Валерий Замыслов - Каин: Антигерой или герой нашего времени?

• Название: Каин: Антигерой или герой нашего времени?
• Автор: Валерий Замыслов
• Жанр: Историческая проза

Вместо аннотации

Историки, краеведы, писатели и журналисты, исследователи эпохи ХYIII столетия дают Ваньке Каину (Ивану Осипову, родившемуся в деревне Иваново (или Ивановке), Ростовского уезда Ярославской губернии) разные оценки: «великий авантюрист», «не коронованный король московского преступного мира», «добрый молодец, защитник простого народа от господ», «удалой атаман волжской вольницы», «легендарная личность, не менее известная, чем, скажем, Стенька Разин, Гришка Отрепьев или Емелька Пугачев», «чуть ли не глава столичного Сыскного приказа», «безнравственный русский гений», и … «самый знаменитый ярославский писатель ХYIII века», так как многие старинные песни, как то «Не шуми мати зеленая дубравушка, «Ах, тошно мне, доброму молодцу, тошнехонько, «Вниз по матушке по Волге» и другие (всего около 54-х) известны в народе под именем Каиновых.

«Его натура ослепительна, а жизнь легендарна. Во второй половине ХYIII — первой половине ХIХ века он имел всероссийскую известность. Главную его книгу прочитала тогда вся Россия. Какая-то важная черта русского характера высказалась в нем с огромной силой. Русский хаос, неистовое, не признающее никакой узды буйство, русский разгул и безудержная исконно-посконная натуралистика русской души… И в то же время Осипов как общественное явление хорошо встает в социальную матрицу. Его можно считать продуктом русской социальной неустроенности перманентного распада органических форм жизни». (Академик академии Русской словесности Е.А. Ермолин)[1].

---

Правый берег был чуть пониже варнавинского, зато предстал перед Зубом отвесной преградой, причем, без единой коряги или узловатого корня, выпущенного хвойным древом; и к тому же сам берег оказался песчаным, в котором (ближе кверху) зияли многочисленные отверстия ласточкиных гнезд.

Зуб вновь облачился в кафтан и сапоги, и попытался взобраться на берег с помощь ножа, но зернистый песок осыпался и тянул Ваську вниз.

Зуб вновь отчаянно выругался, погрозил крутояру мосластым кулаком и пошел вдоль берега, но не прошел и полуверсты, как его остановило мрачное раздумье. Он потерял много времени, и если он продолжит путь по берегу, то его может настигнуть чёлн Каина. Правда, это едва ли может случится, но чем черт не шутит. Лучше не рисковать и попытаться влезть на берег, а дальше идти лесом, тем более и берег перестал выглядеть неприступным крутояром.

На сей раз Ваське повезло, ибо берег, хоть и с трудом, он одолел. Роздыху отдал самое малое время. Надо спешить! Впереди еще немалый путь и, пожалуй, самый сложный, ибо придется идти через густой, порой, непроходимый лес.

Васька, чтобы не заблудиться, шел невдалеке от берега, шел и чувствовал, как его захватывает не только усталь, но и голод. Теперь бы ржаной корочки был рад. Обрадовался, когда увидел неподалеку от себя обширный малинник с крупными спелыми ягодами.

«Пять минут большого значения не сыграют», — подумал он и двинулся к кустарнику. Ягоды поглощал с неописуемой жадностью, чувствуя, как радуются им тоскующее чрево.

Но вдруг Зуб услышал неожиданный звериный рык. Матерый медведь, издавая угрожающий рев, вылез из середины малинника и пошел прямо на Ваську. Тот устрашился и дал деру. Зверь, обиженный, что человек покусился на его владения, погнался за ним.

Васька в неописуемом ужасе бежал напродир через любые дебри, не обращая внимания на колючие сучки, ветви и коряги. Остановился через версту, поняв, что дальше бежать, уже нет никакой мочи. Он рухнул под каким-то древом на землю и, часто дыша, стал прислушиваться. Но все было тихо, лишь неугомонный ветер шумел в темно-зеленых вершинах сосен и елей.

Все лицо и руки Зуба были в крови, кафтан и штаны изодраны. Забыв о кладе и потерянном времени, Васька долго и чутко прислушивался к звукам леса, пока окончательно не убедился, что медведь прекратил погоню, ибо неслышно было даже малейшего хруста валежника.

Зуб поднялся и принялся подолом льняной рубахи вытирать кровь с лица. Было весьма больно, ибо один из острых сучьев пропорол его правую щеку, и кровь долго не удавалось остановить.

«Подорожник бы приложить, но в таком безлюдном лесу дорог нет».

Через несколько минут кровь остановилась, но щека вздулась и страшно ныла, но боль не остановила Ваську, ибо он тотчас вспомнил про клад и поднялся, решая в какую сторону направиться.

«Конечно же, вправо, вдоль реки», — решил он, и, прижав к разбухшей щеке кусок оторванного подола рубахи, направился по избранному пути. Прошагав минут пятнадцать, он решил повернуть к берегу, в надежде, что с медведем уже не столкнется. Шел добрых полчаса, но к Ветлуге так и не вышел.

«Да я ж от медведя зайцем петлял», — ужаснулся Васька. И впрямь, когда встречу ему попадались и вовсе непроходимые места, Зуб кидался то вправо, то влево, то черт знает куда, лишь бы не попасть в лапы зверя.

«Попробую влево».

Но и новый путь не привел его к Ветлуге, напротив, перед ним стеной вздыбился вековечный лес.

Васька заметался, но куда бы он ни двинулся, к реке он так и не вышел.

Зуб заблудился. Он, уже не чувствуя под собой ног, привалился спиной к разлапистой сосне и во второй раз безысходно завыл, роняя на разбитые в кровь губы соленые слезы…

Глава 25 Мужики и дворяне

Ваську ждали сутки, но он так и не появился. Братва недоумевала. Куда Зуб мог запропаститься?

— Уходил-то ночью. Никак, на дырявый чёлн сел, — предположил Легат.

— Сомнительно. Тут что-то другое. С Зубом наверняка что-то приключилось, — высказал Роман Кувай.

— Даже если с челном беда стряслась, утонуть Зуб не мог. Всего скорее лесом идет. Может, еще денек покараулим?

Но Каин Камчатку не поддержал:

— Я мыслю, что ближе к истине Кувай. Этот гаденыш давно бы был здесь. Нутром чую — он тут не появится, а посему собирайтесь, братцы к отплытию.

— И куда же будем путь держать? — спросил Одноух.

— Туда, куда ранее помышляли плыть. Выйдем на Волгу и двинем к Самарской Луке. Самое удобное место купеческие суда захватывать.

— Впятером? А сыскные суда с пушками и ружьями?

— Понимаю твою заботу, Роман. Ныне сыскных судов можно не опасаться, ибо с Низу идут расшивы с хлебом, не тронутые повольницей. Сыскные суда, если они и впрямь появились, ушли в Верхнее Поволжье, где гуляет Михаил Заря, но думаю, что и он куда-то ушел в более укромное место. Во всяком случае, когда выйдем на Волгу, обо всем изведаем у местных людей. Зря рисковать не будем…Что же касается повольницы, наймем ее то ли в Саратове, где собирается на хлебную погрузку судов сотни удальцов, то ли в Самаре, давно известной отчаянным бродяжным людом. До Нижнего, если все, слава Богу, пойдем на нашем стружке. Там купим ружья, багры, крючья и расшиву. Будем вновь сказываться торговыми людьми, идущими в Низ за хлебом. В Нижнем же наймем небольшую артель бурлаков, чтобы тянуть не груженую расшиву, остальные десятка два — там, где я уже говорил.

— А почему не нанять всех бурлаков в Нижнем? — спросил Легат.

— Резонно, но Нижний — город степенный. Михаилу Заре, как он мне сказывал, так и не удалось подобрать из нижегородских бурлаков буйную повольницу. Жилы рвут за копейки, но на лихое дело не идут… Пойдет так, братцы?

Каин хоть и промахнулся с герцогом Бироном, но твердая вера в него не поколебалась. Да и кто мог знать, что Бирон заимел двойника?

— Пойдет, атаман.

— Вот и добро…

Когда выбрались на Волгу лицо Ивана заметно оживилось. Вот она, раздольная! Сколь бы он не оказывался на Волге и всегда душа его переполнялась трепетным, ни с чем не сравнимым чувством. Река захватывала его своей ширью, привольем и своей неповторимой историей, в которой особое место по-прежнему занимал легендарный Стенька Разин, чья слава никогда не померкнет даже в отдаленных столетиях.

Волга притягивала Ивана, как магнитом. Ему до безумия захотелось спрыгнуть с суденышка в «разинские» волны, чтобы физически ощутить и саму реку и соприкосновение с самим великим волжским атаманом, бороздившем на своих стругах могучую реку, коя через свои нескончаемые воды бережно сохраняла неизбывную память о Степане Тимофеевиче.

И Каин, забыв обо всем на свете, встал, широко расставив ноги, на нос струга и, обдуваемый упругим порывистым ветром, неожиданно для братвы, громко и с упоением запел:

Вниз по матушке по Волге,
От крутых красных бережков,
Разыгралася погода,
Погодушка верховая,
Верховая, волновая.
Ничего в волнах не видно
— Одна лодочка чернеет,
Никого в лодочке не видно —
Только паруса белеют,
На гребцах шляпы чернеют,
Кушаки на них алеют…

Братва давно знала, что Каин нередко поет, причем в самых разных ситуациях: тревогах, печалях, радостях, но чаще всего уединенно, не на глазах повольницы; то в каюте судна, то на своей хазе, то в лесу, несколько отдалившись от братвы.

Вначале это забавило братву, но затем каждый понял, что атаман своей песней хочет излить душу. Вот и сейчас он весь в своей песне, а значит, и в каких-то глубоких раздумьях, которые, понять никому не дано, да и не следует им, прожженным ворам, их понимать. Главное, атаман после песни становится заметно добрей к своим сотоварищам, что всегда заметно по его обычно суровому лицу. Пусть поет Каин!

Завершив песню, Иван уселся за весло.

— Теперь до первого села или деревеньки.

Деревенька показалась версты через две. У мужиков изведали, что на Волге все спокойно, разбоя нет.

— Вот и, слава Богу, а то плывем и побаиваемся, как бы на наш стружок лиходеи не напали. Хоть и невелик товаришко, но жаль, коль пропадет, — проговорил Иван.

— Плыви спокойно, ваша милость. Ныне, чу, Каин куда-то с Волги ушел, а может на сыскных людей нарвался. Колесовали — и вся недолга.

Иван хмуро глянул на мужиков.

— Знать, не по нраву вам, Каин?

— Да как сказать, — скребанул потылицу мужик, и после этих слов замолк, кумекая о наиболее верном ответе. Пожалеть Каина — не угодить купцам, кои люто ненавидят известного на всю матушку Россию разбойника, высказать осуждение — душа не лежит. Какин-то бедных не обижает, а порой, как слухи ходят, и добром сирых оделяет.