Дмитрий Лабзин - Осколки фарфорового самурая

• Название: Осколки фарфорового самурая
• Автор: Дмитрий Лабзин
• Жанр: Русское современное

Один герой и две сюжетные линии превращают роман в водоворот из осколков событий, мыслей и чувств. Террористы захватывают театр во время спектакля и все, кто был внутри, в одночасье становятся живым щитом. Мимолетные и одновременно запоминающиеся образы складываются в разноцветную мозаику из страха, отчаяния и любви. Поможет ли главному герою игра со смертью разобраться в себе и в своей жизни? Одержит ли он победу в этой жестокой игре? Что станет с остальными заложниками? У каждого будет свой ответ.

---

Три ряда вперёд и четыре места влево – очередной герой эпизода сидел там в позе мыслителя, слегка раскачиваясь вперёд-назад в попытке побороть накатывавшие волны истерики. Ему это удавалось, если не обращать внимания на редкие всхлипывания да мелкую дрожь по всему телу. Соседи, насколько позволяли обстоятельства, старались его успокоить, чтобы не навлечь на себя гнев террористов. Их поглаживания-нашёптывания, естественно, оказались напрасными, и эмоционально-психологический барьер был сметён потоком слёз. Бедняга совсем расклеился, всхлипы сменились рыданиями – страх окончательно подчинил его сознание, подавив инстинкт самосохранения. Бандиты отреагировали мгновенно: выволокли его в проход, пару раз пнули, приставили к виску пистолет. На вопрос, хочет ли он жить, парень не отреагировал, не в состоянии совладать со своим телом, продолжил биться в конвульсиях. Тогда палач выстрелил в пол рядом с ним и повторил вопрос. Истязаемый притих, но на контакт всё равно не пошёл, и головорезам пришлось ещё пару раз повторить свой лишённый логики вопрос, сопровождая его выстрелами в потолок, пока тот наконец не согласился, мотая головой и быстро приговаривая «дахочудахочу…». Дальше мы увидели сцену словно из старого военного фильма о первых днях Великой Отечественной, когда в небольшом карьере были выстроены в ряд советские военнопленные, к виску крайнего из них гитлеровский офицер приставил свой браунинг и вёл светский спор со своим братом корреспондентом о том, сколько человек можно убить одной пулей. Началась заваруха, и один из братьев был убит точно. О дальнейшем развитии сюжета память моя умалчивает, думаю, речь там шла о самоотверженном подвиге наших солдат.

Бандиты сцену спора пропустили, видимо, уже обладая определённым багажом знаний по этому вопросу. Первый террорист поднял свою жертву за воротник рубашки, поставил на ноги, вложил ему в руку пистолет и приставил к виску сидевшей с краю женщины. Второй, со словами «чтоб дольше мучился» (не передаю акцент), направил дуло автомата бедолаге в живот. Его руки и челюсть тряслись сильней, чем у Мухаммеда Али на открытии олимпиады в Атланте, отработанная жидкость покинула тело, обнажив природу страха. Его мишень побелела прямо на глазах, насколько можно было судить по изменившемуся цвету её красивой длинной шеи. Она так и не повернула лица в сторону своего палача. Почти все, кто сидел в этом ряду, стали беззвучно рыдать, хотя ни один не посмел отклониться вперёд или назад в бесполезной, но не лишённой смысла попытке увернуться от пули. Первый схватил импровизированного палача за загривок, прошептал что-то вроде «либо они, либо ты», и начал считать. Раз. Два. Уже собрался сказать «три», как неожиданно рука у нерешительного убийцы перестала трястись, он громко закричал и нажал на курок. Осечка! Пистолет выпал из его рук. Потеряв сознание, выжившая приговорённая медленно сползла на пол. Сосед тут же кинулся к ней на помощь. Потрясение было столь велико, что привести её в чувства ему удалось только минут через пять лишь для того, чтобы она невольно стала спасительницей одной или нескольких жизней.

Пока же он колдовал над ней, палач-неудачник затравленно озирался по сторонам, неизменно натыкаясь на холодные осуждающие взгляды тех, кто относительно беззаботно развалился в своих уютных креслах. Легко делать выводы из ситуации, в которой ни разу не доводилось оказаться, но именно так поступают все суды от мирового до Страсбургского. Общество вынесло свой морально-этический приговор, в очередной раз не имея на то никаких, даже формальных, прав. На сцену вышло Отчаяние, столь уверенно чувствующее себя в свете софитов. Осуждённый, естественно, начал кидаться ко всем, кто сидел рядом, вполне справедливо отрицая свою вину. Он схватил за руку сидевшую рядом женщину средних лет и закричал ей в лицо, что выбрала бы она. Резко повернулся к бывшему соседу, склонившемуся над ещё не вернувшейся в сознание дамой, и спросил, неужели тот предпочёл бы пулю в живот. Мужчина не был настроен на диалог и только отмахнулся от него, как от назойливого комара. Он продолжал бессистемно метаться от одного заложника к другому, тряс людей за плечи, но никто не отвечал на его вопросы. Затравленный безмолвной толпой, несчастный внезапно остановился посреди прохода, упал на колени, закрыл голову руками и замер в таком положении.

Террористы были очень довольны увиденным спектаклем, много смеялись и переговаривались – каждый спасается от скуки как может. Они, получая удовольствие от коктейля неподдельных человеческих эмоций, на какое-то время потеряли бдительность – пистолет продолжал лежать на полу. В итоге институт общественного порицания сработал безотказно, пробудив в осуждённом первобытный страх перед одиночеством, изгнанием из стаи, что в итоге оказалось страшнее смерти. Осуждённый схватил пистолет, приставил дуло к виску и спустил курок. Неожиданно для всех раздался выстрел. Пуля прошла насквозь и ранила в плечо на тот момент главную неудачницу вечера, только что занявшую своё место.

Она снова лежала на полу без сознания, только на этот раз травма душевная сменилась очень серьёзным ранением. Сосед, приводивший её в чувство минуту назад, занял было исходную позицию, но, оценив свою бесполезность, громко спросил, есть ли в зале врач. В паре рядов за нами произошло шевеление, женский голос свирепым шёпотом сказал мужчине, что он анестезиолог и делать ему там нечего. Но высокого брюнета с бездонными, как у Бельмондо, глазами, его любимой гарпии удержать не удалось, и он вызвался оказать первую помощь. Кивок автомата выдал ему разрешение пройти к истекавшей кровью женщине. Тем же немым способом склонившегося над ней соседа назначили ассистентом. Доктор энергичным жестом скинул пиджак, снял галстук и засучил рукава. После кратковременного осмотра он заключил, что рана серьёзная: пуля застряла в плечевой кости. Затем он попросил своего помощника разорвать отвратительно-розового цвета рубашку на бинты для перевязки, сам же принялся мастерить жгут, чтобы остановить кровотечение. Зал завороженно следил за его точными, лишёнными бесполезной суеты, размеренными движениями, казавшимися невероятно быстрыми. После оказания первой помощи врач сказал, что это временная мера и необходима госпитализация. В противном случае прогноз неутешительный – большая потеря крови, заражение, агония, смерть. При этих словах его невольный ассистент начал озираться по сторонам, словно только теперь он смог осознать, что происходит вокруг. Сидя в луже крови, он тщетно умолял террористов передать раненую зрительницу властям, в безумном исступлении взывал к их человечности и состраданию. Его доводы игнорировали, но он не сдавался, каждый раз натыкаясь на безразличные взгляды и надменные улыбки палачей. Будаев подошёл к нему и спросил, кем ему приходится эта женщина.

Мужчина сдавленно прошептал, что они женаты и ждут ребёнка – эта новость волной пронеслась над головами заложников. Только теперь из его глаз потекли крупные слёзы. Определить логику чужих поступков практически невозможно. Вряд ли у безжалостного убийцы дрогнуло сердце, но он приказал своим подчинённым найти способ доставить раненую женщину на позиции федералов. О том, что приказ исполнен, мы узнали чуть позже.

XIII

Нас познакомил Мартен Паж. Это случилось в книжном магазине, куда я случайно забрёл, подчинившись внутреннему голосу. Он обещал мне нечто особенное и не обманул моих ожиданий. Можно часами ходить между стеллажами, заставленными всевозможной литературой, и уйти ни с чем. В особенно неудачные дни я постоянно натыкаюсь на рекомендованные кем-то шедевры, как правило, не имеющие абсолютно никакой ценности, кроме гигиенической, и прочую любовно-детективную муть. А бывает достаточно всего пяти минут и пары промахов, чтобы получить жемчужину в свою и без того небедную коллекцию. На этот раз мне невероятно повезло, и в бессистемном поиске я наткнулся на очень хорошо изданную французскую серию, в которую попала бесподобная «Стрекоза её восьми лет». Я помню, как от одного названия у меня по спине пробежала сладкая дрожь от предвкушения высшего наслаждения, какое только способна доставить литература. Я открыл книгу, и улыбка Фио заворожила меня с первой же страницы, навсегда оставив за собой уютную комнату в общежитии моего любящего сердца.

В тот момент, когда я захлопнул книгу, её бесконечно прекрасные голубые глаза бесцеремонно ворвались в мою жизнь. Разрушительная волна цунами прокатилась по моей душе, не пощадив моего прошлого, настоящего и будущего. Она была обворожительна и очень мила в своём стильном чёрном пальто, синих джинсах и полусапожках на небольшом каблуке. Шарф был элегантно обмотан вокруг ручки сумочки: в магазине душновато. Я онемел от восторга, возможно, впервые в своей жизни столкнувшись с идеальным образом женщины, который много лет назад был создан сознанием бескомпромиссного юноши и хранился в его глубинах именно для этой минуты. Сколько раз я представлял себе эту милую улыбку и слегка вздёрнутый носик, глаза с искоркой лукавства и волнистые волосы. Сколько раз я пытался отыскать всё это, изучая проходящих, проезжающих, пробегающих мимо девушек, а когда неожиданно столкнулся со своей избранницей, был совершенно к этому не готов. Казалось, что прошёл час, пока я смог сосредоточиться, когда на самом деле моя душевная революция уместилась в паузу между двумя ударами капитулировавшего сердца.