Сьюзен Айзекс - Волшебный час

• Название: Волшебный час
• Автор: Сьюзен Айзекс
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-187-7

Каждый из романов, написанных американской писательницей Сьюзен Айзекс, входил в списки бестселлеров. Несколько месяцев в этих списках был и роман «Волшебный час».

Роман, в центре которого расследование убийства известного голливудского продюсера Сая Спенсера, не является криминальным повествованием и увлекает не только неожиданными поворотами сюжета.

Сложные отношения детектива Стива Бредли и бывшей жены Сая Бонни Спенсер, которая подозревается в убийстве мужа, развиваются вопреки обстоятельствам и здравому смыслу, в основе их — настоящее чувство.

---

— Еще кофе?

— Миссис Робертсон, вы солгали полиции — это преступление.

Наконец она сказала:

— Ты, Стив, пальцем в небо тычешь. Бонни — хороший человек.

— Если она такая хорошая, зачем вы лжете и выгораживаете ее? Вам не кажется, что разумнее было бы всем рассказать, что она здесь была, и от этого она не станет хуже?

— Если она сказала вам, что была здесь, это ее дело, а не мое.

Она убрала со стола мармелад и сливки. Я больше не был желанным гостем.

— Так была она здесь днем в прошлую пятницу?

— Была.

Отрывисто. Выглядишь-то ты, Стив, отлично. Ай-я-ай, а ведь был лучшим нападающим в команде!

— Вы с ней говорили?

— Так, «привет», «как дела», пару слов.

— Она была любезна? Чмокнула вас в щеку? Вы притворились, сказав: «Рада вас видеть, миссис Спенсер»?

— Я зову ее просто Бонни. И мы обе были рады видеть друг друга. Я ее обняла. И что мне за это будет? Меня отправят на электрический стул?

— Миссис Робертсон, я пытаюсь понять, как все происходило в тот день.

— А происходило все так: мистер Спенсер просто, наверное, устал от своей Мадам Мускусной Дыни, потому что он-то и привез сюда Бонни. Он улыбался, он ей очень обрадовался — как раньше. И они даже не задержались в кухне поболтать. Им было, думаю, чем заняться наверху. Ну и ладушки, подумала я, она потом спустится. И уж тогда мы поговорим. Я-то ее знаю. Мистер Спенсер сядет на свой телефон, а она придет в кухню, и тогда-то мы и насудачимся вдоволь.

— Скажите мне честно, вы не слышали, чтобы они ссорились там, наверху?

— Нет.

— Вообще какие-нибудь звуки?

— Нет. Послушай, Стив. Он бы не вышел искупаться и позвонить, если бы Бонни оставалась наверху. Про него что угодно можно сказать, но что до манер — он был очень хорошо воспитан. Не в его правилах было не отвезти даму домой или, если она на своей машине, не проводить ее до машины. Уж ты поверь мне на слово, после Бонни и до Линдси перед моими глазами вереницы женщин прошествовали наверх — взглянуть на океан и тому подобное. И он всех и всегда должным образом провожал.

— Так как же вышло, что вы не заметили, как он ее проводил?

— Не знаю. Может, я белки взбивала в тот момент. Или нос пудрила.

— Вы слышали, как мистер Спенсер спустился и прошел к бассейну?

Она опять погрызла десны, а потом кивнула.

— А что же Бонни? Вы слышали, как она ушла?

Она не ответила.

— Хорошо, между тем моментом, когда Бонни поднялась на второй этаж с Саем, и моментом, когда вы услышали выстрел, что конкретно вы еще слышали? Ее голос? Ее шаги? Как отъезжала ее машина?

— Она его не убивала.

— Что вы слышали, миссис Робертсон?

— Ничего не слышала. — Она убрала булочки и мою тарелку. — Ты доволен, Стив?

Я всегда знал, что верна старая поговорка: боль забывается. Физическая боль, как во Вьетнаме, когда один новичок из Северной Каролины, услышав вражеский огонь, в панике навел свой огнемет М-60 и прожег мне плечо. Врач вколол мне тонну какого-то дерьма, и, чтобы я не орал и не выдал наше местонахождение, пока они разрезали мне гимнастерку, им пришлось вставить мне в зубы резиновый кляп. Мне, который до этого, глядя на стонущих раненых, думал: больно, конечно, ужасно, но неужели нельзя закусить губу и сдержаться? Я стонал так громко, что они оставили кляп у меня во рту и вытащили его только тогда, когда меня вырвало и я чуть не захлебнулся в собственной блевотине.

Я помню, как подумал, когда они тряхнули плечо, кладя меня на носилки и относя в вертолет: этого полета я не выдержу, потому что умру от боли. Клянусь, я не мог этого вынести. Я выл: «Священника!» И это я, чья последняя исповедь совпала с моментом конфирмации. Но самой по себе боли я не помнил.

Так же и с болью душевной.

Мне семь лет, мы играем в бейсбол, а мой папаша на чьем-то тракторе заезжает прямо на игровое поле. Глушит мотор, вываливается из кабины, едва не сломав себе шею, а потом выхватывает биту прямо из рук одного из моих приятелей и сообщает, что сейчас сделает пару ударов.

Еще о боли? Пожалуйста. Мне уже тридцать пять, и у меня есть приятель — единственный, кому я доверяю, единственный, кому мне хочется послать открытку на Рождество, владелец магазина со спиртным. Переступая порог его дома, я вдруг замечаю, как он обменивается со своей женой быстрым взглядом, выражающим отвращение.

Ясное дело, бывает и побольнее. Когда об этом вспоминаешь, можно почувствовать грусть или даже страх. Но самой боли не вспомнишь.

Так что когда я позвонил в дверь Бонни, и никто не отозвался, а потом сбегал к ее гаражу взглянуть, там ли машина, и уж тогда заметил, что Бонни ковыряется в своем садике, собирая овощи, — в общем, я чуть не помер от смеха, вспомнив охватившую меня панику, даже ужас, физическую боль — я ведь вообразил, что она уехала. Ну и уехала бы. Что ж с того, и это можно пережить.

И когда Муз приветливо залаяла, а Бонни, увидев меня, вздрогнула от страха, — мне захотелось съежиться и исчезнуть или умереть, и это тоже было очень больно. Но я сказал себе: держись, старик.

Она сидела на корточках над ведерком с баклажанами.

— Куда тебе столько овощей? — спросил я.

— Убирайся отсюда, — она сказала это хриплым шепотом. Потом уперлась руками в коленки и медленно, как бы с трудом выпрямилась. Вся ее энергия, весь юмор, весь ее огонек куда-то испарился.

— Слушай, я хочу, чтобы ты просто уяснила себе… — Господи, что я несу! Ничего личного. — Бонни, вы мне солгали.

Она вышла из садика, бросив баклажаны, ведерко с помидорами, Муз — все. Она направилась к дому, двигаясь очень странно, — ее пошатывало, она волочила ноги, ее оставила даже ее природная грация, как будто земля ее больше не держала. Я отправился за ней.

— Одна из ваших соседок узнала не только машину Сая, которая за неделю до убийства каждый день останавливалась у вашего дома, но и самого Сая. В общем, мы можем доказать, что вы с ним встречались достаточно часто… Почему вы мне лгали про это?

Она не ответила. И даже не отреагировала, когда я схватил ее за плечо, пытаясь привести в чувство или хотя бы задержать.

— А зачем вы мне наврали про сценарий? Неужели вы не знали, что он всем подряд говорил, какое это дерьмо, а не сценарий?

Она споткнулась о корень. Ее плечо выскользнуло из моих рук, и она упала ничком.

— С вами все в порядке? — спросил я.

Она не могла подняться. Тяжело дыша, села на землю и уставилась на камешки и траву, налипшие на ладони, на струйку крови, стекавшую по запястью, но даже не вздрогнула и не вскрикнула.

— Бонни, — позвал я.

Она словно онемела.

Муз бегала вокруг, виляя хвостом, и лизала Бонни руки, но Бонни и ее не узнавала.

— Пожалуйста, — попросил я.

Я поднял ее. Она не сопротивлялась. Оказавшись на ногах, она снова, пошатываясь, побрела к дому.

— Послушайте, ваш приятель собирается на свои деньги нанять лучшего уголовного адвоката.

Я чувствовал себя больным. Опустошенным. Но я кое-что в жизни понимал. Я знал, вернее, какая-то часть меня знала, что через пару недель я буду потягивать безалкогольное пиво, есть картофельные чипсы, и Линн скажет: «Бог с тем, что от этих чипсов тебя разнесет и ты станешь самым толстым человеком в Бриджхэмптоне. Но вообрази, как эти чипсы выглядят у тебя в желудке!»

Боль забывается. Правда.

Бонни открыла стеклянную дверь на кухню.

— Поздравляю, — тихо сказала она.

— Не надо поздравлять. Мне правда очень жаль.

— Нет. Ты сделал то, что себе постановил. Ты меня прищучил. Вот так-то. Моя жизнь окончена. То, что ты сделал, это не убийство, но в результате выходит то же самое: покойник.

В ее голосе было столько печали, словно она оплакивала горячо любимого человека.

— Так должно было случиться, — сказал я.

— Почему?

— Потому что ты убила человека.

Она зашла в дом и прикрыла стеклянную дверь. Я посмотрел на ее неясный силуэт за стеклом.

— Не вздумай скрываться. За тобой будет установлено круглосуточное наблюдение.

— Куда ж мне от тебя деваться?

— Верно.

— Это все очень грустно.

— Да, — согласился я.

— Ты не понимаешь. Это грустно, потому что я этого не делала. И ты знаешь, что я не убивала.

На улице было градусов восемнадцать, но меня зазнобило. Я знал, этой боли мне не забыть никогда.

— Не убивайся, — сказала Бонни перед тем, как захлопнуть дверь. — Переживешь.

11

Мы приехали к Бонни следующим утром. Еще не было восьми. Через тридцать секунд она уже рассматривала ордер на обыск, потом сглотнула и сказала: