее в этом городе с довоенных лет, абсолютно новёхонькая окружала наш розовый с черепичной крышей дом. — Всё приехали.

— Тетя Нонна! Ку-ку, — за пятнадцать лет, а, может, и за десятки, место, где лежит ключ, ничуть не изменилось. Я уверенно потянулась и взяла его тут же с дверного косяка и вошла в тетину Ноннину квартиру. — Ку-ку!

— Борька! Ты откуда. Во, дает! Даже не позвонил, — тетя Нонна, совсем не изменившаяся за эти годы, стояла у плиты и что-то готовила. — Здравствуй, Борюля! — она подошла, поцеловала меня, Борюлей называла меня только она.

— Здрасьте, теть Нон! А я подумал, чего в Москве сидеть? Работы мало: Еду мимо аэропорта, подумал, если есть билеты назавтра в Калининград, то полечу. Заехал, билеты были.

— Ты в своем репертуаре, — продолжала обниматься тётя Нонна.

— А как у вас тут? Как дядя Коля?

— Вчера трех судаков поймал на заливе, готовлю сейчас. Ты вовремя, обед сейчас будет готов, — и она заглянула в духовку.

Я захотела помыть руки с дороги и подошла к раковине на кухне. Знакомая до боли густая паутина трещинок выглянула на меня с ее дна, как родное знакомое лицо. Пятнадцать лет я ничего этого не видела, и всё хорошо сохранившимися фотографическими картинками с готовностью и с благодарностью всплыло в моей памяти:, всплыло с точностью до каждой трещинки в этой довоенной немецкой мойке. Так бережно храня прошлое, сейчас моя память тщательно фильтровала настоящее, она выкидывала всё лишнее, все ненужные и иногда нужные лица: Я записывала чей-нибудь телефон, через пару дней я смотрела в книжку, и записанная фамилия мне ничего уже не говорила. «Борис, привет!» — мне протягивал руку человек, я ему с недоумением протягивала тоже. — «Мы же три дня назад приезжали снимать рекламу для:», — и он называл для кого мы снимали рекламу с их участием или присутствием, я восклицала для приличия — «А-а-а!», смотрела на него и ничего не помнила. Моё прошлое было определенно лучше моего настоящего, может быть, поэтому память так бережно хранила и трещинки в старой раковине, и горку у аптеки, и огромные тополя и каштаны: Балтийск так и остался родным и знакомым до каждого кирпичика городом.

— Теть Нон, судак шикарный. Буду каждый день рыбу есть, — мы сидели на кухне за обеденным столом и ели, запеченную в духовке рыбу в фольге. — А как Джон поживает?

— Вовка? Хорошо. В море на корабле старпомом сейчас ходит. В рейс через пару дней идёт.

— Ничего себе! А Штепа Андрей?

— Работает, не на корабле только: Не помню где.

— А садик ваш вишневый плодоносит? — продолжала спрашивать я.

— Какой год выпадет: Деревья старые, они же с войны, вырубать их надо.

— Жалко. А ты, Лизка, познакомилась с кем-нибудь? — обратилась я к своей дочке.

— Я с девочкой с первого этажа познакомилась, мы дружим.

— Молодец: А как Марья Степановна? Она же тоже с первого этажа, по-моему? — опять спросила я тетю Нонну.

— Умерла уже давно: так и умерла старой девой. Она же уксусной эссенцией травилась, откачали еле-еле… Пожила после этого немного: так и умерла одна, ни детей, ни родных.

— Жалко:, - задумчиво протянула я и поежилась от неприятного холодка, пробежавшего по моей спине. Такое страшное окончание человеческого существования, отравленное уксусной эссенцией и одиночеством пугало меня в этой жизни больше всего. Окруженная детьми и внуками хотела умереть я. Видеть перед смертью их счастливые лица и знать, что всё у них хорошо. Успеть улыбнуться любимой женщине в последний раз и с этой улыбкой застыть навеки.

Я доела рыбу, встала на коленки на стул и выглянула в окно. Напротив такой же розовый дом — два этажа и третий мансардой под кирпичного цвета черепичной крышей. Под окном тетин Ноннин вишневый садик, правее разросшаяся огромная алыча и уютная скамейка в её тени. Еще правее, высоты кремлевской стены, аллея огромных, исполинских тополей. Почему деревья вырастают здесь такого размера?: За дворовым столиком под окном сидели три женщины.

— А тетя Тамара жива еще что ли? Это она сидит? — спросила я тётю Нонну.

— Неужели ты её помнишь? — удивилась она и подошла к окну.

— Как не помнить, меня её собака покусала, когда мне было года четыре, — я вспомнила, как будто это произошло вчера, оскалившуюся морду разжиревшей Тяпы, так звали её старую больную собаку, похожую на таксу. Собака давно умерла, а хозяйка её по-прежнему сидела во дворе и живо обсуждала, видимо, окружающую жизнь. Тетя Нонна выглянула в окно.

— Тигра? Что с ней станется? Всех ещё переживет, — произнесла это тётя Нонна совсем не зло.

Соседский конфликт тридцатилетней давности поблек и истрепался, но всё же по-прежнему сохранил за тётей Тамарой прозвище — Тигра. Никто уже не помнил истоков этой «добрососедской» истории.

Мы шли через парк на пляж. Отломанные куски немецких надгробий, еле заметные, стертые временем холмики, серые с выщерблинами с толстенными бетонными стенами дзоты:

— Папа, а что это за серые домики? Мама говорит, в них немцы прятались, — любознательный ребёнок задавал мне тысячу вопросов в день.

— Эти домики называются дзоты, — поучительным тоном взрослого и умного папы ответила я.

— А что такое — дзоты?

— Долговременная зенитно-огневая точка.

— Почему точка? Они же большие, — не согласилась Лиза.

— Просто так называются:, - на это я не знала, что ответить. — Видишь окошки? как жирная перевернутая «Т»? В них стояли пушки, и немцы стреляли из них в наших русских солдат. Видишь, эти дзоты, как настоящие крепости, стены толстенные, а наши русские солдаты всё равно немцев победили. Ну, это всё во время войны было, давно уже. А когда я был маленький, я один раз забрался на этот дзот наверх: вот именно на этот. А там были другие мальчишки постарше. Мальчик мне кидает палку: «Держи!» Мне перед старшими мальчишками хотелось показаться ловким, я поймал палку. Они рассмеялись:, ничего не сказав, спрыгнули с дзота и ушли. Думаю, чего они мне палку кинули!? Вдруг чувствую запах, смотрю на руки, а они все в какашках. Это они так пошутили надо мной.

— Фу! Папа! — Лиза вся сморщилась. — Плохие мальчишки:

— Это на тебя похоже. Пока сообразишь, что к чему, вся в говне: — злорадно усмехнулась Маша.

Мы вышли на заасфальтированную аллею. Белый фонтан:, посередине остов неизвестной фигуры:, можно только рассмотреть чудом сохранившиеся башмаки. Кто украшал собой красивый когда-то фонтанчик?: Тир: — его я еще застала в своем детстве и стреляла, когда приезжала в Балтийск каждое лето. Сейчас только стены: Справа и чуть дальше заросшие бурьяном проржавевшие аттракционы: — карусели, качели-лодки, обычный их набор для маленького городка. Всегда здесь было людно, особенно вечером. Здесь же были танцы. Помню, как Вика, моя сестра, вернулась с этих танцев домой, прислонилась спиной к стене, глупое голубое платье с «фонариками» на плечах, голову обессилено запрокинула: Все её озабоченно обступили: «Вика, что случилось?». Блаженная улыбка блуждала на ее лице. «Меня поцеловал парень:» «Тьфу, дура!» — сказала тогда я и побежала к ребятам во двор.

Мы вышли из парка… Опять заброшенные бетонные дзоты, видимо, военных времен береговая линия немецкой огневой защиты. Мы разулись, дальше был песок. Мы шли к морю: везде заросли облепихи, очень много облепихи: под ногами редкими кустами верблюжья колючка, мы шли уже по дюнам, от них шел, как из открытой дверцы огромной печи жар, ногам было горячо, и я взяла Лизу на руки:.

Мы, наконец, вышли к морю и удобно разлеглись: Два огромных полотенца-подстилки, естественно, по-русски еда: Когда я была маленькой, то видела, как на пляж некоторые приходили с кастрюлей борща. Обычно это оказывались отдыхающие, приехавшие из Москвы. Борща у нас не было, и кастрюль с борщом я больше никогда не увижу на пляже. А борщ нам заменил в этот день холодный запеченный судак, картошка в мундире, огурцы-помидоры, отварные яйца, два литра сока, термос с чаем и куча конфет, в том далеком году они мне очень нравились. На пляже никого, две девушки легли вскоре неподалеку, вот и всё загорающее население пляжа. Песок белоснежный, в него было небрезгливо лечь без всяких покрывал, зарыться в него, потом отряхнуться, и Вы останетесь чистыми. Спокойное в этот день море — оно только плескалось нешумно у самого берега, дальше только рябь. Дамба далеко слева сунула свой длинный нос в море, маяк на ней — настоящий морской город со всеми причитающимися ему атрибутами: только самый лучший в мире.

Мы осторожно вошли в воду. Конечно, с непривычки холодная. Лиза стояла у кромки воды и никак не могла решиться войти в нее. Я не удержалась и ударила по воде ладонью, брызги разлетелись: