Александр Демченко - Поднебесный гром

• Название: Поднебесный гром
• Автор: Александр Демченко
• Издательство: Московский рабочий. Смоленское отделение
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1989
• ISBN: 5-239-00539-7

Роман рассказывает о нелегком, подчас героическом труде летчиков-испытателей, которые первыми проверяют качество крылатых машин, о мужестве, верности и любви наших молодых современников.

---

Андрей смотрел на улицы, по которым они проезжали, и не узнавал их. Было что-то ликующе-тревожное в этой первозданности снега, в этом застывшем безмолвии деревьев над шумливыми потоками тротуаров, в этом воздухе, настоянном на морозной свежести.

Гокадзе говорил бурно, горячо, то и дело нажимая на сигнал, высовывался в окно и ругался с прохожими. Андрей не слушал. Он в уме сочинял записку Ларисе. Как хотел бы он сказать ей много добрых, ласковых, нежных слов, таких, какие — он чувствовал — жили в его душе, а вот наружу вырваться боялись. Стеснялись кого, что ли?

«Милая, родная, девочка моя… Как я виноват перед тобой… И как тебе пришлось нелегко… А я в это время… даже ничего не почувствовал. Почему тебе одной?.. Почему? Это несправедливо. И я с радостью взял бы на себя хоть половину твоих мук… Родная моя… А как сын? Здоров ли? Ведь прежде времени… Береги себя и его…»

Так он сочинял записку, а когда подъехали к роддому и Гокадзе с готовностью протянул ему ручку, Андрей повертел ее в руках и на листе бумаги написал одно только слово: «Спасибо».

Нянечка ушла с запиской на второй этаж и долго не возвращалась. Андрей уже перечитал все списки новорожденных, вывешенные на стене. Нашел и свою фамилию.

«Аргунова Лариса Федоровна, сын, рост 49 см, вес 1 кг 900 г»..

«Боже мой, какая кроха!»

Андрей давно мечтал о сыне, еще когда была жива Светлана. Но Светлана подарила ему дочку. И вот спустя столько лет родился мальчик. Мужчина! Продолжение его самого. Как назвать? Может, Валеркой? Нравится ему это имя… Наверное, потому, что Русаков — Валера. Да и Волчок…

Вернулась нянечка.

— Придется подождать, — заявила она, — мамаша сейчас кормит.

— Хорошо-хорошо, я подожду!

Нянечка с интересом взглянула на такого рослого папашу, сравнила, очевидно, с крохой сыном и стала что-то записывать в тетради, потом опять как-то очень пристально, будто что-то припоминая, посмотрела на него. Андрей перехватил ее долгий взгляд. И вспомнил…

Был теплый день бабьего лета. Андрей стоял в коридоре с охапкой цветов, а к нему навстречу шла вот эта самая нянечка, только тогда еще молодая, с приветливым миловидным лицом. На руках она держала завернутую в одеяло девочку, а за нею, счастливо улыбаясь, медленно двигалась бледная Светлана.

— С доченькой вас, папаша! — мягким окающим говорком произнесла нянечка и передала ему новорожденную.

— Спасибо, хозяюшка. А это вам. — Андрей протянул ей цветы.

…Как торопится время!

Помнится, они все трое — Андрей, Светлана и Оленька — отъезжали от подъезда роддома на русаковском «Москвиче», низком, кургузом, самого первого выпуска, и Светлана все боялась за дочку: машина была очень тесной.

Видя нетерпение Аргунова, нянечка отложила тетрадь и отправилась снова на второй этаж. Вскоре она вернулась с запиской.

«Милый, — писала Лариса, — у нас теперь есть Виталька. Правда, он такой маленький: ни волос на голове, ни ноготков на пальцах, — но кричит басом. Вылитый ты. Даже родинка под мышкой такая же, как у тебя… Врачи говорят: ничего страшного, что преждевременный. Для семимесячного он — богатырь. Я чувствую себя хорошо. Как вы? Как Волчок?»

Андрей покраснел: Лариса даже здесь в таком состоянии помнила о Волчке, а он забыл…

Сандро Гокадзе терпеливо поджидал его в машине.

— Домой?

— Нет, ты поезжай. Мне нужно к Волчку. Как он там один?

…А Волчок был не один. Возле его кровати сидел Волобуев и молчал. Он вообще принадлежал к тем великим молчальникам, из которых слово хоть штопором вытаскивай. Мало кто на заводе знал, что Волобуев — мастер самолетного спорта. Перешел он на испытательную работу пять лет назад, а до этого обучал курсантов искусству пилотирования самолетом в Высшем военном авиационном училище летчиков.

— Как там дела? — слабым голосом спросил Волчок.

— Нормально.

— Летаете?

— Угу.

— Наверно, костят меня?

— Нет, жалеют.

Волчок лежал в отдельной палате, и возле него круглосуточно дежурила медсестра. Когда к нему приходили товарищи, она предупреждала, чтобы не утомляли его разговорами, и ревностно следила, выполняется ли ее просьба. Самым желанным посетителем, на которого можно положиться, она считала Волобуева — умеет молчать. Зато с Суматохиным глаз да глаз нужен. С три короба наговорит: «Сестричка, милая, буду нем как рыба!», а чуть отлучишься — закипел, расшумелся. Неуравновешенный какой-то…

Медсестра взяла со стола графин и пошла за водой, решив про себя: «Не буду им мешать».

Едва дверь за ней закрылась, Волчок преобразился. Куда девалось его напускное безразличие!

— Жора, я сегодня всю ночь не спал. Думал…

— О чем?

— Неужели все? Неужели отлетался?

Волобуев усмехнулся:

— Лепет.

— Если так… — Волчок сделал попытку привстать, но рука его подвернулась, и он бессильно опустил голову. Глаза его наполнились слезами. — Лучше б и я вместе с самолетом…

— Хватит! — оборвал Волобуев. — Человек не дешевле железа.

— Без неба — разве это жизнь?

Волобуев нахмурился:

— Что ты в жизни понимаешь?

— Теперь начинаю понимать.

— Вот то-то…

Валерий немного помолчал.

— Вам-то что, вы в таких переделках небось не бывали.

— Да уж где нам! — лениво процедил Волобуев.

— И все-таки, — горячился Валерий, — неужели с вами никогда не было никаких ЧП?

— Да вспоминать об этом…

Медсестра принесла графин, поправила на тумбочке салфетку, посмотрела на Волобуева:

— Вы еще тут помолчите, а я в магазин сбегаю, ладно?

— Хорошо.

Валерий поерзал на кровати.

— А все-таки я вам не верю. Я видел вашу летную книжку. В разделе «Летные происшествия» написано: «Авария».

— Было, — протянул Волобуев.

— Расскажите.

— Неинтересно.

— Скучный вы человек! — Волчок обиженно отвернулся.

— Ладно, — помолчав, сказал Волобуев, — все равно медсестру ждать. С курсантом горели.

— Горели? Как?

— Обычно. Дым. Огонь.

— Ну а дальше?

Волобуев, казалось, не слышал.

— Закурить бы…

Волчок безнадежно махнул рукой:

— Иди ты, Жора, домой. Молчать мне и без тебя тошно. Лежишь здесь, как в могиле…

— Ну ладно, слушай. Летим мы, значит, в зону, скребем высоту. Когда смотрю: горит лампа «Пожар». Да вдобавок и температура подскочила. Сделали змейку — за хвостом дымище. Что делать? Докладываем руководителю полетов, а с земли нам командуют: выключить двигатель и покинуть самолет.

— Я бы лучше на вынужденную пошел! — перебил Волчок.

— Вот… Выключили мы, значит, движок. Спрашиваю: «Что ж ты не прыгаешь?» А он: «Катапульта отказала». Это уж позже по обломкам обнаружили, что техник забыл предохранительную чеку вытащить. Ну а тогда медлить было некогда — пошли на вынужденную. Не оставлять же курсанта одного на погибель. Управление беру на себя, да только из второй кабины обзор — сам знаешь. «Сбрось фонарь», — приказываю, а сам все внимание — как бы самолет на поле приладить. Приладить-то я его приладил, да не совсем удачно: канава подвела. Полный капот! Перевернулись, горим. Висим вниз головой. «Жив?» — спрашиваю. «Жив, а как вылезти?»

«Ты фонарь, — спрашиваю, — сбросил?» — «Нет», — «Ну и молодец. Гореть вместе будем». Керосин льется, дым, гарь. Сейчас, думаю, как ахнет! Помощи ждать неоткуда — когда еще люди подъедут! Одни головешки останутся. Начал я потихоньку свой фонарь открывать, а он — ни туда ни сюда. Перекосило. Ну тут я и разозлился! Ах ты, черт! На земле погибать? Как рванул фонарь! Вылез. Смотрю: хвост самолета горит, огонь уже к задней кабине подбирается. Надо скорей курсанта вызволять. А как? Был хотя бы топор. Спасибо, булыжник под рукой оказался. Схватил его и давай колотить по плексигласу. Разбил. Выкрашиваю дырку в фонаре. Все руки искромсал — кровища. Под ногами керосин. Вот-вот произойдет взрыв. От дыма задыхаюсь, да и у курсанта, смотрю, голова болтается. Как я его выволок, до сих пор не понимаю. Схватил в охапку — он совсем мальчишка, — и ходу от самолета! Только отбежал — как ахнет!

— Взорвался все-таки?

— На мелкие куски.

— Повезло вам.

— Еще как! — Волобуев разговорился, глаза его смеялись, на лице заиграла улыбка. — А дальше уже комедия пошла. Лежим это мы с курсантом у кустиков, ждем, когда за нами с аэродрома подъедут — я ведь успел сообщить, куда садился. Смешно. Оба чумазые, куртки изодраны. А в теле такая слабость — руки не поднять. Видим, санитарная машина подъезжает, а самолет уже догорает. Первым выскочил мой комэск, фуражку с головы — и об землю. Молчат. А меня смех разобрал: над живыми шапки снимают…

— Чему вы смеетесь? — раздался голос Аргунова.

Волобуев оглянулся:

— А, это ты, Андрюха!