Мария Куприна-Иорданская - Годы молодости

• Название: Годы молодости
• Автор: Мария Куприна-Иорданская
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

Повествование о жизни писателя — это не только история его судьбы или распространенная его биография; это и широкая картина литературной жизни того времени, а по существу частица истории литературы. Кто же может шире, глубже и проникновеннее рассказать о жизни художника, чем не та, кто была его спутницей, знала его труд, разделяла с ним горести и невзгоды, как разделяла удачи и успех? Марии Карловне Куприной-Иорданской выпала счастливая судьба; она была первой спутницей и другом замечательного писателя А. И. Куприна.

---

— Да, Саша, раньше месяца, конечно, нечего и ждать каких-нибудь отзывов. Федор Дмитриевич Батюшков просил у меня книгу для Богдановича. Ангел Иванович собирается писать статью о «Поединке», но я сказала ему, что первая статья ни в коем случае не должна появиться в журнале, где издательница — жена автора, нам и без того приходится выслушивать достаточно колких намеков и разговоров.

И вдруг через пять дней из ясного неба грянул гром: в «Одесских новостях» появилась статья К. Чуковского о «Поединке»{82}, а вслед за ней начался шум в поволжских и других провинциальных газетах. Успех повести был небывалый{83}. Это был не только успех — слава.

Глава XXXIII

Стихотворение И. А. Бунина «Сапсан». — Отношения между Куприным и Буниным. — Письмо В. Н. Буниной из Парижа. — Гонорар за «Поединок».

В марте 1905 года Бунин прислал на имя Куприна стихотворение «Сапсан». Александр Иванович к этому времени членом редакции журнала «Мир божий» не был и передал это стихотворение А. И. Богдановичу с просьбой напечатать его в «Мире божьем».

В нашем журнале отдела поэзии не было, и стихи мы принимали в основном для подверстки, чтобы каждый рассказ можно было печатать с новой страницы.

Сдавая материал в набор, Ангел Иванович так и говорил: «Стихи на затычку мы подберем потом, из запаса».

Такое отношение к поэзии возмущало Куприна, но бороться с Богдановичем он был бессилен.

«Сапсан» Ангелу Ивановичу не понравился. Он нехотя согласился напечатать его{84}.

— Мистическое начало, — говорил Богданович, — слишком длинно. Наш читатель не ищет в журнале стихов.

— Сколько заплатите Бунину за строку? — спросил Куприн.

— В стихотворении сто двенадцать строк… По пятьдесят копеек за строку, — ответил Богданович, — наш обычный гонорар.

— По пятьдесят копеек?

— Другие получают и по тридцать пять.

— В «Знании» Бунину дают пять рублей за строку. В таком случае я уплачу ему из своего гонорара.

В разговор вмешался Ф. Д. Батюшков.

— У «Знания» другие средства. Тираж «Знания» пятьдесят тысяч, а у нас только тринадцать. Разрешите мне, редактору, написать Бунину, что мы предлагаем ему три рубля за строку.

— Мы этого не можем, — настаивал на своем Богданович.

Через несколько дней Батюшков получил от Бунина письмо, в котором Иван Алексеевич соглашался на предложенный журналом гонорар — три рубля за строку.

* * *

Отношения между Куприным и Буниным были очень своеобразны. Успех одного восхищал другого, но в то же самое время возбуждал чувство соперничества.

Куприн завидовал блестящей находчивости, остроумию Бунина. Бунин говорил, что Александр Иванович обладает способностью необычайно яркого и выпуклого рассказа.

Дело в том, что Бунин и Куприн — писатели разного характера, разного темперамента.

Куприн долго вынашивал тему, а затем писал быстро, почти без помарок. Варианты и черновики уничтожал.

Бунин писал гораздо медленнее, много раз правил свою рукопись, появлялись варианты.

— У тебя ограниченный словарь, — говорил Бунин Куприну, — ты не работаешь над стилем…

— А ты высиживаешь каждое слово. У тебя в каждой строке виден пот, и поэтому пишешь тягуче и скучно. Меня тошнит от твоих подробностей…

— А меня, — отвечал Бунин, — когда ты в своих рассказах отходишь от художественного изображения и вставляешь целые куски из истории.

— Не сердись, Иван Алексеевич, если я скажу, что ты гораздо больше поэт, чем прозаик, и если бы ты занимался только поэзией, то стал бы большим, очень большим поэтом, а ты разбрасываешься.

Такими откровениями обменивались иногда Бунин и Куприн, и тем не менее они были искренне привязаны друг к другу.

В. Н. Бунина, писала мне из Парижа 4 октября 1960 г.: «…отношения Куприна к Бунину были очень не простые, тут понадобился сам Достоевский, чтобы все понять. Диапазон был большой: от большой нежности к раздраженной ненависти, хотя в Париже все было смягчено».

В других письмах Вера Николаевна писала:

«Ведь это он, так сказать, повенчал нас в церковном браке, он все и устроил, за что я ему бесконечно до смерти буду благодарна, так как успокоило мою маму, мое письмо о венчании было к ней последним… Он был моим шафером. Службу он знал хорошо, так как вместе с другим шафером они заменяли певчих. Он говорил, что очень любит устраивать и крестины и свадьбы»{85} (3 февраля 1961 года).

«Иван Алексеевич всегда говорил, что он радовался успехам Александра Ивановича, он высоко ценил его художественный талант, но считал, что он мало читает и живет не так, как ему надлежало бы.

Мне всегда казалось, что у Куприна была какая-то неприязнь к Бунину, но не на литературной почве{86}. Она проявлялась, когда он был нетрезв. В нормальном состоянии они были очень нежны друг к другу и, пожалуй, ближе, чем с другими писателями» (9 февраля 1961 года).

«Неприязнь» эта понятна мне.

Бунин любил похвастаться иногда своим дворянским происхождением.

Однажды у нас за столом, когда разговор шел о родовитости, Александр Иванович сказал, что и у него мать княжна Кулунчакова. На это Бунин ответил остротой:

— Да, но ты, Александр Иванович, дворянин по матушке.

Куприн, побледнев, взял со стола чайную серебряную ложку и молча сжимал ее в руках до тех пор, пока она не превратилась в бесформенный комок, который он бросил в противоположный угол комнаты.

Забыть это Бунину Александр Иванович не мог. Поэтому известная пародия на Бунина «Пироги с груздями» начиналась так:

«Сижу я у окна, задумчиво жую мочалку, и в дворянских глазах моих светится красивая печаль. Ночь. Ноги мои окутаны дорогим английским пледом. Папироска кротко дымится на подоконнике. Кто знает, может быть, тысячу лет тому назад также сидел и грезил и жевал мочалку другой, неведомый мне поэт?»{87}

* * *

В печати неоднократно сообщалось, что новая повесть Куприна «Поединок» появится в «Мире божьем».

«…искренне хотел отдать повесть в „Мир божий“, — писал Александр Иванович Ф. Д. Батюшкову 25 августа 1904 года из Одессы, — отдать не для себя и не для журнала, а исключительно для удовольствия Марии Карловны и для поддержания ее добрых отношений с журналом… о перемене моего решения… я только потому не уведомил вас, что был вполне уверен, что это сделала Мария Карловна. Действительно, я отдаю повесть в другое место. Делаю это по многим причинам…»{88}

Одной из этих причин был мой разговор с А. И. Богдановичем.

Когда Куприн вел переговоры в «Знании» и уже договорился об условиях издания «Поединка», меня не покидала мысль: «Может быть, и я найду возможность протащить повесть через цензуру и напечатаю ее в „Мире божьем?“»

Как-то в разговоре с Богдановичем я сказала:

— Александр Иванович может изменить свое решение и отдать «Поединок» в «Мир божий», но на гонорар меньше чем триста рублей за лист он не согласится. В «Знании» ему дают тысячу рублей с листа.

— Вы можете платить вашему мужу столько, сколько вы захотите, — сказал мне Богданович.

— Ах, если так, то, конечно, он выйдет в «Знании».

«Поединок» был напечатан в VI сборнике «Знание» и вышел в свет весной 1905 года.

Через несколько дней Ангел Иванович и я сидели в редакционной комнате и вели деловой разговор. Дверь в приемную была открыта, портьеры раздвинуты, и с моего кресла через приемную видна была передняя.

Хлопнула входная дверь. В переднюю вошел Александр Иванович. Снял летнее пальто, шляпу положил на полку, одернул пиджак. С пакетом, завернутым в газетную бумагу, он вошел в приемную. Дойдя до середины комнаты, Александр Иванович неожиданно опустился на четвереньки и, взяв в зубы веревочку, связывавшую пакет, двинулся в редакционную комнату.

— Боже мой, в таком виде, что же это такое? Только начало третьего, а он из «Капернаума» идет в редакцию?

Ангел Иванович сидел напротив меня, спиной к двери, и ничего этого пока не видел.

Между тем Александр Иванович, с поднятой головой и болтающимся в зубах свертком, вползал в нашу комнату.

Услышав сзади странный шум, Богданович обернулся и сразу отодвинул свое кресло от стола к стене.

Александр Иванович продолжал ползти. Обогнув письменный стол, он приблизился ко мне и встал на корточки.

— Гав, гав, гав, твой верный песик принес тебе свой гонорар[17].

Он развязал пакет и высыпал мне на колени пачками сложенные деньги.

— А теперь, Маша, — сказал Александр Иванович, поднявшись, дай мне трешницу — я пойду в «Капернаум».

Получив три рубля и поцеловав мне руку, он вышел.

Эта сцена была разыграна для Богдановича. Некоторое время мы сидели молча.

— Что ж, Ангел Иванович, нужны нам деньги? — спросила я наконец.