Клод Изнер - Маленький человек из Опера де Пари

• Название: Маленький человек из Опера де Пари
• Автор: Клод Изнер
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-44866-9

Париж, 1897 год. Музыкант утонул на мелководье во время свадебного гулянья. Его коллега, возвращаясь с концерта, упал и разбил голову. Прима-балерина лишилась на сцене чувств во время премьеры. Цепочка странных и трагических событий на этом не закончилась, таинственный мститель уже выбрал новую жертву и приготовил для нее подарок…

Новое расследование вовлекает книготорговцев, а по совместительству сыщиков-любителей Виктора Легри и Жозефа Пиньо в завораживающую пляску смерти вокруг дворца Гарнье, где размещается знаменитый оперный театр.

---

— Ой, — прошептала девушка. — Ой-ёй-ёй. — И, перепугавшись, что выдала свое присутствие, метнулась в колючие кусты, растянулась на земле, лихорадочно прислушиваясь. Но в ушах отдавались лишь стук зубов и прерывистое дыхание — ее собственное.

Полина медленно сосчитала до пятидесяти. Надо рискнуть во что бы то ни стало! Один шанс из десяти. Или из ста?.. Нечеловеческим напряжением воли она заставила себя подняться. Бежать! Но неведомая сила не пустила ее. Девушка пригнулась, сложившись чуть ли не вдвое, скользнула к садовой стене и притаилась за кустом сирени.

Керосиновая лампа осветила крольчатник и колодец, через борт которого в следующий миг тень перекинула безжизненное тело старухи. Полина услышала приглушенный всплеск. Сейчас она не смогла бы закричать, даже если бы на это отважилась.

Тень пристроила на место крышку колодца, подкинула в руке молоток и, достав из кармана гвозди, принялась заколачивать «гроб».

Возле куста сирени стояла уборная, Полина сунулась в открытую дверцу, вцепилась обеими руками в метлу — хоть какое-то средство защиты, пусть и неизвестно от чего…

Свет у колодца сделался не таким ярким — тень двинулась к дому и исчезла за дверью кухни. Полина мельком увидела плащ с капюшоном, но лица разглядеть не смогла.

А тень уже переместилась за окном дома-дикобраза обратно к двери. Распахнулась створка. Качнувшись на пороге, тень неверной походкой побрела прочь и растворилась в ночи.

Наконец-то Полина осмелилась выбраться из своего убежища. Подол юбки шелохнулся, будто кто-то его задел, и девушка вскрикнула. Кот! Отогнав Господина Дюверзьё, который жался к ее ногам, она шагнула к колодцу и заметила на краю белый прямоугольник. Конверт, случайно выроненный тенью?.. Схватив его, Полина со всех ног помчалась к ярмарочному фургону.

Мальчики спали. На дне стакана оплывал огарок свечи. В фургоне было тесно, всей мебели — шкафчик из болотной сосны, столик, табурет, спиртовка, узкая кушетка и полка с несколькими школьными учебниками.

Полина разорвала конверт — из него вывалилась открытка:

Приглашаем Вас на необыкновенное представление «Коппелии»,[2] каковое будет дано в Опера в среду 31 марта 1897 года, в 9 часов вечера.

И ни имени, ни адреса.

Обратиться в полицию? Будет расследование, не избежать допросов, а там, глядишь, она из свидетельницы превратится в подозреваемую… Полина засунула приглашение между страницами «Франсинэ»,[3] по которой учила своих подопечных читать (это был сборник весьма наставительных текстов, призванный воспитывать благонамеренных граждан), сняла жакет, провела по нему ладонью, стряхивая пыль, — и похолодела. Карточки бон-пуэн![4] Исчезли! Полина точно помнила, что она их пересчитывала, перед тем как пошла за яйцами для омлета к мадам Арбуа. Да, перевязала стопку ленточкой и, надевая жакет, машинально сунула ее в карман… Карточек было ровно восемнадцать. Полина обшарила карманы. Ни одной! Лихорадочно обыскала фургон. Как сквозь землю провалились! Нахлынула волна вопросов. Где она их потеряла? По дороге к соседке? На обратном пути? У дома, в котором произошло убийство? Вернуться туда? Но на это не было ни сил, ни смелости. А если карточки уже нашла тень? Трудно ли ей будет отыскать и обронившую их учительницу?..

Девушка так сильно сжала кулаки, что побелели костяшки пальцев.

Безвольно опустившись на кушетку рядом с посапывающими во сне мальчиками, она до самого рассвета невидяще смотрела на небо в проеме люка на потолке…

Пятница, 12 марта

Небо выплескивало на город очередную порцию ливней, и дождевые струи снова колыхались над ним блеклым занавесом, вода гудела в желобах. Когда дождь утихал, за парижан принимался ветер, налетал порывами, раздавая мокрые оплеухи, и прохожие невольно втягивали голову в плечи. Все мечтали об одном: поскорее дождаться ночи и свернуться калачиком на перине под одеялом, а к ногам положить грелку. Мечта воплощалась, разумеется, у всех, кроме бездомных.

Рассеянный свет пролился на купол дворца Гарнье,[5] стёк по карнизу, на котором уже ворковали голуби, и добрался до слухового окна. За этим оконцем, надежно укрытый от непогоды, зашевелился ворох тряпья.

— Шалюмо… Шалюмо… Мельхиор Шалюмо… — забормотал маленький человек.

Ему необходимо было услышать собственное имя, чтобы вернуться к действительности. Каждое утро, просыпаясь, он под эти звуки не без труда расставался с надеждой воплотиться в героя романтической драмы. Каждое утро его постигало одно и то же разочарование: Мельхиор Шалюмо зауряден, некрасив, немолод, у него болят суставы и ломит поясницу.

Он резко сел, пытаясь восстановить способность соображать, обвел взглядом смутные контуры своей каморки. Мало-помалу очертания делались яснее, и ощущение, что он оказался в незнакомом месте, пропадало. Закутавшись в кашне, Мельхиор Шалюмо встал на кровати и прижался лбом к стеклу круглого слухового оконца. Вдали дымили каминные трубы; внизу, на улице Обер, грузные туши омнибусов, запряженных тройками лошадей, то и дело останавливались, вытряхивая на мостовую раскрытые зонтики, которые тотчас разбегались в разные стороны.

Большой перекресток, на котором сходились семь улиц, превратился в декорацию к многофигурному балету. Девицы из модных ателье, раздатчики рекламных листовок, рабочие, полицейские, продавцы газет шествовали по мокрым тротуарам. Кучеры подбирали вожжи, и экипажи устремлялись в путь по мостовым; лошади копытами разбивали лужи, разбрызгивая вместе с водой блики от газовых рожков. Тележки мусорщиков гремели по брусчатке. Служащие поднимали охранные решетки магазинов, их коллеги, вскарабкавшись на стремянки, протирали витрины. В этот час утреннего туалета сердце столицы ускоряло биение под слепым взглядом бронзовых статуй, стоящих на страже вокруг Опера.

Маленький человек, зябко поеживаясь, поспешил в уборную над антресольным этажом — отличное местечко для того, чтобы безнаказанно подглядывать за ученицами балетной школы. Но занятия еще не начались. Он наполнил водой кувшинчик и вернулся в свою каморку. Там второпях побрызгал водой в лицо — нос его едва доставал до рукомойника, — оделся, жуя корочку хлеба, повязал галстук. Смотреться в зеркало не было нужды: Мельхиор и без того знал, что выглядит безупречно, однако даже самый элегантный наряд не мог добавить ему ни сантиметра роста. Тонкие усики дрогнули — рот человечка скривился в привычной гримасе.

После того пожара, уничтожившего в январе 1894 года хранилища декораций Опера на улице Рише, Мельхиор Шалюмо все время боялся, как бы огонь не вспыхнул в бутафорских и реквизиторских дворца Гарнье (этот страх просачивался даже в его сны), и оттого положил себе за правило каждое утро проводить инспекцию помещений. Он шагал по коридорам, распахивал двери, заглядывал во все углы. В свете фонаря его взору представали таинственные пространства в духе картин Пиранези, населенные причудливыми образами. Он трепетал от сладостного волнения, всякий раз заново открывая для себя эту фантастическую вселенную. Свет наполнял пустые глазницы гипсового Посейдона, выхватывал из тьмы торс Аполлона, головы чудовищ из папье-маше, бумажные купы аканта; набитые соломой верблюжьи горбы, лесные чащи, уходящие в обманную даль на холстах; орифламмы, сабли, пистоли…

Порой коротышка замедлял шаг у прялки из «Фауста» или впадал в задумчивость перед рогом Роланда.[6] В этом море хлама, уровень которого прибывал с каждым музыкальным сезоном, возвышался манекен из ивовых прутьев — стройная поджарая фигура, глаза подведены чернильными стрелками до висков. Мельхиор избрал куклу своим идеалом — это был его единственный наперсник, его альтер-эго.

— Эй, привет! А я тут опять с ног сбиваюсь, по делу мчусь. Ламбер Паже, болван злосчастный, велел мне доставить пралинки[7] предмету его пылкой страсти… Эй, Адонис, ты меня слушаешь? — Охваченный внезапной яростью, Мельхиор пнул ивового человека. — Да сделай же над собой усилие, черт побери! Я тебе о ней уже говорил — воображала-задавака, которая только и умеет, что ногами дрыгать да руками размахивать. Она это, видишь ли, хореографией называет. Да ладно, ты же ее помнишь! Русская она, Ольга Вологда. На Розиту Мори зуб точит, из театра ее выжить норовит — вот удумала, со смеху лопнуть можно! — Ярость улеглась так же внезапно, как вспыхнула. — Всё, будь умничкой, Адонис, а меня служба зовет, — закончил он, похлопав манекен по руке. — Как с делами расправлюсь, пойду в «Комеди-Франсез» — там нынче девяносто пятую годовщину со дня рождения дражайшего Виктора Гюго празднуют.

Маленький человек поселился во дворце Гарнье в 1877-м, спустя два года после официального открытия, и знал как свои пять пальцев каждый камень фундамента, точный бюджет, отведенный под строительство, сумму, на которую была превышена себестоимость, число погибших и покалеченных при возведении здания и поименно всех художников, скульпторов и мраморщиков, нанятых для воплощения в жизнь замысла Шарля Гарнье.