Мария Куприна-Иорданская - Годы молодости

• Название: Годы молодости
• Автор: Мария Куприна-Иорданская
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

Повествование о жизни писателя — это не только история его судьбы или распространенная его биография; это и широкая картина литературной жизни того времени, а по существу частица истории литературы. Кто же может шире, глубже и проникновеннее рассказать о жизни художника, чем не та, кто была его спутницей, знала его труд, разделяла с ним горести и невзгоды, как разделяла удачи и успех? Марии Карловне Куприной-Иорданской выпала счастливая судьба; она была первой спутницей и другом замечательного писателя А. И. Куприна.

---

Получив три рубля и поцеловав мне руку, он вышел.

Эта сцена была разыграна для Богдановича. Некоторое время мы сидели молча.

— Что ж, Ангел Иванович, нужны нам деньги? — спросила я наконец.

— Нет, — ответил он резко, — обойдемся векселями и взносами полугодовых подписчиков.

Глава XXXIV

Лето 1905 года. — У Репина в Пенатах. — Чтение «Детей солнца». — Разговор с Горьким о «Нищих». — Разочарование Горького в Куприне после «Поединка». — Рецензии Куприна на книги Н. Н. Брешко-Брешковского.

После утомительного и напряженного последнего месяца работы Александра Ивановича над «Поединком» я решила как можно скорее увезти его на дачу, ему нужно было отдохнуть.

Мы наняли дачу в нескольких верстах от станции Сиверская на берегу реки Оредеж.

Жизнь в этой населенной местности нельзя было назвать приятной. Мы привыкли летом жить спокойно, своей семьей, с гостившими у нас Любовью Алексеевной и дядей Кокой.

Но близость Петербурга и шумная популярность Александра Ивановича расстроили наш обычный летний патриархальный быт.

В ближайшее воскресенье мы с утра отправились в дальнюю прогулку на озеро Орликово в двенадцати верстах от Сиверской. В середине дня вернулись домой и застали у себя большое общество приехавших из города знакомых и до крайности взволнованную и растерянную мамашу, которая не знала, чем и как кормить гостей — завтраком, или обедом, или просто дождаться нас.

Вскоре мы убедились, что подобные нашествия могут повторяться не только по воскресным дням, но и в течение недели.

— Меня не только не тянет работать, — говорил Александр Иванович, — но хочется и самому бежать из дому.

В июне 1905 года Александр Иванович получил письмо от Горького, в котором Алексей Максимович приглашал его и меня в ближайшее воскресенье приехать в Куоккала на чтение «Детей солнца».

На мызу «Лентула» мы приехали рано. Алексей Максимович очень приветливо встретил нас. Он должен был читать свою пьесу в четыре часа у Репина в «Пенатах», и Илья Ефимович пригласил всех собравшихся на чтение к себе обедать.

— Прежде чем отправиться в «Пенаты», мы как следует пообедаем здесь у нас, — сказал Горький. — На всякий случай надо поесть мясца. Все-таки мы еще не лошади и питаться сеном успеем в старости[18].

Мы спустились в сад и подошли к детям, игравшим в крокет. Здесь же, в конце крокетной площадки, Александр Иванович кому-то из молодежи стал показывать приемы французской борьбы. Ко всеобщему веселью, он в заключение взял «на передний пояс» своего довольно рослого партнера и понес кругом площадки.

— Вот здорово! — одобрительно крикнул Алексей Максимович, наблюдавший за борьбой.

— Если меня обругает Скабичевский и толстые журналы перестанут печатать, — сказал Александр Иванович, подходя к Горькому, — я стану борцом.

— А вы работайте, не давайте себе передышки — пишите. Что вы сейчас делаете? Что пишете?

— Вы ведь знаете, Алексей Максимович, — начал оправдываться Куприн, — что, кончив «Поединок» смертью Ромашова, я отрезал себе возможность в «Нищих» снова вывести его.

— Бросьте, не нужен вам больше Ромашов, — ответил Горький. — Советую приняться за «Нищих» сейчас же, не откладывая.

От ворот к даче быстро приближались две фигуры велосипедистов.

— Это Леонид с «дамой Шурой», — сказал Алексей Максимович, и мы направились им навстречу.

Алексей Максимович снял Александру Михайловну с седла и шутливо слегка приподнял ее.

— Вот и «дама», вот и «Шура», — повторил он, ставя ее на землю. Видно было, что Горький очень сердечно относится к ней.

Андреев в белой вышитой украинской рубашке был очень живописен.

— Правда, Леониду очень идет эта рубашка? — спросила меня Александра Михайловна, когда мы входили в дом. Я, конечно, согласилась с ней. — Пожалуйста, скажите это Леониду, — попросила она. — Я вышила ему две рубашки, а он не хочет носить, говорит, что пестрота не в его стиле.

В большой комнате, выходившей на террасу, на круглом столе лежали газеты и журналы. Кто-то, из не особенно тактичных людей, спросил Леонида Николаевича, видел ли он сегодняшний номер юмористического журнала (не помню какого), и протянул его Андрееву. Алексей Максимович недовольно поморщился, но было уже поздно. Леонид Николаевич взял журнал. Там была карикатура, изображавшая стоящий на высоком постаменте бюст Горького в лавровом венке и маленькая фигурка Андреева, взобравшегося по лестнице к его голове, который пытается не то повалить бюст, не то сорвать венок с головы Горького. Подпись под карикатурой соответствовала рисунку и была очень нелестной для Андреева. Леонида Николаевича передернуло.

— А… Это я уже видел, — сказал он с деланной небрежностью и положил журнал на стол. Но ясно было по тому, как сразу изменилось его лицо, что карикатуры этой он не видел.

Все сразу заговорили о том, что выходка эта очень пошлая и глупая, но эти уверения только еще сильнее задевали самолюбие Андреева.

Раздался звонок к обеду.

С Марией Федоровной я раньше не встречалась, и ее красота меня поразила. В моей жизни я знала только четырех очень красивых женщин: В. И. Икскуль, А. М. Коллонтай, Е. П. Эдуардову и М. Ф. Андрееву. Они были так хороши, что оставалось только на них смотреть, как на прекрасное произведение искусства.

Заметив, что я с нескрываемым восхищением смотрю на нее, Мария Федоровна спросила:

— А как вы думаете, сколько мне лет?

В этот яркий солнечный день не только без грима, но даже без следов пудры на лице, она была такой очаровательной и молодой, что я затруднялась ответить на ее вопрос.

И когда она, смеясь, сама сказала: «Я старушка, мне уже тридцать пять», — этому трудно было поверить.

Ранний обед был веселый, все друг над другом подтрунивали и острили. Алексей Максимович усиленно угощал всех, советуя есть как можно больше и не рассчитывать на «обед из сена» у Репина.

Зашел разговор о последней повести Арцыбашева «Смерть Ланде», появившейся в «Журнале для всех».

Скиталец бранил ее, не нравилась она и Алексею Максимовичу, а я, собравшись с духом, сказала:

— Нет, вы несправедливы, Алексей Максимович. Мне она понравилась.

— Не могу понять, что там могло вам понравиться, — ответил Алексей Максимович. — Уж такой кислый дурак этот Ланде, что его даже медведь не съел, а прошел мимо.

Все засмеялись.

После обеда стали собираться в «Пенаты». Это было довольно далеко от мызы «Лентула», и те, кто хотел идти пешком и не ждать извозчиков, за которыми послали на станцию, должны были двинуться в путь.

— Вы сейчас или позже поедете? — обратилась я к Леониду Николаевичу.

— Мы с Шурой поедем домой, — ответил Андреев. — Вы, кажется, думаете, что Горький сегодня в первый раз читает «Детей солнца», — слегка прищуриваясь, с оттенком иронии спросил он. И так как он угадал мою мысль, продолжал: — Он в пятый раз читает сегодня свою пьесу. В его чтении я уже слышал ее два раза, а раньше читал в рукописи, по его просьбе. С меня довольно, — усмехнулся он. И, попрощавшись со всеми, Андреевы уехали.

В «Пенатах» чтение происходило на громадной стеклянной веранде, которая летом служила Репину мастерской.

Три ступеньки вели на деревянную площадку. Там возвышался на мольберте большой портрет Марии Федоровны, над которым Репин еще продолжал работать.

Сбоку, за столиком, устроился Алексей Максимович с рукописью.

Во время чтения Репин то отходил от мольберта, долго смотрел на портрет, то подходил к нему и делал какие-то поправки.

У слушателей внимание рассеивалось, и ни от чтения Горького, ни от работы Репина целого впечатления не осталось.

Вечером, когда после чтения «Детей солнца» мы возвращались в город, Александр Иванович делился со мной впечатлениями дня.

— Репин спросил меня, — рассказывал мне Александр Иванович, — «Как вам понравился портрет Марии Федоровны? Меня интересует, какое впечатление он производит на человека, который видит его в первый раз?»

Вопрос застал меня врасплох. Ты же видела портрет, Маша, он неудачен, и как он не похож на Марию Федоровну. Эта большая шляпа бросает тень на ее лицо, и потом он придал ее лицу такое отталкивающее выражение, что оно кажется неприятным.

Я почувствовал себя очень неловко, сразу не нашелся, что сказать, и молчал.

Репин внимательно посмотрел на меня и проговорил: «Портрет вам не понравился. Я согласен с вами, — портрет неудачен».

В вагоне было темно, и мы не сразу заметили, что на диване около окна, закрывшись газетой, дремал какой-то пассажир.

— Надо говорить тише, — шепнула я Александру Ивановичу.

— А Скиталец сказал сегодня интересную вещь, — вспомнил Александр Иванович. — Горький предлагал ему быть на «ты», но Скиталец ответил: «Мы с вами не пара. Я горшок глиняный, а вы — чугунный, если слишком близко стоять с вами рядом — разобьешься».