Эрнст Юнгер - Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)

• Название: Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)
• Автор: Эрнст Юнгер
• Издательство: Владимир Даль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-93615-022-0

«Издав нынешний том сочинений Эрнста Юнгера, издатели серии «Дневники XX века» выполнили свое обещание представить отечественному читателю уникальный памятник художественного творчества и мысли европейской культуры, какими являются, по общей оценке, собрание дневников и созданные на их основе литературные произведения этого замечательного немецкого писателя.»

---

Чтение журнала «Залмоксис», названного в честь упомянутого Геродотом скифского Геракла. Прочел две статьи, одну об обычаях, которыми сопровождается выкапывание и употребление корня мандрагоры, и вторую — «О символике воды», трактующую отношения, существующие между луной, женщиной и морем. Обе принадлежат Мирче Элиаде,{104} издателю, о котором, как и о его учителе Рене Геноне,{105} Карл Шмитт рассказал мне подробней. Интересны этимологические отношения между раковинами и женскими гениталиями, как на то указывает латинское сопса и датское kudefisk — раковина, причем kude значит еще и вульва.

Планы, о которых свидетельствует журнал, многообещающие. Вместо логического в нем зреет образное мышление, где каждое предложение, подобно рыбьей икре, чревато будущими плодами.

Карл Шмитт также подарил мне книгу Де Губернатиса «Мифология растений». Автор шестьдесят лет тому назад был профессором санскрита и мифологии во Флоренции.

Вечером прогулка по затемненному Далему. При этом мы говорили об изречениях гернгутеров,{106} о четверостишиях Нострадамуса, об Исайе и пророчествах вообще. То, что пророчества сбываются, и именно в самых различных временных отрезках, есть знак, по которому узнают собственно профетическую силу видения. В ходе времен калейдоскопически повторяется то, что стихийно открылось провидцу. Его взор покоится не на истории, но на субстанции, не на будущем, но на принципе. Не случайно поэтому одна лишь осведомленность относительно будущих дат и обстоятельств считается признаком нездорового любопытства или пошлой магии.

Уже поздно мы навестили Попица, где я встретил также хирурга Зауэрбруха.{107} Беседа о различии между военным и медицинским авторитетами, как они более-менее сливаются, а также проявляются в виде конфликтов в работе фронтового врача. Затем о солидном издании античных классиков, которое министр намерен предпринять.

Зауэрбрух рано попрощался, чтобы осмотреть старшего лейтенанта, которому русской пулей раздробило таз. Он считал, что его искусство здесь вряд ли в силах помочь; в лучшем случае придется снова слепить кости, как осколки глиняного кувшина. «Но посещение во время кризиса должно, во всяком случае, благотворно подействовать на пациента».

Лётцен, 17 ноября 1942

Вчера в девять часов отъезд с Силезского вокзала, куда меня провожала Перпетуя. Мы посидели еще немного в зале ожидания. У поезда брат Физикус и Рем, которого пришлось оставить. После отъезда я сразу заснул и проснулся уже поздним утром в Мазурах. В этом краю есть что-то от чуткой косули, что-то скромно-домашнее видится в этой коричневой шкуре земли и тихих глазах озер.

В течение дня в лесных лагерях вокруг Ангербурга и Лётцена, где я обзавелся удостоверениями личности и разрешениями на проезд; и вот я уже в Лётцене в довольно обветшавшей комнате отеля.

Лётцен, 18 ноября 1942

Я задержался в Лётцене, так как все места в самолете на Киев были заняты. Их количество уменьшилось, потому что три дня назад из-за обледенения рухнул один самолет.

Первая половина дня на пустынном кладбище, вторая — в музее, задуманном, скорее, как памятник героям; здесь собраны вещи, напоминающие о восточнопрусской кампании 1914 года. Посещение было неприятным; все еще слишком свежо в нашей памяти. Тело той войны еще не успело истлеть. При этом возрождаются многие из ее проявлений. Точно призраки на кладбищах.

Лётцен, 19 ноября 1942

Утром на аэродроме. Из-за непогоды снова не хватает мест. Завтра я опять останусь здесь.

Перед едой я совершил короткую прогулку по полям, во время которой наблюдал перед заброшенным сараем за двумя хохлатыми жаворонками.

Мысль: во время путешествия что-нибудь должно надежно греть нас, как этих птиц — шубка из перьев. Как часто завидовал я им, одиноким, но без тени сиротства, сидящим на своих ветвях в заснеженном лесу. Как оперение — им, нам придана душевная аура, оберегающая нас в отсутствии тепла. Она создается и подкрепляется молитвами, уже только поэтому необходимыми нам.

Днем с майором Дитрихсдорфом ездили в Видмины, куда нас пригласил товарищ, у него там имение. Уже почти стемнело; в стороне заката лежало тихое озеро в коричневых и фиолетовых испарениях, к утру ставшее легким, прохладно-зеленым зеркалом. Его окаймляли молодые березы; белые стволы светились на мягком коричневом фоне окружавшей их чащи.

В Видминах нас встретили горой пирожных с кофе. Потом мы пили восточно-прусский «медвежатник», смесь меда и спирта. Пока гурман лакомится медом, алкоголь оглушает его. Вечером явились колбасы, вареные гусиные ножки и грудки. Тут же беседа, также Посвященная в основном всякому вкусному съестному. Жизнь в этих восточных провинциях течет медленнее, в ней больше земного, больше сонливости, уютного смакования. Чувствуешь близость стран в медвежьем углу Европы.

Наш хозяин был завзятым охотником; среди разных чучел в его комнате я заметил сосновую сойку, которую никогда ранее не видел: бурая птица со светлыми крапинами и светлой каймой на хвосте, как раз для жизни в сумраке северных ельников.

Лётцен, 20 ноября 1942

Утром прогулка вокруг форта Бойен, зигзагообразные укрепления которого окружены редким лесом из ольхи и березы, в их голых вершинах возятся тучи воронья. Я заглянул также на холм у озера, где высится большое железное распятие в память о Бруно фон Кверфурте, миссионере, подвергнутом в 1009 году мученической смерти в этой стране.

Чтение: снова Иеремия, затем полистал немного книгу Генри Бона «Смерть и ее проблемы». Я нашел там мрачную цитату из Парменида, приписывающего трупам способность испытывать ощущения; по его словам, они чувствительны к отсутствию звуков, холоду, темноте. При этом я подумал о жутком впечатлении, какое на меня производили изменившиеся лики павших лошадей, виденных мною во время маршей.

Вечером в темноте снова на озере, месяц светился сквозь облака. Я ощутил себя более уверенным и тем самым внутренне готовым ко всему, что ждет меня в этой поездке.

Киев, 21 ноября 1942

В девять часов отлет при низкой облачности и легком снегопаде. С высоты я вновь увидел озера вокруг Лётцена с их хороводами берез и блеклыми камышами у берегов. Затем слегка присыпанные снегом поля, так что были видны бурая земля и зелень посевов. Дальше пошли сосновые леса и пожелтевшее жнивье с сеткой ручьев, на морозе отливавших голубизной, и жирные черные торфяники. Между ними — большие буро-зеленые острова застроенной земли в отдельных или вытянувшихся вдоль дорог селениях. Хижины и хлева лежали точно во сне, и только протоптанные в снегу дорожки, отходившие от них, выдавали, что хозяева уже брали сено, солому или запасы из сараев, стогов или буртов.

К полудню облака сгустились, самолет заскользил над землей. Я немного задремал, но вдруг, изменив позу, проснулся и увидел, как длинное бледное пламя сверкнуло из раструба. Самолет сразу устремился к земле, но, конечно, не по причине пожара в двигателе, как я подумал, а потому, что мы прибыли в Киев. Удивление и испуг слились при виде всего этого в некое подобие магического оцепенения. Что-то древнее пробуждается в нас в такие минуты.

После приземления я говорил с пилотом о падении, случившемся на этой линии в прошлую неделю. Самолет загорелся; трупы пассажиров нашли сгрудившимися у герметично закрытых дверей.

В Киеве меня разместили в «Палас-Отеле». Хотя рядом с раковинами не было полотенец, в комнате — чернил, а на лестнице — нескольких мраморных ступеней, говорят, это лучший отель в оккупированной России. Краны, сколько бы я их ни крутил, не давали ни горячей, ни вообще какой-нибудь воды. То же и с клозетом. Так что скверный аромат наполнял весь «Палас-Отель».

Час, остававшийся до начала сумерек, я использовал для прогулки по улицам города и по истечении его рад был вернуться домой. Как существуют на нашей земле колдовские страны, так доводится нам узнать и иные, которые удалось лишить всякой магии очарования, отняв у них и толику привлекательного.

Ростов, 22 ноября 1942

Я делю комнату с молодым капитаном-артиллеристом, укрывшим меня, несмотря на все мои возражения, своей шинелью, когда стало холодно. Проснувшись, я увидел, что он довольствовался одним тонким одеялом. Он также прогнал большую крысу, которая, вылезши из недр отеля, расправлялась с моими припасами.

Меня разбудили рано. Отлет в пасмурную погоду около шести часов. Полет проходил над гигантскими пшеничными полями Украины, где местами еще желтели колосья, тогда как всюду в основном уже чернела свежая земля. Деревьев мало, зато часты разветвленные, глубоко размытые овраги, вид которых наводит на мысль, что чернозем достигает невероятной глубины и что используется урожай только самого тончайшего его слоя.