Диана Виньковецкая - Мой свёкр Арон Виньковеций

• Название: Мой свёкр Арон Виньковеций
• Автор: Диана Виньковецкая
• Жанр: Эссе

Мой свёкр Арон Виньковеций — Главный конструктор ленинградского завода "Марти", автор двух книг о строительстве кораблей и пятитомника еврейских песен, изданных в Иерусалимском Университете. Знаток Библейского иврита, которому в Советском Союзе обучал "самолётчиков"; и "За сохранение иврита в трудных условиях" получил израильскую премию.  

---

Иллюстрации к «Антологии» Арон подобрал вместе со знаменитым художником Анатолием Л. Капланом, с которым дружил. Художник Каплан родился в Витебске, как и Шагал, но оставаясь в Союзе, он не получил той всемирной шагаловской славы, хотя его работы не уступают шагаловским. Среди ленинградских художников Каплан слыл чудаком; маленький, близорукий человек в очках, он был похож на свои иллюстрации к Шолом Алейхему. Про него известна трогательная история: когда к 50–летию советской власти всех членов Союза художников попросили нарисовать картину в честь такого значительного юбилея, то Анатолий Львович тоже нарисовал. На картинке он изобразил старого смешного местечкового еврея, в мешковатом длинном сюртуке и чёрной фетровой шляпе, державшего на веревочке беленькую козочку, остановившегося возле решётки Летнего сада и удивлённо разглядывающего висящую на ней мемориальную доску, на которой написано, что на этом месте народоволец Колотозов стрелял в царя. «Анатолий Львович! Что вы такое изобразили?!» — спросили его в Союзе Художников, когда он принёс картину на комиссию. «Я так видю.» — ответил умный и хитрый художник. Интересно, где теперь эта картинка? И где советская власть? (Где‑то существовала легенда, что наш Владимир Ильич сын Колотозова, потому что Колотозовы жили рядом с Ульяновыми. и у матери вождя был с Колотозовым роман. Но эти выдумки вряд ли знал Каплан.)

Несмотря на отзыв Шостаковича, иллюстрации Каплана, печатать «Антологию» в Союзе в то время не собирались, и возможность осуществления замысла Арона была ничтожной, но он всё‑таки обратился в музыкальные издательства, которые придумывали разные глупые причины, к примеру, «нет бумаги». Скорей всего, не было просто здравого смысла. Бумага шла на издание макулатурных произведений, на тонны политической пропаганды. И Арон Яковлевич решил, что он издаст «Антологию» в Израиле, куда собирался уехать.

Нужно было переправить рукопись в Израиль. Кто мог перевёзти её? Арон Яковлевич был хорошо знаком с балетмейстером, звездой Мариинского Ленинградского театра, Валерием Пановым. Учёный–историк Леонид Тарасюк, сотрудник Эрмитажа, специалист по старинному оружию, представил Арона, как знатока еврейской истории, Валерию Панову, задумавшему поставить балет о Маккавеях. Арон Яковлевич взялся писать либретто на эту героическую еврейскую тему. Балет поставить не удалось, не хотели прославлять геройство евреев, но знакомство балетного актёра с конструктором кораблей переросло в доверительно–хорошие отношения. Валерий вместе со своей женой прима–балериной Галиной Рогозиной подали заявление на выезд из Союза, и когда они получили разрешение, после упорных боёв, то Валерий намеревался вывести в Израиль свои записи и кое–какие материалы других людей через знакомых иностранных корреспондентов. Тогда Арон Яковлевич попросил Валерия присоединить к переброске и рукопись его «Антологии». Арон Яковлевич дорожил этой рукописью, боялся, чтобы она не пропала, и был бесконечно благодарен Валерию, что удалось вывести этот «самиздат».

Уже после нашего отъезда из Союза (1975) Арона Яковлевича тоже приглашали «на беседу» в Большой дом, проверяли — нет ли сионисткой пропаганды в тексте введения в «Антологию»? Пропаганды в рукописи не обнаружили и, разочаровавшись, больше Арона Яковлевича на беседы не приглашали, но рукопись не вернули.

Пять лет Арону Яковлевичу не давали разрешения на выезд, и в это время он в своей квартире на Московском проспекте открыл уже самый настоящий ульпан: кто‑то приходил изучать иврит, кто‑то просить вызов, кто‑то почитать письма из Израиля и Америки, спросить советов, поговорить о еврейской истории и просто о разном. Вокруг Арона Яковлевича образовался своеобразный центр интересующихся выездом. Многие из наших друзей после нашего отъезда находились в этом отъездном круговороте. Арон Яковлевич называл всех «племянниками», и многие из «племянников» долго помнили помощь и советы своего «дяди». Наш приятель Михаил Орлов после приезда в Америку каждую неделю из Бостона посылал Арону Яковлевичу в Израиль русские американские журналы, газету «Новый Американец» и всё, что просил дядя Арон. Я ни разу не встречала, чтобы кто‑нибудь был в обиде на Арона Яковлевича.

В декабре 1977 Арон Яковлевич и Рая прилетели в Израиль. В аэропорту их встречали друзья, многочисленные фиктивные и нефиктивные племянники и дочь Таня. Арон Яковлевич всех обнимал, вдыхал святой воздух, целовал землю, как физическую реальность своей мечты.

«Алим ходашим, (вновь прибывший) Аарон за обучение и пропаганду иврита в трудных условиях награждается...» — так написано в грамоте, которую Арон Яковлевич получил по приезде в Израиль. Своим возвышенным библейским ивритом, как рассказывала Таня, Арон Яковлевич так удивлял израильских людей, говорящих на современном, разговорном языке, родившимся в начале двадцатого века, что часто продавцы, таксёры, прохожие совсем не понимали: о чём спрашивает этот «библейский» человек. Может будет такой же эффект, если спрашивать русских на древнеславянском?

Арон Яковлевич с Раей поселились в Холоне, пригороде Тель–Авива в двухкомнатной квартире, украсив её простенькими Раиными вышивками, ценными только тем, что Арону Яковлевичу они нравились, как нравилось всё то, что делала его жена. «Рая лучше всех умеет фаршировать рыбу, куриную шейку. Её котлеты поют. Она и тебя научит», — говорил он мне и ласково смотрел на мою насмешливо— умилительную реакцию.

Рукопись «Антологии» к приезду Арона Яковлевича уже была в Израиле, и он сразу стал деятельно организовывать издание, как всегда отдавая своему любимому делу огромное количество времени, труда, нервов. Он хотел увидеть напечатанным, изданным свой долгий жизненный труд. И это было совсем непросто — там не было бумаги, а здесь не было денег.

Издание уникального проекта требовало больших средств, большую половину из которых внёс поклонник Арона — Лион Гильдесгейм, который был попечителем Хибру Университи, постепенно к его дару присоединились пожертвования и от других людей из США, Канады, Англии, Мексики. Началась длительная подготовка.

При Хибру Университи в Иерусалиме был организован специальный комитет, из тридцати авторитетных специалистов по еврейскому фольклору, музыке, истории, этнографии, во главе с известной израильской певицей Эммой Шейвер. Первоначальный замысел расширялся, изменялся, дополнялся. Помимо 245 отобранных песен, собранных Ароном Яковлевичем со всех уголков Союза, многие из которых не были нигде опубликованы, «Антологию» дополнили фольклорными песнями некоторых других изданий и рукописных собраний. В «Антологию» включили и историю возникновения народных еврейских песен, и историю их сохранения, изучения и публикации. Песни распределили на 12 разделов: песни о любви, колыбельные, детские, семейные, свадебные, юмористические, солдатские, застольные, хасидские, украинские еврейские песни, советские, и даже песни гетто. Тексты, помимо идиша и иврита, перевели на английский и дали их в латинской транскрипции. Вступительный очерк написал легендарный поэт–партизан Аба Ковнер. «Народная песня без народа».

Вместо иллюстраций А. Л. Каплана, производивших исключительное впечатление, Фонд поручил оформление «Антологии» художнице Даниэле Пасаль, и конечно, её картинки не идут ни в какое сравнение с рисунками Каплана. У Арона Яковлевич никогда не было «материальных стимулов», в личных надобностях, в пище, одежде он был на редкость неприхотлив, позволял себе только самые необходимые расходы. «Делай добро и не жди за это вознаграждения», — такой был его жизненный принцип. Он не предполагал, что Фонд «Антологии», не сообразуясь с действительной нуждой, обрастет желающими получать за счёт собранных денег личные вознаграждения, что заведётся бесконечная бюрократия, в которой «забудут» заплатить Арону Яковлевичу за поездки из Холона в Иерусалим на трёх автобусах. Конечно, были и энтузиасты, работающие без гонораров, бескорыстные помощники. Старинный друг Арона Яковлевича певица Нехаме Лифшиц была ему в это время неизменной подмогой и поддержкой и в общих делах и в частных. «Как путеводная звезда была она для папы», — так скажет Таня на презентации «Антологии».

Арон Яковлевич принадлежал к поколению людей, моральные критерии которых черпались из вездесущей пропаганды, а те, кто неуютно чувствовал себя в этом политическом кошмаре, как Арон Яковлевич, надеялись на реализацию своих этических норм где‑то в Библейской пустыне, — там казалось, есть нравственно–социальная правда, которая должна над всем воссиять. Арон Яковлевич в Союзе жил верой в идеального восторженного еврея, строителя идеального общества. Арон Яковлевич слишком далеко позволил зайти своим надеждам. И где идеальный человек? И где есть идеальная государственная структура, способная удовлетворить духовное беспокойство человека?