Диана Виньковецкая - Мой свёкр Арон Виньковеций

• Название: Мой свёкр Арон Виньковеций
• Автор: Диана Виньковецкая
• Жанр: Эссе

Мой свёкр Арон Виньковеций — Главный конструктор ленинградского завода "Марти", автор двух книг о строительстве кораблей и пятитомника еврейских песен, изданных в Иерусалимском Университете. Знаток Библейского иврита, которому в Советском Союзе обучал "самолётчиков"; и "За сохранение иврита в трудных условиях" получил израильскую премию.  

---

Арон Яковлевич встречался, дружил со многими людьми, связанными с еврейской культурой. Нехаме Лифшиц дружила с Ароном Яковлевичем с того дня как впервые напугала Ленинград своей фамилией «Лифшицайте», — так говорила сама певица. В её первый ленинградский вечер Арон пришёл к ней за кулисы знакомиться. И уже тогда он был занят собиранием еврейского фольклора. Немногие тогда осмеливались открыто собирать еврейские песни, а Арон Яковлевич собирал, сравнивал различные варианты одной песни, изучал их историю, искал авторов. После выхода на пенсию Арон Яковлевич стал это делать серьёзно и систематически. Он начал записывать еврейские песни, чтобы сохранить от забвения лучшие образцы еврейского песенного фольклора, изучал нотную грамоту, теорию музыки, гармонии, сольфеджио. Изучать сольфеджио Арону помогала дочь Таня, младшая сестра Якова, закончившая консерваторию. Арон начал посещать семинар при Ленинградском институте театра, музыки, знакомиться с музыковедами, композиторами, канторами, певцами, дипломантами Ленинградской консерватории.

Арон жил в Союзе в общей беспредельной стихии, где всё было то, да не то, действительность принималась, как данная, явная, но где‑то в иной плоскости была неосязаемая, вторая мечтательная жизнь, которую он видел на своём внутреннем экране, прокручивая и проецируя её в будущую реальность. Однако законы, по которым совершаются события, наперёд вразумительно раскрыть и представить трудно, иллюзии часто распыляются, и несоответствия между мечтой и действительностью часто приводят мечтателей к глубокому трагизму.

Он был человек мягкий и благожелательный. В нём было что‑то такое привлекательное, какая‑то внутренняя правда, как в и моей матери, — доверчивость и инфантильность. Арон всегда казался мне Яшиным ребёнком, он относился к Якову с таким пиететом, даже с каким‑то преклонением, что приводило в изумление всех, видевших их вместе. Такой степени уважения отцом сына я больше ни у кого из моих современников не встречала. В отношении Арона к сыну была не только отцовская любовь, как может создаться впечатление, — мол, все любят своих детей, — это было больше — признание за сыном интеллектуального превосходства. И сейчас, читая их обширную переписку, из всех строк Арона светится нежное и трогательное, невероятно–почтительное отношение отца к сыну. И наоборот.

Выйдя на пенсию, Арон Яковлевич помимо собирания песен, стал автором еврейского журнала «Советская родина», основателем и главным редактором которого был Арон Виргилис. Было известно, что Виргилису КГБ полностью доверяло, он был человеком благонадёжным, и этот журнал кроме самого Виргилиса не проходил никакой цензуры. И хотя журнал шёл в ногу с советской властью, и полностью ей служил, тем не менее, он способствовал сохранению некоторых уникальных материалов еврейской культуры. К примеру, Арон Яковлевич публиковал там разысканные им материалы о еврейском скульпторе Иткинде, сосланном в Алма–Ату, заочно подружился с ним, написал большую статью о его скульптурах и заново открыл для публики его оригинальные скульптуры. Иткинд подарил Арону Яковлевичу две свои скульптуры, которые сейчас находятся в Израиле у моей золовки Тани. О судьбе других произведений Иткинда мне ничего неизвестно, хотя ходит странный слух, что они где‑то зарыты. Это жаль, потому что скульптуры Иткинда совершенно необычные, можно сказать, неповторимые — летящие в воздухе, будто подвешенные фигуры с удивительным использованием пространства, когда с любого ракурса линии фигур, жестов, очертаний не искажаются, а смотрятся как их продолжение, одновременно создавая независимые фигуры. Что‑то похожее можно увидеть в самых древних китайских скульптурах, сотворённых ещё до Конфуция.

Библейский красивый язык Арона вызывал восхищение образованных евреев из других стран, с которыми Арон Яковлевич стал переписываться, сотрудничая в журнале «Советская родина». Одним из его американских корреспондентов был Лион Гильдесгейм из Нью–Йорка, знающий и иврит и идиш, такой же ветхозаветный динозавр в Америке, как Арон в России. Лион гордился тем, что первый в США настоял на том, что негр Поль Робсон вошёл с главного входа в ресторан отеля «Астория — Плаза», в котором Лион справлял какой‑то юбилей. Дирекция ресторана попросила у Гильдесгейма список гостей, и увидев среди приглашённых негритянского певца, они вычеркнули его из списка. Гильдесгейм твёрдо настаивал на приглашении певца, тогда администрация заявила, что в таком случае тот должен войти с чёрного входа, для прислуги. Лион снова возразил, что все его гости будут входить с главного входа, а если нет, то он снимет весь заказ. Дирекция отеля через два дня, не желая терять выгодного клиента, вынуждена была разрешить Поль Робсону войти с парадного входа, как и всем приглашённым.

Лион Гильдесгейм стал заочным поклонником Арона Яковлевича. Они вели интенсивную переписку на иврите (!), заставляя кого‑то из соответствующих органов попотеть над переводами их писем. В отличие от бедного инженера конструктора Арона, выросшего в трудном и сложном мире, в советском обывательском страхе, живущего хоть и чуть выше среднего советского служащего, но всё равно на скромную инженерную зарплату, Лион Гильдесгейм был богат, владел громадными мануфактурными фабриками по всему миру, жил в большом поместье респектабельного пригорода Нью–Йорка — Маунт Киско. Он собирал произведения искусства, занимался благотворительностью, был директором фонда Американских друзей Хибру унивёрсити.

В дни, когда Яков и племянник Арона, Гершон Винькау (между прочим, профессор химии, вайс–президент Сиракьюзского Университета, после приезда в Америку мы познакомились с семьями уехавших братьев) «боролись» за выезд из Союза Арона Яковлевича, мы встречались с разными людьми в Америке, и конечно, с Леоном Гильдесгеймом. Господин Гильдесгейм даже внешне напоминал Арона, — невысокого роста, с глазами слегка навыкате, с чуть горбоватым носом, светлый и подвижный, с мягкой улыбкой на лице. В день, когда Яков договорился о встрече, Гильдесгейм прислал за нами машину, и мы приехали в его поместье. (Поместье — по ту сторону, я уже не раз описывала и в письмах и в книге «Америка»). Гильдесгейм с женой пригласили нас в ресторан. И в этой Киске, в китайском ресторане, я первый раз наблюдала «мистику» денег — когда соприкосновение с денежным человеком отражается на твоём поведении, даже если тебе ничего из его мешка не перепадает. Была такая сценка: когда мы на машине Гильдесгейма подъезжали к китайскому ресторану, начал моросить небольшой дождь. Как только мы въехали на территорию ресторанного паркинга, неизвестно откуда возникли китайцы. Проворство, с каким они оказались возле машины и окружили её кольцом, было удивительным. Один из них подбежал со стороны Гильдесгейма, помог открыть ему дверцу и предоставил большой зонт, второй подскочил с другой стороны к жене Гильдесгейма, тоже с зонтом, два других подтащили какую‑то полиэтиленовую дорожку–ковёр прямо всем под ноги, и даже мне удалось пройти по этой подстилке, не запачкав туфельки. Как они суетились, кланялись, улыбались, не знали как и угодить, меняли салфетки, стаканы, прислуживали с таким подобострастием, что вызывали какое‑то гадкое жалкое чувство. Это наблюдение отражало моё психологическое состояние, у меня ведь тоже мелькали подобострастные чувства, и я тоже чувствовала какой‑то трепет, первый раз «общаясь», точнее — слушая и наблюдая, с американским миллионером.

Думаете Гильдесгейм давал китайцам какие‑то сверх–чаевые? Нет, он тогда объяснил Якову, что «на чай» в ресторане нужно прибавлять порядка 10% от потраченной суммы, что он и делал. В поклонении и прислужничестве не всё остаётся ясным, в этих поклонах и ощущениях есть какая‑то первобытная, пещерная, иерархия — жажда вождя? культа поклонения? хотя безусловно, их порождают власть и деньги. Во всяком случае, Лион Гильдесгейм потом финансировал издание «Антологии» Арона, и за это можно было ему и поклониться, поэтому я так надолго отвлеклась.

Как я уже говорила, после выхода на пенсию, Арон Яковлевич, чтобы сохранить от забвения лучшие образцы еврейского песенного фольклора, подготовил нотные записи всех собранных песен с помощью друзей — музыкантов и дочери Тани. В процессе работы обнаружилось, что многие песни, считавшиеся анонимными, имеют авторов, и Арон Яковлевич разыскивал авторов. К концу 69 года получилось обширное собрание — 245 песен, которые Арон Яковлевич оформил в отдельную большую книгу — рукописный «самиздат» и изготовил вручную два экземпляра «Антологии». Один манускрипт он подарил Дмитрию Шостаковичу, ценителю еврейского мелоса. Шостакович написал Арону Яковлевичу замечательный отзыв: «Ознакомившись с Вашей «Антологией еврейской песни», продолжаю знакомиться с этой очень интересной работой каждый день. И за эту работу приношу Вам сердечную благодарность.»